По ту сторону стекла

                Spiegel der Kunst und Natur

    На очередной уик-энд отец Насти, представитель типичной неполноценной семьи из провинции, решил, наконец, поехать в долгожданный отпуск и снять квартиру в каком-нибудь популярном солнечном городке. Но маленькая Настя очень уж не хотела уезжать, она и концерты устраивала, и билась в жуткой истерике. Оттого-то отец и оставил её дома одну, конечно, потом он сильно переживал, вот только возвращаться не стал, молодец папаша.
    Правда, он прихватил большую часть вещей, и Насте пришлось довольствоваться своим немалым гардеробом: жакеты, элегантные джинсы, трендовые рубашки и ботфорты. Современные дети-то знают толк в бесполезном времяпрепровождении. Несчастные жертвы эскалации моды; помните, последнюю «вариацию», которой мы все следуем и по сей день, придумал господин Фрейд, мотив у него был не очень идеалистическим, не слишком этическим. Впрочем, какая тут этика — всё дело в эстетике. Человек — бессознательная тварь, да?
    Вот и Настя утром гуляла с подружками, а ночью беспрестанно любовалась собой, проводя целые часы перед фамильным зеркалом, гостем из прошлого века. Как мы знаем, лишь в красоте растворяется время, идя на встречу нашим искренним иллюзиям в святой идеал, в господство несуществующего над обыденным, а ещё помогая забыть, что основа красоты, как правило, — убеждение в её охмуряющих свойствах. Смотри на себя в зеркало и имей в виду: «Я лучше, я привлекательнее, я могу притвориться». К примеру, Настя, за этим занятием, не замечала, как часы превращаются в дни. Так и вся неделя прошла, куда уж там, за пределами повествования мог бы пройти и год, и второй.
    Однако-однако. Последней ночью, перед самым приездом отца, девочка обнаружила в зеркале необычную фигуру — её саму, с длинными тёмными волосами, растрёпанными до корней, с бледными тощими руками, исторгавшую в окружающий сумрак печаль и уныние, будто двойное отражение собственного отсутствующего взгляда. Та, другая, звала Настю к себе, поблёскивая милыми зубками, в какой-то отраде, или даже в истоме, — к себе, в тот мир, откуда никто и никогда… Ни разу. Честное слово.
    Конечно, в испуге девочка просто сбежала от чудища в самую дальнюю комнату, ударившись плечом о дверной косяк. А что ей было делать, ведь она — обычный беззащитный ребёнок, создание света (схоласты бы подтвердили). А все невинные души, как правило, подвластны многоликому страху. Настя беспомощно заплакала и, прикрывая рот руками, наивно спряталась под своею крохотной кроватью, приговаривая Нагорную проповедь, вернее, то, что помнила из неё: «…но избави нас от лукаваго…»
    Настя не понимала, происходит вокруг, темнота служила прибежищем, избавлением от постоянной тревоги,  она же навлекала печаль. Так одиночество расходится с верой в сохранность.
    Представляя то ужасное, что находится совсем рядом, возможно, оно уже стоит перед ней... Даже губы начали резко отдавать сырой зеленцой, словно предвкушая погибель. Хотя их цвет вряд ли кто-то смог бы чётко разглядеть за постоянным перестуком коронок, пускай то был бы и небесный ангел-хранитель, способный сохранять сознание в период отказа лимбической системы.
    И вдруг — квартиру наполнил стекольный скрежет, оплетаемый звуком раздираемой плоти. Когда Настя всё-таки осмелилась взглянуть, что же случилось, — нет, — она осмелилась взглянуть на зло, воплощённое в зеркальном силуэте, то ничего не обнаружила. Зеркало как зеркало, безо всяких особых или специфических свойств.
    Настя испугалась девочки из типичной неполноценной семьи из провинции и вернулась в свой уютный хрустальный мир, ограниченный да только восприятием человеческого глаза, слегка заметный где-то извне и напоминающий редкий пустой каламбур с чудесным оттиском постмодернизма. Как все миры, как многие из нас.

Гончаров А.С.
2017—2018