середина

Среда, как середина для семи
похожих дней, как в строчке запятая.
Поэтому, иллюзий не питая
и не вводя в соблазн себя самих,
пытаемся дожить до выходных,
поскольку предпосылки нам даны -
до них дожить. Наощупь, наудачу.
а там уже фазенда или дача,
запой и ощущение вины

за то, что нынче в город ни ногой.
Хотя заврался, в город нужно всё же -
всё съедено и я, уже прохожий,
не выспавшийся, вялый, никакой,
бреду сквозь дождь, его тараня лбом.
Я шел бы в состоянии любом,
но в этаком - конечно, катастрофа.
И каплями диктованные строфы,
сливаются с церковным дирим-бом -

откуда-то слышны колокола.
Вот птиц не слышно нынче - молчаливы.
А где-то море, солнце и оливы,
когда б неделя их вместить могла,
я жил бы, начиная со среды -
гонял бы строф нестройные ряды
и ждал бы выходных от середины,
неделю собирая воедино,
и дни, пожалуй, были б мной горды.

Но нет, как нет, дорогу развезло,
иду, скользя, по-быстрому затарюсь -
и снова в путь. Церквушки острый абрис
упёрся в небо шпилем всем назло -
погоде и неделе, выходным.
Горит листва, свивая в кольца дым,
притихший сквер, кентавры месят глину -
пасутся коне-люде-исполины
и прочь бегут - тыгдым-тыгдым-тыгдым.
 
Чего-то ржу. Как будто с ними мчась
куда-то вдаль, в какую-то Элладу,
где конь и человек не знают сладу,
как сердце и душа, как я сейчас
в разладе полном. С кем? С самим собой.
Кентавр трясёт откляченной губой
и яблоки роняет незаметно.
А лаву извергающая Этна,
готова дать неделе новый бой.

Осенний месяц, время желтых бурь,
деревьев голых, улиц серединных.
я в городе, как сердце за грудиной,
унять спешу тревогу и сумбур
в моих стихах - я ими нездоров,
опять болею иноходью строф
да коне-человечеством кентавра.
А в скверике эоловая арфа
гоняет в жилах лиственную кровь.