Испанская рапсодия

     Однажды в погожий солнечный день по узким улочкам Толедо, разряженный в кружева и бархат, шествовал толстый и красивый дон Паскуале. Верхнюю губу дона украшали тоненькие надушенные усики, а гладко причёсанные каштановые локоны кокетливо спускались из-под бархатной шапочки с белым пером на бирюзовый камзол, расшитый мишурой и драгоценными камнями, сверкавшими в солнечном свете как малые звёзды.
     Дон Паскуале бездумно брёл по мостовой, как человек, которому с самого утра решительно нечего делать, и он путешествует по миру исключительно ради собственного удовольствия. Надо сказать, дон Паскуале очень любил музыку и свой великолепный тенор, прямо-таки сказочно звучавший в сопровождении лютни, изготовленной лучшим болонским мастером. Пресловутый музыкальный инструмент и висел у дона за спиной, укрытый бархатным плащом. Серые, чуть навыкате, глазки дона Паскуале скользили по окружающим предметам, нигде не задерживая свой взгляд, потому что душа его пребывала в спокойствии, нежась после сытного завтрака, приправленного стаканчиком андалусского хереса. Ах, до чего же приятной была наружность дона Паскуале!
     Проходя мимо аккуратного белого домика с плоской крышей, миниатюрными мавританскими башенками, крытыми красной черепицей и крошечным садиком, дон поднял свой безмятежный взор вверх и узрел на озарённом полуденным солнцем балконе статную черноглазую донью Лауру, которая с грустью смотрела на улицу, опершись о перила и слегка обмахиваясь веером. Внезапно лютня издала звук, будто кто-то тихонько тронул струну. Дон Паскуале остановился и поправил свои и без того безупречные локоны. «Ах, вот где я смогу показать себя во всей красе и воспеть свою любовь к прекрасной незнакомке!» - подумал толстый и красивый дон Паскуале и решительно вошёл в садик. Там он быстро отыскал укромное местечко под абрикосовым деревцем, неспеша расправил венецианские тонкой работы кружева, следя, чтобы они не мешали струнам лютни звучать в полную силу, кашлянул пару раз, прочищая дыхательные пути, пошевелил слегка тонкими усиками и, устремив очи вверх к балкону, чуть тронул струны своего разлюбезного инструмента, одновременно исторгнув из глубин своего естества мощную ноту «ля» мажор.
     Нужно упомянуть в связи с этим донью Лауру, о которой мы совсем забыли, любуясь великолепным доном Паскуале. При первых аккордах серенады наша красавица встрепенулась, вырванная из печального созерцания запылённых верхушек деревьев. Слегка перегнувшись через ограждение балкона, донья Лаура попыталась разглядеть причину, прервавшую её размышления. Сквозь ажурную листву ей удалось заметить сияние изумительного голубого камзола, самого же певца она не разглядела. «Пресвятая Дева Кастильская! Что это за павлина занесло в мой садик! - подумала толедская красавица, - что ж, послушаем серенаду, быть может он и сватов пришлет в дом». Приняв это решение, донья Лаура уселась в креслице тут же на балконе и принялась усердно обмахиваться чёрным кружевным веером, потому что от игривых мыслей ощутила прилив крови к смуглым щёчкам.
     Между тем дон Паскуале испускал одну искусную руладу за другой и вытягивал насколько возможно свою короткую благородную шею из плоёного воротника, и привставал на цыпочки, и покачивал то правым, то левым небесно-голубым боком, дабы камни искрились и сияли в солнечных зайчиках, скакавших сквозь листву, так что в конце концов у красавицы на балконе совсем зарябило в глазах. Бархатный плащ дона Паскуале при этом колыхался мягкими складками, дополняя изумительную красоту картины в целом. Однако он не думал о том, что красавице его совсем не видно, занятый в мыслях только своим исключительно приятным тенором, созданным, чтобы воспевать смуглые формы испанок.
     «…душистые розы…сладкие грезы…» - неслось к балкону, на котором восседала внимавшая менестрелю донья Лаура. Однако же, по истечении часа наша красавица впала в задумчивость, граничившую с недоумением, потому что дон Паскуале не умолкал и даже как-будто не сбавил темпа. «Ну-ну, - подумала донья Лаура, - что-то из этого выйдет» и твёрдо решила дождаться финала, снова усаживаясь в кресло.
     Спустя ещё час она поймала себя на том, что довольно громко храпит и даже, кажется, уронила веер. «Что-то меня совсем разморило», - донья Лаура поднялась на ноги и ушла в дом, не обращая более внимания на дона Паскуале и его серенаду. «…милые розыыыы! – донеслось до неё напоследок, но гордая красавица решительно захлопнула ставни, разом отрезав все звуки извне.
     Пока дон Паскуале услаждает окрестности ангельским пением, заглянем за пару сотен шагов к востоку. На улице, по которой совсем недавно проходил наш любитель распевать серенады, появляется высокий темноволосый дон Педро. Во внешности этого человека не было ничего прекрасного или благообразного, а напротив, присутствовало даже что-то разбойничье, во всяком случае, его чёрные усы топорщились весьма воинственно, а тёмные глаза сверкали на смуглом лице, словно угли в очаге. Не было при доне Педро и лютни, её заменял другой инструмент из дамасской стали, выкованный одним из лучших толедских оружейников, гарда которого и высовывалась из-под длинного пыльного плаща. Весь вид этого дона будто говорил прохожему: « А ну-ка тронь меня, попробуй!».
     Дон Педро неспешным шагом приближался к месту обитания наших героев. Поравнявшись с белым домиком, он поднял глаза, как и до этого дон Паскуале, и увидел на балконе дремлющую донью Лауру, которая впрочем тут же проснулась, выпрямилась и скрылась в доме.
     «Кровь христова! – воскликнул дон Педро, - вот это женщина! Да обойди я хоть весь свет, нигде не нашёл бы такой красавицы!». С пылающим взором он пробрался в садик доньи Лауры и устремился к дому. Там он обнаружил, что дверь чёрного хода открыта, так как служанка ещё не запирала её на ночь. «Вот вход в рай», - подумал он, краем уха ловя обрывки серенады, долетавшей из садика «…завядшие розы…развеяны грёзы…».
     В это самое время донья Лаура, и не подозревавшая о проникшем в дом госте, наливала немного прохладительного щербета из хрустального графина, как вдруг из тёмного угла раздался голос: «Как зовут тебя, мой ангел?».
     «Кто тут?!» - неожиданно хриплым басом отозвалась донья Лаура, едва не выронив бокал с напитком. Мысли её заметались в испуге, потому что это никак не мог быть дон Паскуале, голос которого всё ещё доносился до неё сквозь ставни. «Не пугайся, моя голубка, потому что я люблю тебя всем сердцем, - отвечал дон Педро, почтительно становясь на одно колено и склоняясь перед ней, - я умру, если ты не выйдешь за меня замуж!». С этого мгновения роскошный тенор дона Паскуале и вовсе перестал существовать для доньи Лауры.
     Этой же ночью красавица, лёжа без сна на своей пышной постели, задумчиво произнесла вслух:
- Может покормить его…
- Зачем ещё? – послышался сонный голос дона Педро.
- Ну как же…жалко…измучился человек…
«…чудесные розы…прелестные грёзы…» - нёсся сквозь ночь голос дона Паскуале.
     Через неделю состоялась свадьба счастливой доньи Лауры и сияющего дона Педро. Гости веселились от души, отдавая дань восхищения красавице-невесте и бравому жениху. Вино лилось рекой, столы ломились от яств, гитары спорили друг с другом в огненном вихре народных мелодий, стучали каблучки прекрасных танцовщиц пасадобля, и только временами сквозь дробный перестук кастаньет прорывался голос дона Паскуале, терзавшего струны лютни. Гости недоумённо переглядывались, и их успокаивали словами: «Это дон Паскуале, он не опасен…».
     Пять счастливых лет минуло с той поры. Летним утром распахнулась дверь и две девочки-близняшки ворвались в комнату, смешные короткие косички подпрыгивали у обеих на головёнках. Смеясь, они забрались отцу на колени и устроились там лучше, чем на стульях.
- Папочка, - сказала самая бойкая из малышек, - что это за шум у нас в саду?
     Дон Педро отложил книгу и обнял дочек:
- Не бойтесь, мои птички, это дон Паскуале, он не опасен…
   Слегка надтреснутый звук струн доносился из сада, разбиваясь о балконный выступ, путался в пышных колючих зарослях розовых, давно не стриженых кустов, достигал крыши, где смешивался с дымом из каминной трубы и возносился к небесам великолепный тенор дона Паскуале … о розы!..о грёзы!..