Словарь

Зачем я на чердак пришла – не помню,
но то, что был крещенский ясный полдень,
сияло солнце – помню как сейчас;
зачем – не знаю – книжный шкаф открыла –
стеклом блеснули дверцы, словно крылья
стрекоз прозрачных в солнечных лучах;

дубовый шкаф, громоздкий и немодный,
перенесли сюда из-за ремонта –
в нём было столько книг, что голова
протестовала – ну а в этот полдень
из любопытства я достала с полки
одну – старинный, с ятями, словарь –

тяжёлый фолиант русско-английский –
внутри нашлись засушенные листья
поблекшие – таким бывает сон,
оставшийся среди воспоминаний
о чём-то добром: детстве, доме, маме –
с далёких незапамятных времён;

давнишний, кем-то собранный гербарий:
казались полустёртыми гербами
листки берёз; потрескалась поталь
осин осенних листьев; клён, шиповник –
гербарий был печали преисполнен
и символов, значения и тайн...

Листая пожелтевшие страницы,
то льна цветок найдя, то медуницы,
рассматривая букв изящный стиль,
я добралась до середины тома,
где странный артефакт какой-то тёмный
хранился меж глаголов и астильб:

пыльца, труха, останки, отпечаток –
след бабочки, уснувшей средь причастий
и прилагательных на букву "С"
мне показался редким фотоснимком,
магическим значком необъяснимым,
феноменом и чудом из чудес –

в словарные страницы впрессовался
и в буквах голограммой красовался
персидский чёрно-синий махаон,
и две страницы в сине-сизых блёстках
хранили абрис крупных крыльев плоских
чешуекрылого иных времён –

из бархатной пыльцы прелестный пленник –
наверное, сюда из параллельных
миров перелетел, чтобы предстать
мне здесь, где в свете солнца пыль искрится,
где я открыла книгу на странице
на "С" – на слове "северъ" с буквой "ять"...

Любуясь дивной бабочкой столетней,
я ощутила дуновенье летней
июльской жизни посреди зимы,
и махаон был, видимо, посланник
неведомых миров, иных пространств и
каких-то измерений неземных;

и тут внезапно, явственно и чётко,
я разглядела лоб высокий с чёлкой
на отпечатке, сделанном пыльцой –
рот, скорбно сжатый, тонкий нос с горбинкой –
в мгновенье я увидела в картинке
Ахматовой надменное лицо...

Но что-то отвлекло моё вниманье,
и обернулся зрительным обманом
мистический ахматовский портрет,
знакомый мне по стародавним фото –
сместился то ли ракурс, то ли фокус –
и образ растворился в серебре:

передо мной печально распластались
пыльцы остатки с блеском сизой стали
фантазией, ожившей наяву –
сквозь крылышки проглядывали буквы –
и вдруг во мне возникло чувство, будто
всё это мне знакомо – дежавю:

я точно знала, что на триста пятой
странице быть должны от свечки пятна,
одно – похожее на остров Крит –
и хоть эмоции – плохой советчик,
но я нашла те два пятна от свечки,
страницу триста пятую открыв...

Словарь и крылья бабочки из шёлка
я видела когда-то; пепел жёлтый
истлевших роз, и тмин, и розмарин
среди листов, и тусклой кожи роскошь –
мне показалось, будто в жизни прошлой
словарь старинный этот был моим;

мне почему-то стало как-то грустно,
и мысль легла на душу тяжким грузом,
что в бабочках причина всех проблем –
и в том, что мне сегодня одиноко,
и в том, что тихо тает свет из окон,
и всё несовершенно на земле –

другая, может, бабочка беспечно
летела на огонь горящей свечки,
свершив случайно аутодафе –
мир строен был, пока она порхала,
но гибель всю систему ввергла в хаос –
и вот – in vivo бабочки эффект...

И долго в зимнем холоде чердачном
я думала: что может это значить?
Откуда эти ощущенья вдруг?
А просто я – звено в сплетённой Клио
истории кровавой несчастливой,
в которой все в конце концов умрут...

Мне не понять, напрасно и стараться,
о чём напомнил прах сухих акаций –
но да – напомнил – что и почему?
Природа этих странных аберраций,
как многое на свете, друг Горацио,
уму непостижима моему...
:(