Вечер поэзии в кафе
Чтобы время убить полезнее,
развлечений постылую прозу
сдобрить своей поэзией.
Я в кафе, я в меню, я на первое,
как какой-нибудь винегрет,
я стою и читаю напевно –
«Я поэт, я поэт, я поэт...»
Как кругло это «О»
и как плавно
как расслаблено это «Э»,
я читаю, и что-то главное
тонет в этом проклятом «ОЭ»!
Я поэт, я пою, я пирожное,
я закускою лёгкой к вину...
Я вам нравлюсь?
И вы мне тоже –
и я сладко иду ко дну.
Круглы дымы и круглы дамы,
Круглы чьи-то глаза и рот,
я поэт, я попел, и мне дарят
комплиментов сливочный торт.
Приручен я и окольцован
особенно той, в голубом...
И забыт, запит, затанцован,
ничего не оставив ни в ком.
Я поэт, я поел и выпил
и тоска нападает на след -
ох, как хочется встать и выйти,
и мордой в горячий снег!
И не кем-то
собою предан,
и не кем-то
собой убит –
не считайте меня поэтом,
но я буду им, может быть.
И приду к вам в сердца -
не под окна!
А если придти не смогу,
то лучше упасть и подохнуть
на этом горячем снегу!
Свидетельство о публикации №118102305849
Нагорный посмотрел на Дымолазова снисходительно.
— Север! Будешь там рыбу ловить. Помню, на теплоходе по Оби плавали. Красота! Ты не горюй! В театр звони! Северянин… За тебя пьём!
Они чокнулись, опрокинули по полной стопке и закусили. Вокруг, за столиками, шумели, пили и смеялись. “Артемида” была уже беременна весёлыми детьми, которые вот-вот выскочат на белый свет и неизвестно что натворят. Олег свысока посмотрел сначала направо, потом налево, остановил свой взгляд перед собой и вдруг задекламировал:
Я поэт, я поел и выпил,
и тоска нападает на след —
ох, как хочется встать и выйти,
и мордой в горячий снег!
И не кем-то —
собою предан,
и не кем-то
собою убит —
не считайте меня поэтом,
но я буду им, может быть.
И приду к вам в сердца —
не под окна!
А если прийти не смогу,
то лучше упасть и подохнуть
на этом горячем снегу!
Посетители хлопали и что-то кричали. Олег Борисович раскраснелся. Кто-то из пьяных подошёл к столику и обратился к нему:
— Можно с вами познакомиться и компанию составить? Я тоже Есенина наизусть пою, но такого не слышал.
— Это не Есенин! — вступился Тростников.
— Вижу, что не Есенин! Но всё равно здорово прочитали про горячий снег! Сильно!
Дымолазов вытянул шею.
— Послушайте, уважаемый! Вы разговариваете с автором…
— Да ладно! Пускай думает, что Есенин, — отмахнулся Олег.
— Пускай думает, что хочет, но ему не нальём за такое! — продолжал Дымолазов.
Тростников начал ёрничать.
— Да это вообще возмутительно! В плагиате обвинил! Олег Борисович! Может быть, его мордой в горячий снег?!
Пьяный словно опомнился.
— Я с вами как с людьми, а вы!
И ушёл.
Нагорный проводил его взглядом и с лёгкой укоризной в голосе сказал приятелям:
— Ну вот! Обидели человека! Он же от чистого сердца, от простоты душевной говорит. Откуда ему знать, что это я написал.
— Неведение — тоже грех! Да, Вася?!
— Грех, наверное. И нечего к людям подходить и приставать! Кто он такой, чтобы оценки ставить? Алкаш!
Олег посмотрел на их уже нетрезвые лица и решил, что на один день стихов достаточно.
— Душно здесь. И устал я сегодня. Наливай! Выпьем на посошок, и я домой. А вы сидите ещё. Вам ещё рано. — И, глядя на Тростникова, добавил: — И не шалить!
Читать: http://magazines.gorky.media/ural/2010/1/sgorevshie-korabli.html
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2010
Александр Цыганков Томск 13.12.2019 01:55 Заявить о нарушении