Эпизоды Торонто Музыкант

               СТУПЕНИ
               
               
                Герман Гессе

Цветок сникает, юность быстротечна.
И на веку людском ступень любая,
Любая мудрость временна, конечна.
Любому благу срок отмерен точно.

Так пусть же, зову жизни отвечая,
Душа легко  и весело простится
С тем, с чем связать себя посмела прочно.
Пускай не сохнет в косности монашьей!
В любом начале волшебство таится,
Оно нам в помощь, в нём защита наша.

Пристанищ не искать, не приживаться,
Ступенька за ступенькой, без печали,
Шагать вперёд, идти от дали к дали,
Всё шире быть, всё выше подниматься!

Засасывает круг привычек милых,
Уют покоя полон искушенья.
Но только тот, кто с места сняться в силах,
Спасёт свой дух живой от разложенья.

И даже возле входа гробового
Жизнь вновь, глядишь,
             нам кликнет клич призывный.
И путь опять начнётся непрерывный ...
Простись же, сердце, и окрепни снова...

                Из романа «Игра в биссер»
         
                перевод С.Апта

                (серия – «Азбука. Классика»)


                *       *       *


Сегодня – воскресенье. 26 января 2014 года.

   Тепло приодевшись для быстрого хода, я вышла пройтись по тихим улицам в "супер". Мороз сегодня не на шутку рассердился, опять прилетел на колючем ветре, который яростно кружил тяжелые хлопья снега, валившего из сплошных серых туч, плотно облегающих небосвод.  Иногда падающий снег переходил в обжигающую холодом крупу, но снежинок, резных и нарядных, не было. Наверное, у канадской Зимы сегодня был по расписанию обычный будничный день, - заморозить землю, насыпать снега побольше, своими  вьюгами и позёмками повыметать все замшелые углы и заваленки.
 
   Да, да! в прекрасном, современном стеклом и бетоном величественном городе так много столетних домиков, различного покроя в стиле «кантри» с деревянными  стенами и высокими дымящими кирпичными дымоходами, только что трубочиста не хватает на лёгкой длинной  лестнице, - чумазого, в чёрном цилиндре, как в сказках братьев Гримм.
    Многие дома с  уютными застеклёнными верандами с милыми занавесками в глубине мерцают тёплым золотом светильников. А  в освещённых тусклым светом прихожих, в которые войти обязательно нужно по резным металлическим или деревянным лестничкам с перилами, просматриваются на стенах картины, часы, новогодняя мишура украшений.
   
   Улицы тихи и пустынны. Дети не выбегают играть в снежки, только хозяева этих домиков – игрушечных дворцов чистят снег перед  входом  на тротуарах. Но есть рядом с ними и великолепные каменные дворцы, это уже  у тех владельцев, кто откровенно побогаче.  С обратной стороны подворий туда, вглубь, где даже не слышен скрип шин по снегу от проезжающих редких автомобилей – целые собственные угодья, с теннисными площадками, качелями. Там  господствуют высоченные деревья: клёны, ели, дубы, берёзы. В своих снах под пургу и метели они, наверное, вспоминают те далёкие времена, когда вся эта земля была вольным густым лесом и только обживалась этим энергичным, трудолюбивым, пришлым народом.

   Сейчас, проходя мимо величественных сосен и пушистых елей вдоль нешироких улиц, вдруг услышала тихий густой баритон их разговора,- этот характерный скрип гнущихся под ветром сосен, так незабываемо памятный из моего детства!
   Быстрым шагом по лощинке дошла до своего любимого супера Loblaw купить для дочери орехи и авокадо. Она запрещает себе есть очень многое, но малышку нужно кормить полноценно, хорошо хоть стала пить миндальное молоко. Хотя мои дети многие канадские продукты называют «химией», мне всё здесь нравится, как и в своём Израиле. Ведь как не крути, мы все – потребители, грубее сказать – паразиты. Ничего не производящие, но опустошающие суперы с неумолимой силой жизненных аппетитов. Мы все находимся внутри этого огромного пространства, опутанного паутиной рекламы поверх невидимых фабрик и заводов, ежедневно занятых насыщением  наших желудков и усладой жадных глаз. И не пристало нам кривить рот, лучше сказать «спасибо» невидимым труженикам. Ладно, это временное отступление.

   Отряхнув белую "шубу" из налипшего снега, сразу поднимаюсь в широком лифте на третий этаж, под которым расположен огромный зал, полностью предоставленный на потребности  покупателей. А на третьем, нависающим бельэтажем над ним, с которого удобно просматривать ряды с товарами,  находятся  подсобки для работников, стеклянная комната, где проходят обучающие детей, их мам и пап семинары - уроки по готовке всевозможной кулинарии. Также туалеты, обеденный зал с роялем около лифта. Это уютное место с просторными столами и стульями, огромными стеклянными окнами, в которые можно наблюдать все каверзы бушующей природы. Летом они полны солнца или заливаются дождём, как ей, матушке, вздумается.
 
  Я всегда здесь располагаюсь с большой чашкой горячего кофе с мёдом и корицей, что – нибудь записываю или наблюдаю за сидящими. В основном, здесь обедают работники супера и покупатели. Часто сидят отрешённые старушки и старики; видно, что они, также как и я, приходят сюда для безмолвного общения, просто посмотреть друг на друга, разгадывать кроссворды.

   К роялю в субботу и воскресенье приходят музыканты и любители, одаривающие публику своим мастерством. Постоянно - это пианист и саксофонист. Но сегодня они уже, наверное, ушли, и изящный паренёк в спортивной одежде играет что – то своё, какие – то сумбурные раздумья. К нему присоединяется любитель пения  музыкальных шлягеров прошлых дней, мой современник, моложавый, даже с серьгами в ушах. Он - в кожаном жилете, французском берете и в эстрадных туфлях с большими квадратными мягкими носами, так любимыми нашими клоунами. Дирижируя пианисту рукой, унизанной крупными серебряными перстнями, выпевает что – то знакомое. Они слышат друг друга, мелодия звучит в унисон.
 
   Но вот справа от юноши появляется очаровательная молодая особа. Они усаживаются поболтать за свободный стол, а к инструменту подсаживается седой, не старый ещё  мужчина в накинутом на плечи чёрном драповом пальто. Левая рука скрыта под ним, а правой он начинает наигрывать лёгкие воздушные мелодии в стиле Моцарта. Он посматривает в принесённые ноты, рука виртуозно справляется с нотным текстом.
  Иногда он встаёт, очень близко подносит ноты к глазам – он без очков, и карандашом что – то пишет в них. Он – композитор! Потом он продолжает свои занятия на рояле, но что – то его томит, ему нужно уйти.
  Он встаёт, наклоняется левой стороной своего торса, покрытого чёрной одеждой, и я вижу, как он помогает себе тем, что являет его левую руку. Скорей всего, это – часть её, короткая до локтя. В большой  хозяйственный пластиковый пакет – сумку он опускает ноты и покидает бесшумно этот зальчик, уходя от нас, благодарных слушателей, чуть волоча ногу.

   Мне уже нужно отправляться домой, но вот за клавиши сел старый измождённый африканец с седыми мелкими кудрями и оливкого цвета морщинистым лицом. Он был одет в длинную хламиду выцветшего серо - болотного цвета.  Начал играть что – то «на память», знакомое слушателям и прекрасное.

  Какие картины его жизни проплывали перед его жгучими, утомлёнными глазами? Знал только он сам...

   Когда я покидала это тёплое, уютное прибежище, вкуснопахнущее,  по – домашнему неповторимое; этот «город Солнца»  со всевозможными тропическими фруктами, яркой зеленью, лобстерами и целым отделом специалистов «суши» в одинаковой униформе японского трудящегося, готовящими свои заморские явства тут – же; супер, полный  дарами земли и моря, и фермерского трудолюбия, -  этот усталый человек, только что виртуозно игравший путь своей жизни, стоял уже снаружи.

   Облокотившись на большой аккуратный сборник мусора, выискивал металлические баночки из – под питья...
  Он был «нищий», «неимущий», социальный слой бедности. Вот тебе и проза жизни...
 
               
                *     *      *


Эти косточки на пальцах
затаили свою боль
и волшебно так  порхают
по рояля строчкам вдоль.

Чёрно – белая дорога, серебристый локон,            
взгляд...  Взгляд на строгую симфонию
клавиш, струн.  Из сердца взгляд.

Эти пальчики от сердца               
нам мелодию творят.

Им подвластна сеть механики
Где диезы, гаммы, точечки
с нот в душе –  на струны в ряд.

А душа живёт и плачет,
то спокойна, то мудра.
И дорога разливается
в бирюзовые Поля.

И по ним душа порхает, -
потеряла тяжесть лет.
К небесам она взлетает,
нет ни улиц, нет ни бед.
               
                Нет,
Сейчас она не с нами.
И не с телом, что старо.
(Рядом, сбоку, наблюдаем
для старушек «халахон»*).

Она где – то, неведОмо...
Где просторно и светло.
Где небесные Поляны,
где струится дивный Свет.

Эти пальчики чудесные
победили тяжесть лет...


* -  халахон (иврит) – приспособление для передвижения пожилых, немощных людей
               
                20.10.2018

     Natalie Trayling – street Pianist   (83years of age)   Melbourne
 
(published on Aug 17 – 2018  You – Tube by Matthew Trayling  *my brilliant mother*.)

                (из готовящейся биографической книги)