Дневник 139 Убивец

  Одна из самых страшных для меня сцен в мировой литературе – встреча мещанина с Раскольниковым.
  Жутчайшее явление ниоткуда, с того света, ничего не говорящее по сути, кроме главного: «Убивец»; с отечным, больным лицом утопленника, водянистыми глазами; дохлое, немощное и гордое, злобное одновременно; готовое вот-вот рассыпаться как призрак и одновременно вопиющей всего в мире явленного.
  Маленькая сценка эта, занимающая всего страничку, перекрывает для меня всю имеющуюся вампирическую, ложно мистическую литературу.
  Злобный карлик Блока, черный человек Есенина, невообразимо чудовищные мистерии Босха… Явление ада. Галлюцинация страха прежде всего.
  Сам мертвеешь с героем. Сам начинаешь заикаться и оправдываться. У самого слабеют ноги. Сам близок к обмороку.
  Редкие волосики на голове автора шевелелись, наверное…
  Посланец с того света с напоминанием о геенне огненной.

  «Во многом знании много печали…» А сколько радости! Унылым, сомневающимся, эксплуатирующим библейское, «аксиомное»…
  Не всякое слово в строку, не всякое слово и в случай. Не всякое слово и во всякую жизнь.
Написанная печальным, мудрым евреем, не всем же нам по размерам одежда этого прекрасного высказывания. И нет всеобъемлющих формул. Нет.

  Приснился перед пробуждением Блок. Я почему-то должен был его как-то наказать, едва ли не бить… А он такой худющий, бедняга. Во фраке (пиджачке), немного сгорбленный, лицо высохшее, прутики рук из рукавов… Наверное, таким и был он перед смертью.

В деревеньке Боровое,
Что в сутемени страны,
Спит солдат Онучин Боря,
Возвернувшийся с войны.

Отмахал во сне руками,
Не кричит: «Поддай огня!»
Удивленными глазами
Не глядит на зеленя.

Спит солдат Онучин Боря,
И не видит Боря горя:
Как никто вокруг не знат,
Что последний он солдат.

  Кто не умет слушать тишину, никогда не будет дружен с музыкой. Музыка рождается из тишины. Музыка вырезана из тишины.

  Бродил под звездами и понял, что нет объективной реальности и времени нет вовсе... Трудно это объяснить.
  А еще: нельзя представить пространство в черноте. Оно обязательно рассасывается в светлое, и только тогда ты умозрительно начинаешь его "двигать". Но и эта бесконечность, высветленная, ужасает... Богом.
Иногда мне кажется, что все мы, все видимое - части супергигантского, невообразимого существа, и галактики в нем несутся как кровяные тельца. Может, Вселенные.