Авва, Отче...

авва, Отче! какое небо… серо-сизое и в разводах,
словно краску разлил по небу
неуклюжий гигантский Вирц.

это май.
небо дышит дымом.
дымкой розового восхода,
отражением улиц в мокрых и грязных лужах,
и тоской перелётных птиц.

всё – Россия.
переулки, крысы, чьи-то лица и чьи-то руки,
безголосые барды в барах,
в переходах и на углах,
я хриплю – этот май прохладен,
а поэту бы жить на юге,
чтоб стихи были горячее ведьм,
расплавленных на кострах.

я хриплю и пытаюсь в рифму – как обычно
выходит плохо: о любви, о богах, о небе,
о России, обо всём вокруг.

это вроде дурацкой драмы,
я в ней рыцарь печальных вздохов,
нервный, дёрганный, вечно пьяный, -
всё надеюсь на то, что вдруг…
…вдруг взревёт великан свирепый –
Город примет меня в объятия.
Город вложит копьё мне в руку,
и оденет в броню дождя.

я ведь, Отче, тебе покорен,
как ты и завещал поэтам,
я любил кого угодно, только не самого себя.

и теперь мне безумно страшно,
знаешь, май чересчур холодный,
а Россия чересчур велика,
так легко потеряться в ней.

это небо…
такое небо…
серо-сизое…
мёрзло…
влажно.

авва, Отче,
скажи, а есть ли чаша, чтобы
ещё больней?..