Современный Хамелеон. Почти по Чехову

    Через Красную площадь идет полицейский  Очумелов в новой шинели и с тяжелым узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником. Кругом тишина... На площади ни души...
 «Так ты кусаться, окаянная? — слышит вдруг Очумелов.— Ребята, не пущай ее! Нынче не велено кусать больших чиновников! Держи! А... а!»
 Очумелов глядит в сторону и видит: из открытых ворот Спасской башни, прыгая на трех лапах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится человек в черном костюме от Армани, падает на землю и хватает собаку за задние лапы. Слышен  собачий визг и крик: «Не пущай!» Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро на месте чрезвычайного происшествия, словно из земли выросши, собирается толпа.
«Никак беспорядок, ваше благородие!»..— говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых Спасских ворот  видит он, стоит вышеописанный человек в чёрном костюме от Армани и, подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. На полупьяном лице его как бы написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!» да и самый палец имеет вид знамения победы. В центре толпы, растопырив передние ноги и дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала — белый борзой щенок с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса.
«По какому это случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.— Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал?»
«Иду я, господин полицейский, никого не трогаю...— начинает мужчина в черном костюме от Армани, кашляя в кулак.— ну, выношу дрова от Митрия Митрича,— и вдруг эта подлая ни с того, ни с сего за палец... Вы меня извините, я человек, который работающий... Работа у меня важная, дрова выносить, когда скажут, а тут такое наглое нападение на мою личность.. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю не пошевельну... и цельную неделю не смогу дрова выносить, чем могу очень огорчить Митрия Митрича! Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть... Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете...»
«Гм!.. Хорошо...— говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. — Хорошо... Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу Кузькину мать!.. Елдырин,— обращается надзиратель к городовому,— узнай, чья это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля! Она наверное бешеная... Чья это собака, спрашиваю?»
«Ваше благородь.... Ента собачка, шибко похожа на любимую собачку Владим Владимыча, главного сторожа Кремля...» - сделал предположение городовой Елдырин.
«Собачка самого Владим Владимыча? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем... Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к пострадавшему..— Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты ведь... известный народ! Знаю вас, чертей!»
Пострадавший явно занервничал и убрал руку с окровавленным пальцем за спину.
«Нет, это не Владим Владимыча собака...— глубокомысленно замечает городовой.— У Его Превосходительства  таких собак нет. У него всё больше легавые да японки...!»
«Ты это верно знаешь?— Озадаченно спросил полицейский надзиратель.
«Верно, ваше благородие» - последовал ответ.
 «Да я и сам знаю! У Его Превосходительства собаки дорогие, породистые, а эта — чёрт знает что! Ни шерсти, ни вида... подлость одна только... И этакую собаку держать?!.. Где же у вас ум? Попадись этакая собака в Петербурге, то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально — не дыши! Ты, господин хороший, пострадал пальцем и дела этого так не оставляй... Нужно проучить! Пора....»
«А может быть, собака Владим Владимыча— думает вслух городовой.— На морде у ней не написано... Намедни  у него такую видел...»
«Вестимо, собака  Владим Владимыча! Никакую другую собаку в Кремль не впустят!»— говорит голос из толпы.
«Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Что-то ветром подуло... Знобит... Видно же сразу, что собака дорогая,  а ежели каждый свинья будет её за ноги хватать, то долго ли её изуродовать.. Собака — нежная тварь... А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!. Я еще доберусь до тебя!» — грозит ему Очумелов и, запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по базарной площади. ..