Любовь не по Барту. Пред-любовь 4

       Позволяющее мне писать - позволяет мне не любить, что в свою очередь позволяет мне сказать, что когда Данте и Петрарка писали стихи, в эти мгновения они не любили, в эти короткие промежутки, они освобождались от вечной тяготы любви. Но ведь "я писал любовные стихотворения, только когда любил" - Гёте? Естественно, но писал для того, чтобы не любить хоть чуть-чуть, чтобы переключится в иное русло. Отдавшись любви целиком и полностью я бросил бы это мерзопакостное занятие, а если бы хотел говорить слова, то простейшие любимому человеку и ко времени, а если бы любимого человека рядом не было, то молитвенные, бредовые или горячечные, а ещё я мог бы петь, в зависимости от настроения, но сочинять стихи как плакать, петь и бредить одновременно я бы научился у любви, как её Дару, но лишь производному от того, что она есть сама.
       И как пред-любовь отчаянно немотствует посреди чуждого ей человеческого течения мыслей и слов, я бы замолчал и в любви, верный слуга её, произнося лишь иногда нечто страннообразное.
       Кьеркегор пишет: то, что говорят любимые друг другу напоминает вечно повторяющуюся шарманку, если послушать их разговоры со стороны., то покажется, что это какие-то погружённые в себя куклы.Одни и те же фразы не устают говорить они по множеству раз, и словно бы не замечают этого. И каждый раз то же самое "я тебя люблю" в разных вариациях звучит у них по новому, и главное же звучит, а не падает... Понимаете ли, язык любви это совершенно иной язык, нежели язык любого даже самого чудесного любовного стихотворения, а о прочих сравнениях просто с текстом или чем-нибудь ещё, я вообще молчу. Влюблённые не изъясняются стихотворениями, но может быть так изъясняются их сердца? Нет, там что-то ещё гораздо выше, гораздо расплавленней, там какие-то куски слов, и словам, представьте себе, при этом хорошо - никогда и нигде они так мощнейше не говорятся. Какое-то чудо из чудес, окончательный метаморфоз всякой речи или самой сути человека как человека говорящего.
       Но важней всего в данном вопросе вспомнить то, что прежде чем влюблённые заговорят таким зверски просеянным и казалось бы усечённым способом, первое, что они переживают - это немота и молчание. Прежде чем язык станет любовным - исчезает прежний язык. Практически начисто. я умел говорить, но больше я не умею говорить. Потому что то, что я чувствую - я не умею сказать, и влюблённые не знают даже от чего этого и думают, что от смущения и робости. Не без смущения и робости конечно проходят влюблённые состояния, но вовсе не только от смущения и робости влюблённый молчит. А скорее, и скажем так, прямее - от того, что отныне его слова должны полностью ложится или падать на текучую и подвижную ситуацию чувств, как своих собственных, так и чужих, а если они этого не будут делать, то им нужно будет говорить самообосновно и отдельно, и тогда лучше действительно читать стихи, что в редких случаях влюблённые всё же и применяют. Если же их слова, не успевающие и не попадающие в становление их чувств-протеев не станут опираться и на что-то обособленное, то в мгновение ока превратятся в фальшивые, что несомненно почувствуют обои и никому не принесут радости. К словам в любви настолько повышаются требования, то есть собственно не к самим словам, а к их применению, что слова просто трещат по швам, не испытывая никогда в жизни прежде подобного опыта. Поэтому влюблённые ещё бормочут, сбиваются, путаются и говорят не то, что хотели сказать - не от робости, но оттого, что ситуация их тяжела. Невыносима, честно сказать... Молчание - надёжный временной выход, но подлинный выход - слепить тот десяток-другой слов, интонаций, причитаний и убаюкиваний, который и будет держать текущее чувство обоих на весу. В результате со стороны мы наблюдаем разговор каких-то "дебилов", и эта закономерность настолько такова и так верно выполняется, что если мы не видим определённого специфического "дебилизма" в общении любимых - значит мы не видим любви.
       Сам по себе я как бы вроде бы человек, а как только увижу любимого превращаюсь в дебила - интересно получается. Разучиваюсь говорить и научаюсь заново приблизительно как двухлетний ребёнок. Данте - великий поэт и писатель не может ответить Беатриче? Ну ладно там мы убогие "недосказалки", "авторитеты русского языка со двора", но великий Дант? Вот отхлынет от него мощнейшее "прикосновение" госпожи и дар речи постепенно появится, и мысли более стройным ладом пойдут, а то ведь и мысли тем же самым колесом, чехардой. Какая явственная потеря всяческих оснований - земля из-под ног в любых смыслах! А для того, чтобы вернулась хоть какая-то определённость - нужно удалиться. С далёкой дистанции Беатриче - воспеваема и обожаема, с короткой - является сметающим всё вихрем или волной - смятением в полном смысле этого слова.
       Но я скажу вам честно - я хочу так лепетать. Так лепетала над детской кроваткой мама, и так лепечет грустный осенний ветер за окном, шелестит листва, баюкается море, это всё - крайне простые звуки, но почему же они так значимы, так базовы, так надёжны и мощны, что могут восстановить нас в любую минуту и вытянуть из самого тяжёлого нашего состояния? Не оркестры, а вот этот лепет?
       Потому что, боюсь, именно такими звуками разговаривает с нами тишина. Стерильной тишины не существует, зато существует разговаривающая чем-то подобным бормотанию - тишина обострённая им... Но не то же ли самое являют собой и влюблённые? Их слова - лишь указание на присутствие таких чувств, которым не нужно уже и слов.
      Нисколько не исключается между влюблёнными также и интеллектуальное богатое духовное общение, но оно, как правило, протекает опять же через дистанцию, например, когда влюблённые разлучены и пишут друг другу письма или же в том случае, если они более не направлены друг к другу, а направлены в один поток жизни или деятельности, тогда они словно бы снова просыпаются как полноценные личности и проявляют всю полноту общения по отношению друг к другу. То есть когда направленность их друг на друга не непосредственна, а чем-то опосредована, либо когда такой направленности вообще нет, а есть лишь направленность на общее их взаимоотношений. Всё это позволяет мне сказать, что любовное направление друг к другу есть тишина и она нуждается в своём существовании в чисто любовных средствах, а направленность в одном направлении, которую также называют любовью - уже не есть тишина, но - мир, который нуждается в иных средствах для своего осуществления, нежели любовные.
       Но что же называю я чисто любовными средствами? Тело, как нечто предельно немотствующее в своём "говорении", ещё вот эти самые примитивные детские повторяющиеся слова, что лишь оттеняют звенящую тишину, и что говорятся лишь для того, чтобы молчать переносимо, и наконец, глаза - говорящие исключительно своим смотрением. Вот такой арсенал различных видов тишины. Других собственных средств у любви нет, попросту не существует,и потому когда и поскольку она хочет быть ещё и миром, она пользуется всеми иными.