Как я не стал поэтом

               


Мне, в Одноклассниках задали вопрос: Вы их пишете давно? (Это о стихах, произведенных мною).  Вопрос заставил задуматься. Нет, не писал я стихов, если не считать нескольких «несчастных» случаев. Жизнь требовала иного творчества. Ответил телеграфно: Стих №1 был написан в первом классе, №2 в 14 лет, №3 в 21 год, №4 и последующие - с 75 лет.

А затем подумалось: стоит развернуть это сообщение. Времена «забавных» лет…


Стих №1


В городе дома двухэтажные,
А по улицам идут люди важные,
На площадь спешат
Май  отпраздновать.

Двухэтажные дома в городе Яренске, в бывшем уездном городе на Севере России, с уездом размерами с европейское государство. Я там народился. Уже в другом Яренске. В районном центре, в селе. Но для жителей района – в городе. Я думаю из-за улиц правильных, деревянных тротуаров и номерных двухэтажных домов по первой улице.

А жили мы у Новосёловых, на тихой третьей улице, заросшей
гусиной травкой, неприхотливой и шелковистой. Грозы и ливни исправно представляли, для нас босоногих, лужи. Майские жуки, пойманные и посаженные в спичечные коробки, составляли непомерную ценность: радио. Стоило только прижать к уху коробок, как слышались неясные шорохи, точно радио, большая чёрная тарелка, которая изредка говорила и пела, а скрипела всё время.

Своего угла не было. Остался он на Вадье. Старинный, «богатый» дом. Будущую маму мою, выдали в это хозяйство.

В конце концов выделили районному парикмахеру жильё. Дом возле водокачки, рядом болотная лужа в зелёной ряске. Дом с приключениями. Жил там какой-то Калинин, записали его в спекулянты и посадили. Купил пять пар кирзовых сапожек. Столько ног было у его детей. Мать умом повредилась, детей в детдом спровадили.

Потом жили какие-то ссыльные, пили, устраивали разборки и, однажды, убили человека.
               
Вот такой страшный дом нам достался. Но мы тогда не знали и жили голодно и весело.

Война в Черепановке. Возле ключа «Бородинское поле» было. Черепановские ребята воинственные и злые. Я – мал, но мой брат бегает воевать и я туда же. А для боёв нужны шишки, и чем тяжелее, тем ценнее. Легковесы идут на самоварное топливо. Снаряды мочим в зелёной луже. Сопли и слёзы – мои постоянные трофеи. В зиму наступает перемирие.

Кижмола. На Мызу меня не берут: далеко и глубоко. Зато уж Кижмола под бульваром в моём «распоряжении» Мечта - поймать налима, никак не давалась. Жёлтая кижмольская вода, песчаное дно, собранное морщинами быстрым течением, и азарт рыбака. Под хламом жили маленькие налимчики, наживками их, почему-то звали. Иной раз и удавалось ухватить рыбку в ладошку, но она в тот же момент выскальзывала. Пробовал я привязать столовую вилку на палку – сделать острогу, но рыбки точно знали: прятались, да и попасть в них никак не получалось.

За Соборный мост на луг, к Старому городку, одноличный поход строго настрого запрещён. Нечистое место там. Ямы бездонные с чёрной водой. И там большая дорога – бегает шпана. Не ходили туда, только компанией, травку для еды пособирать. Хватало дел и в Яренске.

А дорога на пристань была открыта. Наперегонки с Кижмолой. Немереные километры… Вприпрыжку по угорам Софроновки. Но это были редкие, праздничные выходы из городской действительности.

Народу на пристани всегда много. Пароход – единственный вид транспорта по району и в большой мир, если не считать собственные ноги. Страшно было – толпа. И пароход так громко гудит, что отдаётся в стиснутых зубах. И быть долго нельзя. Прилетел, прочитал название парохода, и назад, подгоняемый гудками.

Но не долго я числился «столичной штучкой». До школьной обязаловки ещё не дорос, а в садик приходилось ходить: перепадала там кое-какая еда. Только стеснялся я своей цветной сумочки-кармашка. Мама старалась, шила вручную из какого-то непонятного лоскута. Получилось с моего рассмотрения стеснительно. Носили в садик кусочек хлебушка из своей пайки. Там давали только приварок.

                ***

Мои творческие муки длились два часа. Лениво работал маятник ходиков, изредка вздрагивала начищенная до блеска тяжёлая гиря. Время шло, а у меня мозги в тумане. Наконец решился и на листочке чистой бумаги красиво написал: В городе дома двухэтажные…

Скучал, видно, по городу. И ещё: привёз из Яренска единственную ценность – красный флажок на гладкой струганой палочке и с надписью МАЙ.

Вложил листок с сочинением в тетрадь по письму, взволнованно зевнул, предвкушая грядущую славу поэта, и полез на печку, отогреваться.

Всё пропало в один момент: в 43году переехали на подножный колхозный корм. В Пасту. В колхоз «Красное заречье». Из огня да в полымя. Голод не кончился, но временами он уменьшался. Осенью выходило даже сносно: картошка была, грибы…

А стихи писал по домашнему заданию, которое задала учительница Анна Ильинична Шубина. Учила все четыре класса начальной школы. Сказала нам так: дети, напишите дома, кто о чём думает, кто что хочет.

Ну, не буду же я писать, что у меня в животе бурчит, а завтра не будет. Будем есть мясной суп из своей собачки Суры. Отец застрелил. Нет ей еды.

Неделю я ходил в поэтах, а потом забыли.  И сам забыл, другие дела, хлопоты и заботы одолели меня.

04.10.18