Изменщица

                1

   Bалера Сорокин жил не бедно и не богато – как все. Не имел ничего такого: ни ковров персидских, ни телевизора цветного, ни "Запорожца» задрипаного. «Задрипаный-то задрипаный, а и такого нету. Это сколько ж на него работать надо? А сколько хочешь: хоть не евши, не пивши сиди, хоть раздетый, разутый ходи – все равно не накопишь. Кто ворует, тот и покупает», – размышлял он. Воровать Валера не хотел и не мог – натура не та. Вкалывал на полторы ставки: трактористом в совхозе – это основная, да истопником в больнице – приработок. Детишек в свои двадцать пять четверо уже наклепал – тaк что прозябал от получки до получки. На работе его не сильно хвалили, но уважали: когда не пьяный – рвал и метал.
   Веpa сидела дома с детьми, за хозяйством следила, а чтобы работу не потерять, учетчицей на полставки на пилораме все ж работала. «Возьмут другую какую-нибудь швабру – вон сколько их по деревне болтается – место насидит, и ходи потом, ищи правду», – размышляла она в свободное время, когда в доме бывало всё сварено, перестирано и прибрано, детишки ухожены. На свои-то руки муки в деревне всегда найдёшь, но не поверите: любая работа  молодухе в радость бывала! Вера – красивая, статная, умная, «в ее руках все горит»! Это квартет-то родивши. А видели бы вы ее в семнадцать лет – ягодка, земляничка!
   Говорят, что любви нет – есть только влюбленность, а потом все это в привычку переходит. У Валеры не перешло. Валера жену свою любил. И ревновал. Не то, чтоб сильно, но приревновывал иногда. Это совсем не потому, что, как люди говорят, «ревнует – значит, любит», а потому, что потерять боялся. Как не ревновать такую?! Тем более работает она с кем? – Две бригады жеребцов, один к одному.
   – Сорокин! – крикнул он в окошко кассы, придя в контору, расписался в ведомости и, когда кассирша «отстегнула» от пачек законные сто сорок с двадцатью четырьмя копейками на пряники, пошел прямиком в «Товары повседневного спроса»,  купил бутылочку «Агдама», встретил на крыльце Миху Венкова:
– Пойдем, угощу, - говорит.
– Богатый, что ль? Я и сам куплю. Иди к бабе Матрёне, там вместе и выпьем. Я скоро.
Baлepa подождал Михаила у магазинного крыльца.
–  Ну чего ты светишься тут? – рыкнул Мишка. – Пошли.
– Я вспомнил: тестю сегодня годовщина. Хороший мужик был. Пойдем на кладбище, навестим, там и помянём. А?
– Тогда белую надо было взять, неудобно как-то «гнилухой» поминать: осудит тесть, скажет: «Пожалели».
– Кто скажет?
– Тесть твой. А, ой, ну, подумает… там.
– Да уж этой взяли, не менять же теперь.
– Погоди, я схожу, хоть луку у Трубчихи попрошу.
– Я пряников купил, не водку и пить будем.
– Ну, потопали тогда…
   Сидели в оградке на лавочке, выпивали, закусывали. Мало показалось. Сбегали в магазин, взяли ещё по одной, выпивали-закусывали, поминали-вспоминали...
   С кладбища Миха пошел домой, а Валера, вспомнив, что надо подкинуть в печки, направился к больнице. Больница стояла, на горе напротив пилорамы, и Вера, увидев приближающегося мужа, замахала ему обеими руками. «К себе зовет, что ли?» – подумал тот и отмахнулся, как от назойливой мухи, не желая дышать на нее «свежачком» раньше времени, не любит она этого. Но Вера «тормознула» его своими выразительными жестами, подошла и сказала, что в печки она уже подложила.
– Спасибо, - промычал Валера в сторону, втянул после этого в себя свежий воздух.
– Ты чего это воздух цедишь? Закусываешь им, что ли? Где выпил?
– Отцу твоему сегодня годовщина, на кладбище был. Надо ж. А что такого особенного случилось?
– Домой не мог зайти? Вместе сходили бы. А помянуть и дома можно. Деньги получил?
– Получил. На.
   Вера начала пересчитывать, а Валера рассердился:
– Да все тут, чего ты? Красную только купил одну и пряников.
   Они пошли домой, не бранясь уже, а мирно обсуждая, что можно купить на эти гроши баловникам своим. Дома похлопотали по хозяйству, посмотрели вместе с детьми мультики и легли пораньше спать…

                2

   Хорошо, если бы так… А на самом-то деле,с кладбища Миха пошел домой, а Валера, вспомнив, что надо подкинуть в печки, направился к больнице. Больница стояла на горе напротив пилорамы, и Валера увидел, что жена его стоит с бригадиром столяров и так душевно воркуют они,  так ласково смотрят, друг на друга, что злость захлестнула: «Со мной она совсем другая, на меня, как на пустой чемодан, глядит». Набрав вязанку сырых осиновых поленьев, он вошел в здание. В печках жару было еще много, так что управился быстро. Вышел на улицу, покосился на пилораму и скрипнул зубами. – Вера сидела на бревне каком-то, слева сидел бригадир и обнимал ее при всех, как свою, за ним на чурбаках ещё трое, а справа – пилорамщиков шесть человек! «Десять», - насчитал Валера. Жену не посчитал…. Вот один пилорамщик сказал что-то и стал Вере груди тискать. Та тихонько отстранила его руки, высвободилась из объятий «бугра», встала напротив мужиков, платьице свое ситцевенькое, видневшееся из-под телогрейки, одернула и так весело защебетала, как будто ничего и не произошло. «Привыкла видать…»
   Валера вернулся к Венкову, сходили опять в магазин и долго пили за огородом водку, и закусывали Матрениными огурцами, Матрениным луком и Матрениным же хлебушком.
   Дома Вера хлопотала вокруг стола, за ним сидел ее отец, приехавший погостить на праздники. А какой праздник сегодня, Валера никак не мог вспомнить. Ребятишки вертелись вокруг стола, прыгали деду на коленки, беспрестанно попискивая скворчатами, выбегали в сени.
– Иди-ка сюда, – не поздоровавшись с тестем и не входя в избу, позвал Валера жену.
Вера вышла, и тесть вышел:
– Нy, здорово, зятек!
– Здорово, здорово. С приехалом тебя, – и Вере уже, – поговорить надо.
– Чего? Говори.
– Наедине надо, во двop пошли!
   Вышли.
– Что за секреты такие? – спросила Веpa.
– А секретов никаких. Никаких секретов теперь у тебя от меня нету. Ты, вот что, баба, завтра же бери трудовую книжку и увольняйся, и с отцом домой едь, к мачехе! Дети со мной жить будут!
– Ха. Это почему же?
– А потому что изменщица ты! Я вытерплю, а ты уходи с работы, дома сидеть будешь!
– Хм, Валер, что случилось-то?! То с отцом едь, то дома сиди. Ты хоть в уме, в своём уме?
– Ты мне дурочку из себя не строй! Бессовестница! Я – что? На меня наплюй. Кроме меня в доме четверо, мал мала меньше, а она с мужиками средь бела дня жмется!
– Где? А-a... Нy и что? Работа такая у меня. Не ночью ж хожу, не по кустам же. Все на виду.
– Вот именно все на виду! У всей деревни. Не стыдно тебе?!
– За что?
– За то, за что лапают, как последнюю…
– Ой, что от меня кусок мяса оторвали, что ль? Целёхонька.
– Стыда у тебя не осталось ни грамма. Другой на моём бы месте прибил такую и закопал бы в подполе. По крайне мере, жить бы с тобой не стал.
– А как же я с тобой живу, с пьяницей?
– Что? Я – пьяница?! Да я такой же пьяница, как и ты! Ты намного от меня за столом отстаешь? А?.. Завтра же с работы уйдешь, ясно?!
– Да не уйду я никуда!
– Уйдешь говорю!.. Тесть, а тесть, а ты откуда тут нарисовался? Ты ж мёртвый был! Мы тебя вчера поминали с Михой на кладбище.
– Чем?
– Что?
– Поминали чем? Гнилухой? Я её отродясь не пил! С самогонкой хоть бы пришли, запах был бы знакомый, родной! А вы ещё мне этой гадостью могилу полили, опоганили. Завтра хоть водочкой перепомяните… Эх, вы!.. 

                3

   ...Валера проснулся. Долго лежал с закрытыми глазами. На улице разгулялся ветер, кидался с разбегу на строения, стараясь по бревнышку раскатать их по деревне, и неистово рычал, наподобие буксующего в грязи трактора. Все скрипело, лязгало трещало. Тепло из избенки выдуло. Неуютно, нехорошо. Да еще сон этот – такая обида взяла, будто кипятком нутро сам  себе ошпарил! Валера paзбудил жену и рассказал ей весь сон от начала до конца. Рассказал почему-то с упреком. Вера потянулась и сказала:
– Дай бог сон в руку!
– Тьфу, пакостница! – Сорокину сделалось, еще обидней. Ладно во сне б, а то и наяву нахалка – нахалкой!
– Валерк, ты что?! – захохотала жена. – Ты что, сердишься? Серьезно?!
– Отстань! Изменщица!
– Так мне – что? С работы увольняться? Или как? – пуще прежнего рассмеялась она.
   А Валера, ни слова не говоря, встал, оделся и пошел в больницу растоплять печки.
   И только там уже под сухое потрескивание лучины, приготовленной с вечера женой, он оттаял и тоже рассмеялся. «Но тестя надо перепомянуть после работы», – подумал он и стал искать по карманам фуфайки заначку.