мартовские шизы - сборник

                мартовские шизы

мне вспоминается Монмартр, когда стучит капель о март,
толпятся мартовские иды у входа в белый храм Исиды,
трёхмерный и прямой Декарт играет в кости - вот так фарт!
такого я ещё не видел: шесть-шесть подряд раз десять кинул,
центральный банк прибрал к рукам... мой фарт форся проходит мимо
по фортепьяновым стопам в толпе французких грустных мимов,
адажио невыносимо, второй уже разрушен храм
и стёрта с карты Хиросима... и всюду торжествует хам -
проклятье Ноево бессильно и я читаю по губам,
что добродетель не стабильна и не нужна отныне нам...
мне вспоминается Монмартр, когда стучит капель о март
и от минорной си-бемоли грустят каштаны, где-то море
к земле прильнуло и - назад... какая мука... этот взгляд...
суда убийцы не хотят... бить не хочу, любить бы рад...

                Почти по Достоевскому

Я глуховат, но не совсем глухой, и я лишён бетховенского дара,
я близорук, но вовсе не слепой - и, как Домье, не нанесу углём
я свой портрет на стену в доме старом в последнем вдохновении своём.

Я не немой и становлюсь болтлив, едва вино развяжет мне язык,
моя задумчивость  - не более, чем миф: за дружеским иль праздничным столом
люблю я, как обласканный старик, грядущему поведать о былом.

Витиеватым слогом обделён, в речах ценю удачный каламбур,
пишу стихи о всём и ни о чём, люблю бардак, бордель и балаган,
как их любил, и даже чересчур, какой-то в Русь влюбленный хулиган.

Поэт в России больше, чем поэт, но есть и те, кто посильней, чем он -
Светлейший князь! Идёт ему вослед 13-тый гвардейский легион!
               

                Щель

В этом доме без кожи видны его вены,
Сухожилия, нервы, сокрытые в стенах.
Пустота наполняет собою проёмы,
С потолка светят звёзды в фугасных проломах,
Астероиды всюду парят невесомо:
На заржавленных нитях - глыбы бетона
И луна, здесь гостя, себя чувствует дома,
А летучие мыши преследуют гнома,
Вниз планируют, громко визжат и пищат,
Обвиняя несчастного в краже плаща:
Его сшили для Бэтмена два старовера,
Но немного ошиблись при кройке в размере...
Мышам вслед цикады трещат и трещат
Про грызущих обложки голодных мышат:
Пыль меж книг превратилась с годами в бетон,
Скрыв собою названья и жёлтый картон:
Замурованы между набухших страниц
Вереницы из слов и придуманных лиц -
Лица эти средь сора, полыни и трещин
Отражаются в зеркале уцелевшем,
Где я вижу себя и пропавшие вещи
В щель меж внутренним миром и внешним.

                ***

хмуро за окном и на душе,
дождь стучит - да кто ему откроет?
я один, с дождём нас будет двое...
заходи, не видишь, я в плаще...

                от меня ждут

от меня ждут, что буду рисовать линии мышкой, накладывать жгут и качать мышцы, создавать и ломать потолки и стены, вспоминать чью-то мать и резать вены, складывать и вычитать приумноженное, делить остаток на ноль, дитям - мороженное, а бабе - цветы, введи пароль и убедись, что ты - это ты, а не чёртов хакер, топором разгребающий баги и факи, иди на свет,  туда, где маки, не обожгись, они, как факел, белый дым и чёрная смола, они - это мы, а ты - это я...

                я должен всем

я должен всем, я всем на свете должен...
все кредиторы требуют долги
и час отсрочки даже невозможен...
друзья нетерпеливей, чем враги...
а я - банкрот, душа и та в ломбарде
заложена за сущие гроши...
чего вы ждёте?.. вам всем хватит вряд ли
одной моей потерянной души...

            на скамейке

я не упрямый, я - прямой
и равномерный, как линейка...
сижу я в парке на скамейке
и не хочу идти домой...
будь я услужлив, как лекало,
не бился б вечно об углы,
не пил бы в парке с кем попало,
и по дорожкам там кривым
я не бродил бы, спотыкаясь,
кружа и падая впотьмах...
то страх,то глупость, то усталость
меня преследуют... в кустах
зелёным светом разгорались
глаза бесовские кота...

                еврейский Фауст

крадётся вдоль стены куда-то в тени огромный пёс кудлатый -
как тень за мною увязался и, как прогнать я не старался,
повсюду следовал за мной, кивая крупной головой,
сверкая глазом, чёрный пудель - ему скормил черничный штрудель
и весь кусок сожрал наглец, но вот дошли мы наконец
к полуночи до самой двери, но слава Б-гу, мы, евреи,
прибили к косяку мезузу и внутрь зайти чертяка струсил...
меня сбить с толку невозможно, но отчего так, Б-же, тошно?

Колдовской рецепт доктора Франкенштейна

В холодный раствор, насыщенный завистью,
Кислотою амбиций и прочею гадостью,
По объёму добавить нитратов и щёлочи,
Споры жадности, лень со слюной редкой сволочи,
Лапки паучьи из запертой банки,
Мухомор, пару жаб и три крупных поганки,
Язык сплетника с треснувшим выбитым зубом,
Туда же свинью подложить вместе с дубом,
Под которым не сыщешь вовек желудей,
Конских яблок мешок и две горсти гвоздей...
Щепотку афродизиаков для похоти
На литр "Столичной" подсыпать не плохо бы.

В процессе возгонки из смеси в осадке
Возникнет сосед ваш с улыбочкой сладкой.

Лекарство от мании преследования

Для мании преследования тебе нужны враги или последователи, все эти теории заговоров - чушь, хотя кажутся здравыми, причина всего, что с тобой происходит - всем на тебя исключительно пофиг...

                Протянутая вовремя рука

Кто не тонул – из книжек не поймет,
Как и соломинка покажется спасеньем,
Когда на дно судьбы водоворот
Влечет коварным круговым теченьем...

Нет, самому не выбраться ни в жизнь,
Как ни задерживай последнее дыханье,
Как ни барахтайся... В мозгу всплывает мысль
О крике, но немного с опозданьем...

Вниз тонна, что в желудке, тянет,
Когда до края выпита река...

А все могла легко исправить
Протянутая вовремя рука...

                ***

Их мало - любящих меня.
За то, что есть они – спасибо.
Они прощают не виня,
Вопрос не ставят: либо – либо...
Для них я выше головы
Стараюсь прыгнуть за участье.
Их мало любящих, увы,
Но все же есть – и это счастье.

             моим близким

не приходит больше бессонница,
одиночество забыло обо мне –
лучший друг и верная любовница
враз меня оставили в толпе...
как я проклинал его и эту,
но теперь мне не хватает их:
я, поэт, быть перестал поэтом,
стих мой по ночам звучавший стих...
я не жалуюсь, я счастлив и доволен,
окружён я теми, кто мне нужен...
к одиночеству вернуться  добровольно?..
жить с бессонницей?.. ещё я не контужен...
но бывает, не могу заснуть я,
в одиночестве тяну слова и виски,
между них как витязь на распутье...
выбор мой – покой и счастье близких...
в ночь один не выйду на дорогу,
босиком косить траву не стану,
среди вас хочу пожить немного,
выйдя из словесного тумана...

                ***

я не хочу жить напоказ,
как за стеклом в прямом эфире...
в моём на ключ закрытом мире
не нужно любопытных глаз...
смотреть на вещи надо шире,
ты должен стать одним из нас
и сотворить себе кумира
или кумиром стать на час...
в забитой книгами квартире
забыт и счастлив я сейчас...
               
           Ночной Тель-Авив

В домах на коротких ножках,
Похожих на тумбочки
И на платяные шкафы,
В каждом ящике
На каждой полке
Хранится множество ерунды:
Ключи от старого замка
И перегоревший тостер,
Любительские фотографии разных лет,
Счета за газ и воду,
Случайные гости,
Семейный груповой портрет.
Висят платья,
В которые уже не влезают хозяйки,
Висят абажуры, полные мух.
Пылится ненадеванный выходной костюм
И баночки с высохшим кремом для рук.

По ночам добавляются лишние вещи:
Маленькие человечки из больших машин.
Как и у всего остального
У них есть место:
У маленьких – маленькое,
Большое – у больших.
Ящики заперты. Нет движения.
Лишь воспоминания выползают
Из темных углов,
Или бессонный дедушка.
Иногда шевеление
Оттуда, где спят почему-то вдвоем.

Утром чья-то рука
Вытащит человечков в прохладу,
Растолкает по другим полкам
Или оставит стоять на полу
Под сумасшедшею лампою
Неперегорающего солнца –
И так триста шестьдесят пять дней в году.