Я жил у моря с идиотом

         

 
          «Я жил у моря с идиотом…»

                Сергей Савинов

 

Расставшись – годы, всё же! – с флотом,

Умерив свой кураж и прыть,

Живу у моря с идиотом.

А с кем прикажите мне жить?!

 

Живём среди интриг и сплетен

Я и сосед мой, идиот.

Идиотизм его заметен –

Не курит, сволочь, и не пьёт!

 

Я предаюсь своим заботам –

Курю табак, хожу в кабак.

Мне не грозит стать идиотом,

Поскольку – выпить не дурак!

 


Никонова Ольга

           пародия


Я, братцы, выпить не дурак!
Живу у моря с идиотом,
А что мне делать? Просто так,
Бродить по заводям и гротам?

Смотреть, как пишет по воде
"Жена"...Какой -то тонкой спицей,
Иль чертит, сволочь, назло мне,
Что я дурак...Да как не спиться?

А ночью, надевал мой плащ,
И как сапёр, по огороду...
Подумал, что совсем пропащ,
Ну просто, пугало! Ей - Богу!

Вот так живём - он идиот,
А я нормальный, ну и что же?
Всё те же яйца и компот...
Я тоже идиот,.. похоже.




    По мотивам " Песчаная повесть"

               Сергей Соловьёв



 
Песчаная повесть1

1.

Я жил у моря с идиотом,
мы с ним бродили не спеша
по лунным заводям и гротам.
Он лыбился. Как хороша
была погода! Тонкой спицей
он на воде писал: жена
и точку вдавливал мизинцем.
И все плечами пожимал.
И, как ребенок, ночью душной,
во сне прижав меня к себе,
в мои лопатки, как в подушку,
по-упыриному сопел.
Хотя лишь воду и печенье
он ел в те дни,— любил он   в с ё.
Мы промышляли в час вечерний
на нивах близлежащих сел.
И в темноте по огороду
перемещаясь, как сапер,
он весь похож был на природу
доисторических времен.
Он был похож на идиому,
на чудо лысое в плаще,
когда рулил от дома к дому
с победной сумкой овощей.
Я находил его у моря.
Он мне протягивал, смеясь,
такие теплые ладони,
с какими лишь рождают нас.
Осоловев от пищи бренной,
на остывающем песке
ему я плел о современном,
о новых веяньях, Москве...
Шурша бумагой, лунный ящер,
он уползал за кустанай...
Он идиот был настоящий,
он от метафор уставал.
«Все те же яйца, только в профиль»,
шептал он, глядя в никуда.
И вздрагивал его картофель
под сенью мирного винта.
Ему я пел «О моем Сиде»
седую песнь. Он, как радар,
на валуне песчаном сидя,
перемещался в такт мне. Пар
за ним струился. Вечерело.
Мы возвращались на огни.
И молча думали о чело...
пока в поселок добрели.
Он неделимое по-братски
делил. Я недоумевал:
где успевал он так набраться,
когда не пил и не читал?
«О, почему же, — вопрошал он, —
живем до Страшного Суда? —
И тихо звал меня: — Сюда,
сюда!..» За окнами ветшало.
И, при свечах, от полуночи
мы говорили до утра
о нас, о Пушкине Петра,
о Бажане;, потом Бажа;не,
о Жанне, женщине, о прочем,
куда не разберешь следа...
Он оживлялся, где дышала
во все лопатки лишь судьба
и почва.
И в белых простынях, как греки,
мы завершали разговор
о том, куда впадают реки,
где не зимуют нынче раки,
и почему, презрев сыр-бор,
из хат не выметают сор.

2.