За кипой измятых вылинявших журналов...

За кипой измятых вылинявших журналов,
На полке шкафа – старый, за грош не продашь, -
У самой стенки, холодной и очень усталой,
Ты прячешь листы бумаги и карандаш.
Так было всегда: пропадали внезапно минуты,
И дом, словно карточный, складывался на глазах,
И мир был лишь занавес: сдерни – под ним, им опутан,
Скрывался другой – тот, в котором неведом был страх.
Там лязгом мечей оглашались нередко долины,
Там солнце блестело в щите, были руки крепки, -
Добро побеждало, и только полет голубиный
Тревожил гладь неба над мирным теченьем реки.
И только стук сердца. И только открытые взгляды.
И только…
Завеса.
И дом вырастал, весь в пыли.
И как ни кричи ты в пустое пространство «не надо»…
Спасет – карандаш и бумага. До новой Земли.
И ты не старела. Ты рушилась, но не старела.
И то, что осталось, писало о сказке и сне.
И все, что оттуда, - болело. Привычно болело.
И, видя голубку, ты бредила: «Это – ко мне».
Когда-нибудь ты, в полусне начищая кастрюли
Или разбирая в сарае завалы трухи,
В древесно-пустом октябре, или в спелом июле, -
Ты вдруг обнаружишь:
Твой сын.
Тоже пишет стихи.
Блокнот, ручка мажет, и почерк любимый неловкий,
И сказки, что ждут терпеливо, молчат до поры.
Ты знаешь: легендам нельзя подобрать заголовки,
На белых листах подсыхают не строчки – миры.
И этим же днем разомкнутся замшелые стены,
И в солнечных сладких краях параллельной страны –
Там женщина некая вдруг возвратится из плена,
И в чащу лесную уйдет, где шаги не слышны.
Лишь издали видела сына, он сильный и смелый,
Владеет мечом, словно древний воинственный бог.
Страница закрылась, и время, тюремщик умелый,
Ключами звенит и не пустит за этот порог.
Наверное, в тень отойдет и не сможет иначе…
Даст юным дорогу, себя исчерпала до дна…
Да нет. Вот, в пещеру идет. И свой меч – перепрячет.
Покой – хорошо. Но что, если завтра – война?


14/10/17