До последнего поворота

                1.
   Постучусь и спрошу:
-  Валь, ты дома?
А ты ответишь:
-  Нет.
А я – опять:
-  Как так «нет», если я с тобой разговариваю?!
- Да. Только я не дома, а в сенях, - засмеёшься ты.
   И тогда только войду в двери, вдруг оказавшиеся отпёртыми, и плотно прикрою их за собой. А в сенях темно. Закрою глаза. Когда бывает темно, я всегда почему-то зажмуряюсь, экономлю зрение что ли? - Самому смешно. Я протяну руки и буду искать тебя, притаившуюся где-нибудь за бочкой с солёными груздями, огурцами, или  под лестницей, подпирающей тонкую бревенчатую перегородку, а на самом деле помогающей хозяевам подниматься на чердак, где у них висят берёзовые веники и смачно горят угольки рассыпанной по потолку клюквы, от одного вида которой приходится не переставая проглатывать обильно накоплявшуюся за щеками слюну. А может, ты за бабушкиным старинным сундуком прячешься, а? Становится горячо, ещё горячей! Я начинаю тебя чувствовать – пальцы уже приятно покалывают. Вот-вот… вот-вот…
- Мышка, ты где?
- Хи-хи…
Чем дальше от двери, тем темней делается. Буду ловить охапками воздух, гладить морщинистые от времени стены, ходить туда-сюда, туда-сюда.
- Мышка.
- Хи-хи.
Я резко повернусь на звук и виском об умывальник трах! Цзынь-цзынь-цзынь что-то в голове. И искорки в глазах белые, синие, зелёные, белые, синие, зелёные и красные, и красные!
- Милый, милый мой! – подскочишь ты и целовать будешь невпопад. – Где больно, где? Тут? Вот тут? А где?! Погоди, дверь хоть открою. Я-то глупая! О, рог какой! Кровь сочится из него!
Тряпка, где ж тряпка?! Потерпи, сейчас найду.
- Не надо тряпку. Зачем? Или на рог намотать хочешь, чтобы я не забодал тебя?
- Забодай, а забодай, попробуй! Найди сначала, - и дверь захлопнула, и крючок накинула, и… не стала больше прятаться.
   И долго будем сидеть потом мы на холодном полу, обнявшись. И так хорошо нам будет! Лучше всех!

                2
   Валька-Валька… А помнишь, как в десятом классе на уроке физики ты, сильно заикаясь, никак не могла выговорить одно какое-то чужое нам слово, которое и мы-то, чисторЕчные, с десятого раза с натугой изрекали, которое и не пригодилось никому никогда в жизни, потому мы и не помним, что это за слово такое мудрёное, и не понимаем до сих пор, зачем нас заставляли его учить. А спортсмен наш, красавчик Олег Семёнов, передразнил тебя и даже обозвал как-то очень больно. Я тогда вскочив с места, потребовал, чтобы он сейчас же извинился перед тобой!
- На колени, гад! – крикнул я.
   А он схватил мою правую руку, загнул её за спину и с вывертом к шее стал подтягивать, и к двери меня таким согнутым в три погибели образом толкать так, что ноги сами понесли моё тощенькое тело к выходу. Знаешь, если даже осмелиться здоровенного разъярённого быка взять за ноздри, то он превратится в покорного тебе телёнка-сосунка. Вот таким сосунком и я вывалился в коридор прямо под ноги проходящего мимо нашего класса директора школы. Директор рассердился, схватил меня за ухо и повёл в учительскую. Хорошо, что не за ноздри, но тоже больно было! А ребята в классе долго потом смеялись. Не все, конечно, но многие.
   Боже мой! Да я вовек не забуду этого борца классического стиля! Да я ж его… да хоть из-за угла, как петух, в одно место так клюну, так когда-нибудь клюну, что мало не покажется!.. А ты, Валя, стояла и смотрела на меня с улыбочкой таким взглядом, в котором я не заметил ни одной искорки малой ни любви, ни тепла, ни сочувствия – видел только жалость какую-то мерзкую ко мне и обиду. Я понял, Валя, что обидел своей слабостью тебя больше, чем он, Олег,
словом грубым.

                3
   Лес. Нигде нет более приятного леса, чем у нас в Заселице! А щедрый-то! Грибо-ов! Хоть косой коси! Говорят, когда грибов много, собирать их становится неинтересно. А я жадный, или азартный, или заводной, по-нашему! Суечусь, складываю к ногам твоим тугие подберёзовики – корзинка давно уже полнёхонька. Ты стоишь и смеёшься так весело, что зайчики солнечные от твоего смеха разбегаются по брусничнику вместе с зайцами настоящими, и птицы умолкают в удивлении, слушают, как это ты так смеяться умеешь чисто, звонко и весело! Соловьи ещё так умеют. Но соловьиная песенка уже спета, а наша только начинается!
   Валечка! Если бы знать, что этот смех, эта песня будет такой коротенькой!
   Губы твои пахнут земляникой! И вся ты, как это деревце светлое! Родная и независимая! Сильная и беззащитная!
                А берёзы стоят!
                Их ломают, корёжат, качают,
                А берёзы молчат,
                И растерянно смотрят нам вслед.
                А берёзы живут!
                В них души своей люди не чают!
                А берёзы шумят.
                То от них этот радостный свет!

                4         
   Приду, а ты стираешь. Обрадуешься! Будешь вытирать руки о сарафанчик свой простенький, нечаянно оголив бархатные колени. Застесняешься. Снова схватишься за бельё, опустив руки по локти в мыльную пену, скажешь тихо:
- Ты прости, я сейчас, - и уйдёшь в большую комнату, и долго не будешь оттуда возвращаться.
- Валя! Валечка! Как же долго мы с тобой не виделись! Год, целый год!
   А ты ничего не ответишь. Тогда я, раздвинув застиранные ситцевые занавески, переступлю порог. Ты будешь сидеть на кровати, уронив не только свои уставшие от работы руки, даже ещё не переодевшись, сидеть и смотреть прямо перед собой, но не в окно и не на меня -  взгляд твой упрётся в стену.
- Что с тобой, любимая моя?! – грохнусь рядом на колени, наклоню твою голову к себе, припаду к солёным ручейкам на щёчках и буду пить их, пока не выпью… своё горе.

                5
  Вот и твой домик. А в нём всё как-то не так. Всё наполовину новое, переставленное, переделанное, чужое вроде. Робко стучу в дверь, и она тут же открывает мне по-хозяйски прислонившегося к косяку наглого, сытого и довольного Олега, того самого Олега Семёнова:
- Ну? Куда прёшь, сосунок?
   Откуда у меня в руке оказался нож? Хоть убейте, не смогу я этого никому объяснить: не знаю я, ну не знаю! Колю им с размаху – мимо! Ещё раз – в руку попадаю! Ещё раз – ага! Поворачиваюсь и ухожу. Не бегу, нет, но иду быстро, широко. Сердце толчками гонит по мне густые горячие волны, которые вдребезги разбиваются о виски! Шум! Шум…. Оглядываюсь – Валя…
                Бестолково и дико.
                Виноват. Виноват.
                Нет ни стона, ни крика –
                Только жжёт этот взгляд!..
   Господи! Валя-Валя, лучше бы я тебя зарезал и себя тут же, чтоб мы вместе были навсегда! А теперь – никогда…
- Зачем ты так смотришь?! Не смотри так!!!
Господи, Господи! Дай сил не вернуться! Дай сил дотянуть до последнего поворота! Я всё равно приду к тебе, любовь моя! Только... не жди.