Частушки

                Владимир Львов

                ЧАСТУШКИ
                (рассказ)

   Луна. Тишь до звона! Собаки и те спят. Чac ночи. И вдруг - гармонь! Дадон играл. А сын его, Дадон Дадоныч, орал во всё горло:
                - Моя милка - чучело,
                Чудо отчубучила:
                По-кобыльему заржала –
                Испужала кучера.
   У соседей на кухне зажёгся свет, хлопнула дверь. На крыльцо вышла Нюрка:
-Эй, а ну-ка уймитесь! Ишь, весело им. Нажрутся своей ляляки и баламутють народ.
- Нюр, здровенько! Зови сеструху-то, идите вместёх петь будем. Э-эх! Где нашa не пропадала?! Давай, батя!
                - Все девчонки, как девчонки –
                Милые, желанные.
                Так откудова ж берутся
                Бабы окаянные?!
- Замолчите счас же! Мне в четыре вставать, на ферму идтить, а они тут под окнами людей полохають!
                - Через поле, через межу
                Спиридон грозит: «Зарежу!»
                Спиридониха гундит*:
                «Не догонишь, паразит!»
-Я вот завтра в сельсовет пойду. Что ж это такое?! Как только выпьють - и начинается у них!.. Пусть участковый разбирается. Он-то с вами живо-о!
                - Дорогой милицанер,
                Что же делать с ворами? –
                Утащили мого Васю
                Со всеми приборами.
-А это уже не вашего ума дело! И Васю мого не троньте! Вот вас бы давно пора утащить. Пo вам давно элтэпэ плачет.
В сенях босиком в одной ночнушке появилась Аленка, Нюркина младшая сестра:
- Отстань ты от них. Пойдем в избу. Что с ними говорить – им обидеть человека, что два пальца обмочить, они ж слов хороших не понимают вовсе. Бесполезно!
                - Милый, Вась, я снялась –
                Без рубашки, голая.
                Не ругай меня, Васёк -
                Теперь мода новая, -
поют в два горла батька с сыном.
   С той стороны дороги закашлял Макарыч, бригадир:
- Бабы! Что вы к ним пристали?! Пусть играют. Что ещё деревню в наше время взбодрить сможет и кто, а? Хорошо ж играют! Пусть.
   По всей улице разноголосо затявкали собаки. Где-то с испугу не вовремя пропел петух. Захлёбываясь, промычала разбуженная бурёнка. Деревня зашевелилась. К Дадонам подошли супруги Воронины: он здоровенный, как дуб, а она совсем наоборот. «И как только живут вместе, как он её не раздавит в ляпёшку», - шутили частенько, на что она всегда отвечала бойко: "Мышь копны не боится!". Он с какой-то ошалелой радостью закричал на всю вселенную:
- Саш, Дадон, а ты знаешь такую - про перестройку?! Ты такой ещё не знаешь! Давай! Играй!
                - Перестройка, перестройка,
                Чай она не в первый раз.
                Наверху бушует ветер –
                Шишки падають на нас.
- Дурак. Вот дурак-то! Посодють дурака, - жена дергала его за рукав фуфайчонки и всё пыталась заткнуть ему рот своей миниатюрной ладошкой, как печной заслонкой, подпрыгивая козочкой.
- Не посодють, у нас теперь свобода слова, Воронёночек! – и без перехода. – Саш, а ты такую знаешь?!
   Но его перебил подбежавший Валерка Козёл:
                - Хто тут делаеть погоду?
                Хто играеть, хто поёть?
                Р-р-разойдись, толпа народу –
                Шайка жуликов идёть!
- Давай, давай, шайка, подруливай, - махал обеими руками Дадон Дадоныч и, вложив два пальца в рот, свистал громко. –Эй, фью, Аленка, выходи! Гулять, так гулять, мать честная!
   Распахнулось окошко, створки хрупнули, лязгнуло стекло:
                - Деревенские ребята
                Завлекают горячо –
                Рубаха синя, рот разиня,
                И сопля через плечо,
-поёт Аленка и смеется, а сестра из-за спины её:
                - У подружки два Ванюшки,
                У меня ни одного,
                Поклонюсь подружке в ножки –
                Дай Ванюшку одного.
- Ну, паршивцы! Так ведь и не дали заснуть. Завтра за меня пойдете коров доить!
   Прихрамывая, подошла Зойка Малина, сопровождаемая толстущей кошкой. Валерка встал на четвереньки и залаял басом. Кошка, выгнув спину, зафырчала. Смеху-то!
- Признала кобеля! Слушай, чего тебя Козлом зовут? Ты ж вылитый кабель! – И Малина села на лавку, вытянув вперёд негнущуюся в коленке ногу.
   Подошла молодежь писк, визг, гоготание! Хорошо в темноте-то - тут и стеснительному воля, а кто побойчей - тому вообще благодать, и главное, все довольны - и девчонки домой не убегают!
- Ленок, давай мы тебя на Генке женим?!
- За что?
- Что – «за что?»
- За что мне такое наказание придумали, люди добрые?!
- Ха-ха-ха!!!
- Ой-ой-ой! – привстал обиженный Дадоныч. Нужна ты мне, как собаке пятая нога! Да я тебя в голодный год за пуд картошки... не приму, так сказать. И опять смех!
   Аленка ловко выпрыгнула из окошка.
- Георгины-то помнёшь, - встрепенулась Нюрка. Но, что - георгины? Подумаешь - георгины! Их кто помнёт, тот и выпрямит. Аленка, подбоченившись, уже выдавала:
                -Эх, пойду, потопаю,
                Повиляю попою,
                Посмотрите мать-отец,
                Какая дочка молодец! –
и пошла, и пошла выписывать, а Дадон Дадоныч вокруг неё вприсядку, вприсядку, а Дадон меха разворачивал на сколько рук хватало!
Кто-то подъехал на мопеде.
   Прибежала баба Дуня:
-Что за праздник ноничи?! Гармо-онь!
-Эх, опоздала ты, баб Дунь. Генка женится на Ленке.
- Ну-у?! Правда?! Давно б надо. Пара хорошая! Она-то работящая! Только вино не пил бы ты, внучок.
   - Частенького! - Взвизгнула подошедшая Анфиса Ивановна.
- Дайте мне, а то помру! - и Макарыч пошёл гоголем:
                - Хиханьки да хахоньки,
                Какие девки махоньки –
                Целоваться - нагибаться,
                Провожать - в карман сажать.
   Иван Иваныч откуда-то вылупился, участковый:
- Ну-ка, прекратите это безобразие, хулиганьё!
- Ой, проснулся! Ты хоть кальсоны-то надел, ай так галифе натянул, на босый?
- Елена Егоровна, ты ещё оч-чень молода говорить такие слова!
- А что я такого сказала? И на что ж ты обиделся? Ай  и правда
- без кальсонов?!
                - На гулянку я пришла
                В ситцевенькой юбке,
                А мой милый без порток,
                Зато в полушубке.
- Может достаточно? А?! Что вы людям спать не даете? Анфиса Ивановна, ты ж депутат, иди-ка сюда, ну-ка, мы сейчас с тобой протокол на это безобразие составим!
- Какое безобразие, Иваныч?! Какое безобразие?! И так раз в пятилетку собираемся, даже реже.
- Брось играть, Белов! Вы где это нажрались так, где нашли? Вот я завтра с обыском приду!
- Приходи, - спокойно ответил Генка. А вообще-то завтра не приходи. Опоздаешь. Мы до утра всё выпьем. А сегодня у тебя санкции нету.
- Вы завтра... штраф заплатите. Это я вам гарантирую, на сто пять процентов! А тебе, Анфиса Ивановна, сты-ыдно!
- Стыдно - у кого видно, Иваныч, а я в потёмках в мужиковы ватники вскочила, не видно ничего, а что-то есть, раз вспотело!
                - Дорогие бабоньки,
                До чего мы дожили –
                Како место берегли,
                На то налог наложили.
- Штрафом напугал! Ой, напугал! Играй, Саш! Это Воронин разрешил!
- Кто? А кто такой Воронин?! - надседался милиционер.
- Он? Он же в гэпэу работает, - засмеялся кто-то сзади.
- В каком ещё "гэпэу"?
- Гуляй, пока не устроишься - расшифровывается.
И опять хохот! И ветру-то вроде нет, а тополя расшумелись! А звезд-то на небе, звезд-то собралось!
- Играй, дядь Саш, - то ли просила, то ли требовала молодежь, - играй! А на штраф мы завтра скинемся по рублю. Точно скинемся!
- А-а! Издеваетесь, да?! Я по-хорошему говорю и в последний раз! После двадцати трех часов…. Ну это ладно, а вот за пьянку я вас в этот раз уп-пеку-у! Я вам место там выхлопочу! – лейтенант повернулся к народу задом и пошел, и, вроде бы, даже китель на нем от злости покраснел. Или это при луне так казалось только?
Дадон не сдавался:
                - Эх, танцуйте, девки, смело
                Танец маленьких утят...
                И кому какое дело,
                Куда брызги полетят!!!
   - Тьфу, черт! Красноперка, всю музыку испортил! - с досадой плюнул Макарыч. А Анфиса Ивановна добавила:
- Расходитесь-ка и вправду, ребята, а то у него ума на хорошее дело только нет, а на плохое найдётся. Нам-то что, а на Беловых он давно саблю точит, - и сама пошла потихоньку вниз по улице.
Закрылось окошко у Дадоновых соседей. Погасли папироски. Погасли огни у Макарыча, у Ворониных, у Анфисы Ивановны и у других тоже. Затихли тополя. Замолчали собаки. Ни шутки, ни музыки, ни песни, ни жизни...
Всё спит.
Все спят.