B. Akhmadulina. Back from Leningrad

I wish I’d keep my eyes on Peter’s city,
reading its harmony in each and every line
and think: here’s granite breathing just like nature…
I’m going home. The platform. Entrance. Attic - mine.

My former life is foothills of these stairs.
The street where kitcheners once lived’ so very old.
A house centenarian and handsome as compared is young and daring.
Now the dawn is breaking but the moon is still at toil.

The moon’s so very grand here by the window.
We ourselves chose dwelling close to stars.
We’ll try extending pause of fate here in attic:
As up above is only wild and none of us.

Splash of eternity in night is gnawing walls
and craving for the blink where you and I.
What an expanse! And if to peer closer
discernable are limits of existence by clear line.

The universe outside’s a primer for a scholar,
I’m spelling it and I don’t want to read.
Embraced by day dawn, smokes and blizzard
I love so much my Moscow while there’s time for it.

And thought from while ago is not above imprudence.
The dawn is breaking through and going fast and wide.
It’s full daylight but as forgot to wake up
Tverskoy boulevard has stretched a chain of lights.




ОРИГИНАЛ:

Б. Ахмадулина
Возвращение из Ленинграда

Всё б глаз не отрывать от города Петрова,
гармонию читать во всех его чертах
и думать: вот гранит, а дышит, как природа...
Да надобно домой. Перрон. Подъезд. Чердак.

Былая жизнь моя – предгорье сих ступеней.
Как улица стара, где жили повара.
Развязно юн пред ней пригожий дом столетний.
Светает, а луна трудов не прервала.

Как велика луна вблизи окна. Мы сами
затеяли жильё вблизи небесных недр.
Попробуем продлить привал судьбы в мансарде:
ведь выше — только глушь, где нас с тобою нет.

Плеск вечности в ночи подтачивает стены
и зарится на миг, где рядом ты и я.
Какая даль видна! И коль взглянуть острее,
возможно различить границу бытия.

Вселенная в окне — букварь для грамотея,
читаю по складам и не хочу прочесть.
Объятую зарей, дымами и метелью,
как я люблю Москву, покуда время есть.

И давешняя мысль — не больше безрассудства.
Светает на глазах, всё шире, всё быстрей.
Уже совсем светло. Но, позабыв проснуться,
простёр Тверской бульвар цепочку фонарей.