Галина Андрейченко
1
А вечер скудный, вечер бедный
венчал протянутые руки,
Чужое Жалобное море
и в стену втиснувшийся гвоздь.
А в задверном прогорклом стуке
слышна разгневанная бездна.
Не спит, подернутая молью,
ее трагическая плоть.
Здесь под замочною печатью
грустит игрушка – тесный город,
Где запыленный строй бокалов
мечтает вырваться на свет.
-- Я к Вам пишу… Не отвечайте,
на жизнь ответа слишком мало…
Но там, в земле застрявший голос
из заточенья шепчет: «Нет…»
Озноб и кашель: это завтра,
а послезавтра грянет пекло,
Но плащ на вешалке старинной
застыл, как вечный приговор.
Я Вас люблю, безвестный автор,
мы разломились на два века,
На два окна чужой гостиной,
ослепших, глядя в мутный двор.
2
Протестует в ступенчатом горле кофейный эрзац,
В ледниковом кочевье погрязла осенняя почта,
Я читаю в забытой прорехе поникший пейзаж
По избитым слогам, по растрепанным буквам и точкам.
Долевое сопрано влетит в облицованный щит,
И последние хрипы из трещины свесятся на пол.
Очарованный служка хлебает тюремные щи
Долговязым гобоем, который допел и доплакал.
Завтра высадят окна во все времена… А пока
Небо скучило звезды на выкате плазменной ночи,
Серый в яблоках чайник свистел в ипподром потолка,
Утепляя туманом не слишком застенчивый почерк.
ОСЕНЬ
Серые листья
ждали до полусмерти
Не открещенья –
ждали далеких рук.
Ломкие жизни
падали на рассвете
В терпкую осень
так незаметно, вдруг
Двери пугали,
гости стучали в воздух,
Важных перчаток
лопались пузыри.
Сгорбленный праздник
(лучше бы без вопросов)
Тосты развесил. –
Лучше бы не мудрил.
Вспыхивал вечер
и зеленело зелье,
Приоткрывая
подлинники пустот.
Все что угодно –
только бы не на землю!
Ах, неминуемо! –
Только бы не пластом.
Свидетельство о публикации №118100403651