куда податься

Иногда Таня уходила в чужие дворы, чтобы не встречать знакомые лица. Впрочем, плохая идея - искать двор с незнакомыми лицами в маленьком городе. Нет-нет, да и вынырнет кто-то знакомый из подъезда, с мусорным ведром, а тебе нужно непременно обрадоваться: "Ой, я и не знала, что ты тут живешь", а сама думаешь: "И не умерла бы, если бы не знала об этом еще триста лет". На лавочке возле подъезда сидят две старухи, а третья - еще не совсем старая, но высохшая, как вяленая вобла, скачет перед ними, размахивая какой-то книгой. "Библия", - подумала Таня, и конечно же не ошиблась.
- ото болєзні потом всі от злоби нашої, от завісті. Як ви думаєте - ноги ото просто так болять? Да щас же. Треба менше лізти в чужі діла.
Увидев Таню, одна из старух напряглась:
- дєвушка, а шо ви тут шукаєте?
- бога, - не расстерялась Таня.
- тю. Дурна якась.
Женщина с библией продолжала скакать, одна из старух слушала, а вторая в пол оборота наблюдала за Таней. Здесь уже нельзя было оставаться. Не сосредоточишься. Есть еще пару энергетически сильных местечек - кладбище да вокзал. Но после дождя на кладбище будет месиво из грязи и пластмассовых цветов, которые родственники обычно выбрасывают на обочину, наведя марафет на могилке у своих близких. Побитые лампадки, куски венков, яичная скорлупа еще после гробков. Бывает, даже целый кусок могильной плиты валяется. Крестная Тани как-то принесла такой кусок домой. Она все такое тащит к себе во двор, в хозяйстве пригодится. А тут как раз ворота упали, и надо было чем-то массивным подпереть изнутри. Евгения Валерьевна везла эту плиту на тачке через весь город, с ее то варикозом и всд. Привезла, положила возле сарая, а потом ей всю ночь снился какой-то седой мужчина в сером костюме, видимо на теплой подкладке, потому что больно уж пиджак был массивным, и с густым ворсом. Так вот, стоит этот мужчина у ворот, которые якобы еще не упали, и грустно так говорит: "Евгения Валерьевна, как вам не стыдно, вы же 25 лет были заслуженным учителем на станции юных техников, мы все восхищались вашими дельтапланами и кораблями на дистанционном управлении. Верните, пожалуйста, надгробную плиту, она была не на выброс, просто племянник поехал домой за краской, не рассчитывая на такой исход событий". И крестная потом опять через весь город везла эту плиту, а потом еще минут сорок сидела в кустах, чтобы убедиться, что нигде нет слежки, не приставлены полицейские, дабы вычислить вора. Могла бы уже просто в кустах бросить эту плиту, но ей совесть не позволила: больно уж этот мужчина был убедителен в своей печали.
На вокзал тоже не хотелось. Уже был полдень, самое суетливое время, когда деревенские холуи покидают город, и прутся со своими клетчатыми сумками по головам, в пузатые, разлагающиеся на ходу, автобусы. Да и вообще, полдень - сонное время. Мозг не концентрируется ни на чем, ничего не замечает, упускает детали. На вокзал нужно идти или утром, или вечером. Утром все сонные, но живые, в отличие от полудня. Кофе в киоске приобретает особый вкус. Женщина, которая продает этот кофе, кажется сытой и красивой. Конечно, у нее в киоске так тепло, вкусно пахнет тестом, и тут же из-под стола вылазит помощница, которая на ходу лепит из этого теста пирожки, постоянно проверяя кастрюли под столом - подходит там тесто или нет? Вот щас народу немного убудет, и они выйдут курить на черный вход. Довольные жизнью, с чувством выполненного долга. И не хочется верить, что у них плохие мужья или больные дети, кредиты и долги. Хочется думать, что все у них хорошо, и именно поэтому у этих румяных сракатых женщин такая ответственная работа - наливать тебе кофе по утрам, чтобы ты не сдох от тоски и серых будней.
Таня часто ловит себя на мысли, что кофе в городе отвратительный. И пирожки эти - хоть об дорогу бей. Но утренний ритуал подключения к реальности с помощью этих девайсов никто не отменял. Растворимый кофе высыпают в пластиковый стаканчик, заливают кипятком до краев. Невозможно удержать, не то что выпить. Делая глоток, понимаешь, что от кофе в стаканчике только аромат. Пьешь, чуть ли не давишься, но почему-то счастлив, веришь в мнимую бодрость, даже вроде бы просыпаешься, но к обеду понимаешь, что это был сеанс самообмана. Просыпаешься только ближе к смерти, как говорят очевидцы.
Вот из магазина "Сувениры" выходит громадный мужчина, и держит в руках полосатую свистульку. Медленно он подносит ее ко рту, и все семейство - жена и две дочери, застывают в ожидании. Мужчина свистит, и полосатая трубочка послушно раскручивается и скручивается. "Работає". Все выдыхают, кажется, даже некоторые прохожие, которым тоже на мгновение стало не безразлично - раскрутится эта трубочка или нет.
Таня сворачивает к стадиону, и понимает, что ноги уже запрограммировали путь домой. Нелепая прогулка, на часах как всегда 13:13 (что за феномен - как не посмотрит на часы днем - так и показывает это время). Ближе к улице Циолковского перед Таней выскочил городской онанист, которого уже все давно знают, все к нему привыкли, и просто здороваются, не опуская глаза вниз. Эдуард однажды даже признавался компании стариков, подбухивая под магазином, что делать в этом городе нечего, реализовать себя невозможно, потому он принял решение податься в Киев. Но пока еще не подался.