погодка

Таня разглядывала витрины центральных магазинов, чего только не продают. На дорожных сумках иностранные надписи: "борн ту янг", "стайл энд хэппи", "ю мэйкинг зис ворд", "ред энджел". К чему это? Рядом такие смешные тачки, в которых обычно бабки продают пирожки на вокзале. Одна сделана под Луи Виттон, на другой - объемные пионы кислотного цвета, а третья украшена разноцветными круглыми нашивками под импортные бренды. Вспоминается детство, плавно переходящее из пафосных девяностых в перепуганные нулевые. Тогда все любили клеить наклеечки от бананов на холодильник, кухонные шкафы, и даже на одежду. Сосед Тани - дядя Гриша, носил синий блайзер в дырочку, и козырек был весь обклеен этими банановыми стикерами. На велосипедной фаре тоже гордо восседала овальная крохотная наклейка "banana". Обертки от шоколадок "Сникерс", "Баунти", "Марс" мамы тщательно проглаживали утюгом, и почти у каждого не убогого школьника были брендовые закладки. Дети из малообеспеченных семей вкладывали дурацкие закладки-линейки, которые им дарили за высокие достижения в учебе. Ну а что им еще оставалось - только учиться на отлично, чтоб получать эти говняные линейки, чтобы хоть чем-то заложить параграф в книжке. Не отрывать же от батиной пивной бутылки бумажку "Жигулевское". Разве что вырезать "Прилуки красные" из пачки сигарет - надежно, вызывающе, фартово.
На витрине магазина "Домоводство" стоят садовые гномы. Уродливые, поморщенные, как будто их лепили, глядя на городских бомжей. Всегда интересно, кто их покупает. Либо сумасшедшие, либо родственники, которые идут на юбилей к 90-летней бабушке. Она за 90 лет и так хлама насобирала - воз и маленькую тележку, а тут еще этот гном. И хорошо еще, если бабушка при смерти, и ей уже все равно, что это, а если нет? Нахрен он ей всрался? Как, впрочем, и родственникам помоложе. Есть такие люди, которые от жлобства или незнания интересов своих близких дарят разные статуэтки. Желательно, чтобы человек, которому дарят это говно, был сильный духом, чтобы мог выбросить это в первый же день, проводив гостей.
По левую сторону памятник Шевченку. По правую тоже. Такое ощущение, что провинциальные скульпторы соревнуются, чей Шевченко лучше, и потому в маленьких городах Тарасов Григорьевичей по два, а то и по два с половиной. Никто другой, видимо, скульпторам в их алкогольно-астральных снах не является. Ну, может еще Пушкин или неизвестный солдат, что вообще очень удобно для фантазии. Раньше всем являлся Ленин, но с ним уже идейно покончено. Все вдруг забыли, как он выглядел, помнят только, что картавил, но и это скоро забудется.
Таня покупает кофе, недовольная продавщица нехотя интересуется, сколько ей класть сахару, и такой у нее вид, будто сахар она принесла из дому. Ногти у продавщицы нарощенные, алые, усыпанные стразами. С такими ногтями надо загорать где-то на яхте, бережно надрачивая *** своего богатого избранника, аристократично отставив мизинец. Но она этими стразами сгребает мелочь с подставки, и сразу замечаешь, какие старые и неухоженные руки у этой кофейной богини. И если присмотреться - все так живут, одеваются, наращивают. Все хотят прикоснуться к роскоши, надевают широкополые шляпы к ярким осенним пончо, а на ногах - худые сапожки из "Все по 35", которые не выдержат даже половину сентября. Летом не так заметна всеобщая провинциальная нищета. Осень выворачивает все наизнанку.
Таня и сама не понимает, что ее каждый вечер тянет в центр города. Вероятно, желание проехать в маршрутке в наушниках, абстрагироваться. Но как тут абстрагируешься, когда только сядет она в самом конце у окна, как вот уже через весь пустой салон мчится к ней хитровыебаная бабка, которая хочет красиво встать, крикнув "Открыйте заднюю", не напрягаясь, не включая вежливость, чтобы тактично пройти к выходу, освободив место у окна. Теперь никто не садится у окна, чтобы лишний раз не контактировать с соседом. А Таня садится. Она умеет выходить молча, будто просачиваясь сквозь тела попутчиков.
Чем меньше город - тем смешнее выглядишь со своей индивидуальностью, будь то одежда, цвет волос или просто взгляд. Взгляд безмолвный, отрешенный, не интересующийся погодой, новостями и чужой личной жизнью. Таких в провинции не любят, они выпадают из общей картины бытия.
Таня достает ключи из кармана, примечает соседа, который идет из противоположной стороны улицы. Вот как так получается - двор пустой, ни души, но в тот момент, когда ей надо зайти в подъезд, из ниоткуда появляется сосед из ее же подъезда. А так не хотелось прерывать свой полет. Теперь же надо вежливо улыбнуться и, возможно, поучаствовать в бесполезной беседе: "Погодка сегодня - займи да выпей", - скажет сосед, и засмеется. И ты засмеешься, хотя тебе не смешно, но так надо. Иначе сочтут, что ты неприветливая и нелюдимая. Это опасно, с таким резюме во дворе не выживешь. Продавщица из кофейни вне правил, как и многие другие. Это Таня почему-то всегда подыгрывает чужой вежливости.
- ой, погодка сегодня - хоть бросай свои баклажаны, и едь на шашлыки, - зачем-то сообщает ей общительная Вика из овощной палатки.
Что тут скажешь? Только заставляешь себя мечтательно улыбнуться, прям выдавить из себя эту улыбку, как остатки зубной пасты в потресканном тюбике, и протяжно сказать: "Дааа", что в переводе обозначает: "Мне похуй, конечно же, куда там тебе хочется ехать, давай уже резче взвешивай эти чертовы баклажаны".
Далась вам всем эта погодка, ****и, что вы там в ней понимаете - думает Таня.