КЭТС Игоря Дадашева

КЭТС Игоря Дадашева

С юных лет, когда запоем читал «Литературную газету», особенно ее последнюю полосу, юмористическую страницу, я люблю играть словами. И как там, в «Литературке» был свой Краткий Этимологический Словарь, в котором столичные юмористы брали любое слово и придумывали к нему собственное забавное значение, например: «трепанг – болтун», точно так же и я составляю самоличный Краткий Этимологический Толковый Словарь, сокращенно КЭТС.
Что вы говорите? Дать примеры своего далевского или ожеговского юмористического творчества?
Не вопрос!
Гололедица – женская баня в Англии
Половодье – сексуальная стихия
Так, что-то меня не в ту степь понесло. На какие-то неприличные вещи тянет. И пока никто за язык не дергает, лучше промолчу, а то на ум приходят еще более смешные, но и бесстыдно взрослые картинки, допустимые более в рабочей, пролетарской мужской компании, чем в общей, смешанной аудитории. Ведь среди вас могут оказаться не только женщины, но и дети. И как сказал недавно один коллега: «Уважаю Игоря Тофиковича за сугубо мужской, армейский юмор!», который, как отметил еще славный ветеран первой мировой Эрих Мария Ремарк, должен непременно быть крепким и соленым. Куда без хмельного градуса и острого словца. Принял положенную чарку, наркомовские стограмм, отер тыльной стороной ладони седые суворовские, гренадерские усы, гикнул и понеслась громокипящая и шлемоблещая лава в атаку. И если с возрастом все больше тяготеешь к касте магов и мудрецов, но кровь кшатрия все еще кипит в жилах, то никуда не девается и привычка к «хулиганским шуткам», как их именуют стройные девочки, перешагнувшие уже и бальзаковский возраст, а все еще сохраняющие гибкость тростника и хрупкость стройняшек-худышек. Иной раз, правда, вот такая зрелая, но все еще худенькая подруга, она же – коллега, как огорошит тебя. Приехав по рабочей нужде, как скажет: «Ну, где тут ваши блогеры-фуёгеры, как сказал бы князь Пашка Милославский?». А ты стоишь и только жабрами вытащенной на берег горбуши еле двигаешь, задыхаясь. Вот ничего себе! И это, нимало не смутясь, игриво произнесла таинственноликая, всегда с мудрой печалью во взоре твоя давняя подружка и коллега, у которой сейчас никакой моно-лизинки в глазах не видно, а только шаловливые чертенята скачут и дразнятся. И даже ты, старый солдат, о, донна Роза, не знающий слов любви, не сразу находишь, что сказать в ответ. А ведь у подруги-то филологическое образование, в отличие от тебя грешного.
В общем, как на старуху бывает порнуха, так и на старого Ржевского свой конфуз находит. Гусары, молчать! А лучше вообще свет коптилки в блиндаже задуть и всем отбой! Завтра, всё завтра…
Наша работа, ездить, снимать, записывать, потом компоновать из отснятого материала все что угодно, от простейшей видюшки до спецрепа, это хитрое, я скажу вам, занятие. Вот вы, товарищи, как сказал в финале «Волги-Волги» Ильинский-Бывалов, думаете, что наша система производит одни лишь балалайки, а в реальности – это еще какое увлекательное дело! И вот уже несколько лет работая в смежном жанре, уйдя с одного аудиовизуального жанра в другой, сиюминутный, творящийся на глазах у зрителя, я скучаю по ремеслу, которому отдал много лет своей жизни. Но ничего не стоит на месте, все меняется, судьба подкидывает один случай за другой оказией. И вот я оказался в Ливане. Рядом, в Палестине та самая подружка и коллега с печально-мудрым взором сфинкса, худенькая, как тростиночка, хрупкая и миниатюрная. И с нею оператор, высоченный, как мачта и тоже неширокий в кости. Лицом похожий на голливудского актера из «Пиратов Карибского моря» и Леголаса из «Властелина колец». Я его всегда спрашиваю при встрече, ну-ка, Жекос, скажи, как ты относишься к проблеме ЖКХ и к ЖК-телевизорам? На что он отпускает всегда и каждый раз блестящий ответ, поблескивая молодыми, смеющимися глазами через стеклышки очков.
Ливан, благословенная и полуразрушенная, многолетне хаотизируемая земля! Я сам вырос на востоке и скольжу в ее пестрой, шумной, базарной толпе, как уж. Скользкий и хитрый. Везде принимаемый за своего. Мастер маскировки. Куда без этого.
Но тут даже я, бывалый странник, опытный бродяга, то и дело попадаю впросак. Вот Жека одолжил мне свой «Никон», снимающий картинку в 4К, не только снимки, но и видео, да еще с небольшой такой, компактной пушечкой-микрофоном, а я, растяпа, потерял ветровичок от нее… него… микрофона. Пушки. И в самом бандитском районе. Один раз прошел по улице с низенькими приземистыми домами, ощетинившимися глухими заборами выше человеческого роста. Грязь. Лужи. Вонь. Старые, горбатые, морщинистые смоковницы, наверное, помнящие еще проклятие самого Спасителя, прикрывают своими загребуще длиннющими ветвями кирпичные выбоины в стенах и пустые окна без стекол. Угрюмый, неласковый встречный народ. Дети-оборвыши, агрессивно бросающие кости на деньги, да вонзающие острые ножики в истыканную старую дверь. Меткий глаз и верная рука тут натренированы с малолетства.
И где-то тут, в грязи валяется ветровичок, за который Жека меня, конечно, не убьет, в крайнем случае, достану ему другой, да хотя бы закажу на АлиЭкспрессе. Но неудобно же! И вот снова иду теми же нелюбезными кварталами. А солнце-то садится. И тьма сгущается. Прямо, как у Булгакова. И я словно иду по тому, древнему Ершалаиму. Где за каждым поворотом прячется римский агент или наемный убийца.
Не найдя потерянного ветровика, обстрелянный яблоками мальчишек в спину, я спешно ретируюсь. Не переходя, впрочем, на позорный бег. И вот оказываюсь перед старым торговым центром. Когда-то он блистал роскошью. Сейчас напоминает наш китайский рынок, или блошиные развалы середины 90-х. Все убогое и убитое. Пытаюсь вызнать дорогу к гостинице, в которой остановились мои коллеги. Но по-арабски знаю лишь несколько фраз. А тюркского местные не понимают. Перехожу на английский. Очередной встречный, сапожник, что-то кричит проходящей мимо суровой пожилой медсестре, тут, оказывается, есть и госпиталь. Она останавливается. Я объясняю ей свою проблему. На языке Джона Леннона, конечно, и ее лицо вдруг озаряется скупой улыбкой. Словно бы в кромешной тьме кто-то чиркнул спичкой. И отвечает на русском. Я продолжаю еще некоторое время говорить с ней на английском, который она тоже прекрасно понимает, но отвечает-то на русском. И тут до меня доходит, что она училась-то в Советском Союзе. Наверное, лет сорок – сорок пять назад. И как вычислила во мне пришельца из России? Да и я-то хорош. Тоже мне, мастер маскировки!
Мы идем темными коридорами. Какие-то тюки, мешки, хлам. Она вывела меня на улицу, где дома казались в мертвенном свете полной луны – скелетами. Ночное, неверное светило оскалилось босым черепом. На прощание медсестра, представилась. «Хадиджа!». Пожала мне руку. И показала вдаль. «Вон там твоя гостиница, брат!».
Я потопал вперед, между серых, безглазых строений. На перекрестке замер угрюмый армейский броневик. Часовой скользнул по моей фигуре цепким взором. Но не придрался. И не спросил документов. Точь-в-точь, как тридцать лет назад в Баку, где я, недавний дембель Советской армии, ходил дружинником в ночные рейды. После событий в Сумгаите, вслед за Карабахом…
И проснулся. В Магадане. За окном приветливо светит солнышко. Бабье лето в этом году длинное и славное. Жека, наверное, еще дрыхнет. У себя в квартире. Ибо воскресенье. Дождик сегодня ночью не мочился на город. Этим он занимался позапрошлой ночью. А вчера небо то куталось в серый платок, как стыдливая восточная красавица, то озарялось солнечной улыбкой.
И звонить спозаранку Жекосу, чтобы спросить его про отношение к проблеме ЖКХ или ЖК-телевизорам я не стану. Ведь ветровичок его я не просахатил в далеком Ливане. Хотя моя печальноглазая и мудровзорая давняя подружка и коллега сейчас действительно возле Храма Господня в Иерусалиме. Но это отпуск, а не командировка. Пора вставать, что ли? В душ и на работу. В такое прекрасное утро и работаться будет легко и приятно. А завтра понедельник. В общем-то, выходной. Но я и в понедельник на работе. Как-то так получается. А к чему они нам, выходные-то? Когда и песню пенсии протяжной особенно не ждешь исполнить. Жить до ста лет и больше. Работая. И труждаясь. Ведь и апостолы Христовы на пенсию не вышли. Так каждый до своего креста и проходил пыльными дорогами. От Ближнего Востока и до Крыма и Днепра, как Андрей Первозванный, или до Баку, как казненный у Девичьей башни святой Варфоломей. Это не значит, что я против пенсий для других. Отнюдь! Ведь не все же кшатрии или маги, волхвы и мудрецы. Большинство-то – пролетарии. И за их тяжелый труд им положена еще Лениным и Сталиным, истинно народными вождями, справедливая пенсия. А каликам перехожим, им что? Только ковшик воды, поданный Ильюшей Муромцем, слезшим с печи. Да снова в путь…   
 
30. 09. 2018 г.