Хозяин

Снимал  я  комнату  в  посёлке  Вырица.
Трещал  мороз - я  печь  топил  брикетами,
в  окошке  низком  стёкла  были  выбиты
и  я  его  заклеивал  газетами.
Дышал  я  паром,  но  держался  стоиком,
писал  стихи  за  самодельным  столиком.
Снег  падал
                и  седело  всё  наземное,
машины  шли,
                дрожал  старинный  дом.
За  тонкой  стенкой  песни  пел  тюремные
весёлый  кенар  с  рыжим  животом.
Хозяин  мой  ходил  в  дешевом  ватнике,
копил  рубли,
                катал  для  рынка  валенки,
кадык  горбатый  укрывал  за  бороду,
растил  в  сарае  розового  борова.
И  слышал  я,  как  песни  пел  он  бражные,
как  приникал  к  моей  замочной  скважине,
и  звал  меня  при  этом  чудаком:
за  то, 
            что  в  комнате, пропахшей  кислой  сыростью,
оставшись  без  брикетов  торфяных,
я  грелся  тем, 
                что  начинал  боксировать
невидимых  противников  моих.
За  то, 
             что  я, на  холода  не  жалуясь,
не  раздеваясь,  засыпал  не  раз.
Мои  обеды  на  плите  не  жарились,
а  он  с  меня  высчитывал  за  газ.
И   гладя  деньги  пальцами  горячими,
и  в  комнате  закрывшись  на  засов,
он  торопливо  мелочь  заворачивал,
страничку  выдернув  из  "Алых  парусов"...
Теперь  узнай  я,
                что  тот  дом  нечаянно
сгорел   дотла  с  рублями  и  с  хозяином,
с  холёным  боровом
                и  с  тюфяками  сдобными...

Я  не  злопамятный,
                я  дольше  помню  доброе.

Лишь  кенара  жалел  бы  голосистого,
что  на  своём,  на  птичьем  языке,
не  песни  пел,
                а  весело  освистывал
людей, 
              живущих  в  денежном  мирке.