Бродячий огонь

Иван-да-Марья

За погостом под лысой горой,
У луча заболоченной речки
Женский призрак вечерней зарей
На свиданье выходит со свечкой.
 
Слышен шаг ее в мертвой глуши,
Где сухие еловые сучья
Ободрали до голой души,
И смешали с глубоким беззвучьем.

Сбитый с ветки полой шушуна,
Лист заржавленный медленно вьется...
Каждым вечером видит она
Призрак друга в просвете болотца.
И лучом проступает она
В одиноком просвете болотца.
 
А при жизни лишь тенью любви
Не жила – а лишь тенью любви
Оставалась, не мысля согреться.
Сколько лет умоляла: "Не рви
Наши общие корни из сердца".
 
Глаз не сводит с нее воронье,
Разлетаясь с испуганным плачем.
Легкий ветер – дыханье ее,
Блеск воды – это взгляд настоящий.


Иван-да-Марья

По вечерней росе босиком
Потерявшая братца сестрица
Долго бродит над черным прудом.
Устает, и на камень садится.

Сбитый с ветки полой шушуна,
Лист заржавленный вьется устало...
Глубже кутает плечи она.
У тоски – ни конца, ни начала.

Кроме верной сестринской любви,
Лишь словами глубокой любви
может в холод и темень согреться.
Сироте больше нечем согреться.
Брат ей вторит неслышно: "Не рви
Наши общие корни из сердца".
 
Каждый день они вместе в глуши,
Где сухие еловые сучья
Ободрали до голой души
В сонных сумерках, в мертвой глуши
   ватных
Призрак брата листвою шуршит
И опять исчезает в беззвучье.
И смешали с глубоким беззвучьем.

Натыкаясь на них, воронье
Разлетается по лесу с плачем.
Глаз не сводит с нее воронье,
Разлетаясь с испуганным плачем.
Ветром сделались вздохи ее,
А его отражение – зрячим.
А слепая вода – зрячей.
А слепое неверие – зрячим.

А в пруду отражение – зрячим.
Ветром станет дыханье ее,
Отражение призрака – зрячим.



















Иван-да-Марья

По вечерней росе босиком
Потерявшая братца сестрица
Долго бродит над черным прудом.
Устает, и на камень садится.

Сбитый с ветки полой шушуна,
Лист заржавленный медленно вьется...
Глубже кутает плечи она.
Твердо верит, что братец вернется.
 
В сонных сумерках, в мертвой глуши,
Между голых осиновых сучьев –
Это он! Он листвою шуршит,
И опять исчезает в беззвучье.

Кроме верной сестринской любви,
Больше нечем на свете согреться.
Умоляет: "Явись и не рви
Наши общие корни из сердца".

Глаз не сводит с нее воронье,
Разлетаясь с испуганным плачем.
Ветром станет дыханье ее,
А слепая вода станет зрячей.













































Иван-да-Марья

За погостом под лысой горой,
У луча заболоченной речки
Женский призрак вечерней зарей
На свиданье выходит со свечкой.
 
Появляется в мертвой глуши,
Где сухие еловые сучья
Ободрали до голой души.
Прорастает в глухое беззвучье.

Синей тенью запретной любви
Появлялась с далекого детства.
Шепчет на ухо брату: "Не рви
Наши общие корни из сердца".

Сбитый с ветки полой шушуна,
Лист заржавленный медленно вьется...
И на зеркале возле окна
Огонек от свечи остается.

Глаз не сводит с нее воронье,
Разлетаясь с испуганным плачем.
Стало ветром – дыханье ее.
Отражение в зеркале – зрячим...
              в зеркале пруда