Нержавеющий холод скальпеля

1

Я бы хотел положить голову тебе на колени
и следить неподвижность ястреба в небе,
ощущая лицом,
как по нам проплывают кучевых облаков тени...
Может, в конце концов,
именно так и выглядит удачно выпавший жребий?

Девять лет в унисон твоему молчанию
на запястье моём «тик-так» продолжает биться
ровным пульсом, ничуть не внушая отчаянья,
как было тогда, в больнице...
До сих пор побаиваюсь слишком длинного коридора,
и того, как лязгает никелированная дребедень,
холодею, припомнив как ты ни с того ни с сего
                посреди разговора
произносишь с усмешкой:
«Они жили долго и счастливо, и умерли в один день...»

Кармы нет никакой, есть Его Подлейшество Случай!
Ветер любил твою рыжую гриву
                и, склонный слегка к наживе,
врач, по-моему, тоже... Узнай он тебя получше
и улыбка надежды, коей он приторговывал,
была б не такой фальшивой.

Пока ты спала под капельницей,
                я слонялся, держа скрещёнными пальцы,
по больничному парку, где царили ржавчина и разруха,
и три гласных имени твоего — мои посланцы! —
разыскивали Господне ухо.

Видимо, не нашли...
Помню, вспомнил, сажая тебя на судно:
алый ноготь, просвеченный кнопкой лифта,
свидетельствовал о спешке —
хозяйку квартиры, кажется, звали Ритой
и была она модницей безрассудной! —
но проклятая молния на джинсах заела,
и пока боролся с ней, долго и безуспешно,
ты хохотала, дразня обнажённым телом,
то навзничь заваливаясь, то на живот...

Наши мёртвые просто ушли вперёд,
по себе оставив медленно затухающее эхо.
Иная осень стоит... Последние дни теплыни
завесились паутиной,
что грядущей зиме вряд ли может служить помехой.

А тот ястреб, висевший в небе,
                наверное, жив и поныне...


2

Всякому по вере его,
если не исчерпан лимит,
много ли просил, ничего,
кесарем ли был, как Давид,
строил ли, водил корабли,
был кумиром мира сего
или же валялся в пыли —
всякому по вере его.

Если это правда, то ложь,
будто кто-нибудь виноват,
обретая рай ни за грош
или паче чаянья — ад,
ибо вера — дар, благодать,
то, что невозможно добыть,
крадучись в ночи яко тать,
незачем и за море плыть.

Если это ложь, то тогда
с глаз долой повязка вот-вот
и увидит всяк без труда,
что слепой слепого ведёт.
Сумасшедший просит чернил,
мол, душой излиться взалкал,
клоун как-то вдруг приуныл,
а монашка пляшет канкан.

День ли, ночь ли, дождь или снег,
витязь на распутье стоит,
погружённый в думу навек,
и на камне надпись гласит:
«Ты зажмурь, голубчик, глаза,
на развилку эту ступив.
Что там спорят «против» и «за»?
Жребий — он один справедлив».