Дикинсон и Коллинз

Dickinson & Collins, Poet Laureate of the US

Я был резок и неточен в своём дневнике.
Эмили Элизабет Дикинсон, хотя и стала жрицей поэзии, не была весталкой и не чуралась земных увлечений, диктуемых нашей животной природой и пресловутым жутким разделением на женщин и мужчин.* После потери целкости с женатиком она назначила себя Женой и даже Царём (Czar) женственности и отразила это в своих рифмованных и полурифмованных краткостишиях.

I'm ''wife''—I've finished that—
That other state—
I'm Czar— I'm ''Woman'' now—
It's safer so—

How odd the Girl's life looks
Behind this soft Eclipse—
I think the Earth feels so
To folks in Heaven—now—

This being comfort—then
That other kind—was pain—
But why compare?
I'm ''Wife''! Stop there!

Эмфатичная Эмили, отталкиваясь от молитвенников и церковных гимнов, вовсю расставляет восклицательные знаки, тире и заглавные буквы.
Она смело и многозначительно сравнивает ситуёвину меж живыми людьми, рабами инстинктов, и вымышленными отрешёнными существами, озирающими многогрешный мiръ свысока, из своего убежища на небесах.


Wild Nights—Wild Nights!
Were I with thee
Wild Nights should be
Our luxury!

Futile—the Winds—
To a Heart in port—
Done with the Compass—
Done with the Chart!

Rowing in Eden—
Ah, the Sea!
Might I but moor—Tonight—
In Thee!

Растолмачил с английского так:

Безумные ночи, безумные ночи!..
Если с тобою, то безумные ночи
должны быть нашей роскошью!

Ветры! Напрасны они—
Сердце в гавани...
Компас не нужен
И Kарты забыты!

На вёслах и в Рай—
По Морю, ах!
Могла бы я? Лишь бы пришвартоваться—сегодня вечером—к Тебе!

Как ловко поэтесса переходит от «ты» меж обуреваемыми половым влечением любовниками к «Ты», то есть, к эфемерным небожителям и объектам поклонения и высшего управления!
Интересно отметить, что в районе колониального поселения, где стоял неплохой дом семьи Дикинсон, до недавнего времени прятался в придорожной траве камень, на котором была выбита похвала некому офицеру, обнаружившему в лесу стойбище чудом выживших индейцев и порешившему их всех, от мала до велика. Это событие произошло как раз тогда, когда экзальтированная Эмили испещряла  очередной листок неподалёку. Неисповедимы пути твои, страшная сила Жизнесмерти!

Попалась на глаза и другая книга** со стихами Эмили Э. Дикинсон, а в ней столбик с версификацией:

A word is dead
When it is said,
Some say.
I say it just
Begins to live
That day.

Так и тянет перевести в склад и в лад этот пустячок. Но не тут-то было. Не получается буквально, только обиняками в системе другого языка.

Слово умирает,
Когда вылетает,
Так говорят.
Нет, оно оживает,
жить начинает,
это мой взгляд.

Эмили Элизабет вдохновила и меня на экспромпт-impromptu.

Действующие лица:

Катя, полуирландка-полуфранцуженка,
ревностная католичка. Отказалась перейти в иудаизм. Рожала.
Малка, беглая израильтянка. Разработана. Могла гонять кондиционер (мазган) с утра до вечера, уйдя при этом из дома. Родила неведому зверушку.
Эйприл-Апрель-Априль, жгучая семитка, мiръ розовел после койтуса с нею. Не рожала.
Митя, таксист. В прошлом будущий программист и примерный семьянин, находивший отдушину в порно. Реципиент и стихов, и женщин.

Зус отдал тебе Катю,
согревая Малька...
И апрельскую клячу
подтащил за бока!

Ты вцепился им в гривы—
некошерная прыть...
Пиво дуть некрасиво,
надо деньги копить.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

*) Билли Коллинз, Раздевая Эмили Дикинсон.
Перевод Стивена Сеймура.
Журнал поэзии «Арион», № 2, 2005 год.

**) Literature and Its Writers
A Compact Introduction to Fiction, Poetry, and Drama
by Ann Charters (University of Connecticut) and
Samuel Charters

Boston/St. Martin's
Boston ~ New York

2010

ISBN-10: 0-312-55641-1

На фронтиспис вынесены изречения

Уоллеса Стивенса:
«Поэзия—это высшая беллетристика»,

Роберта Фроста:
«Узор поэмы. Он начинается  с восхищения и кончается мудростью.»

и Эмили Дикинсон:
«Если я читаю книгу и она делает всё моё тело таким холодным, что никакой огонь не может согреть его, я знаю, что это поэзия.»

Постскриптум

А почему бы нам не отвлечься от расшифровок стихов на неродном языке и не попытаться растолковать себе и другим Цветаеву или там  Мандельштама?
А то прячется маленький бюстик замученного поэта в кроне дерева, напротив монастыря, по дороге от здания Палестинского общества к оазису книжного магазина «Гиперион». Вандалы тоже не замечают его, плывущего как бы на форштевне уступа, меж переулком и проезжей частью улицы, ниспадающей к Солянке.