Попытка автобиографии

1

Две двойки конвоируют пару нулей,
любезно напоминая: уже полста...
Ни о чём не жалей,
и уж меньше всего о том, что возраст Христа
далеко позади.
Если хочешь, произнеси «свершилось»...
Лучше шёпотом, виновато потупив взор.
На кресте повседневности
распинают тебя туповатым шилом
Суета и Забота, ведя меж собой разговор:

«До сих пор ещё что-то бормочет, ты слышишь, сестрица?»
«Кружева мастерит из словес... Ах, пустое, сестра —
вся забава в концовке, где складно должно получиться:
«вновь — любовь или кровь,
                что прикажете — пажити et cetera...»


2

Ночь длиною в пять сигарет.
Горечь выпитого в гортани
постепенно сведёт на нет
вкус потерь или ожиданий.

Впереди, позади — ни зги...
С тенью чокнемся — будь здорова!
Хватит пальцев одной руки,
чтоб нашарить в кармане слово,
сжать кулак, подсчитать ущерб,
удержать в пятерне синицу,
инвалиду подать на хлеб,
за соломинку ухватиться...

Ночь длиною в пять сигарет
с лунарём поверх крыш и башен
сохраняет нейтралитет
между завтрашним и вчерашним,
между тем, что вдали и здесь,
меж испариной и ознобом,
между тем, наконец, что есть
и взыскуемым что должно быть!
Если жизнь — это только шанс
пригубить на пиру Валтасара,
то какого ж ещё рожна-с? —
как пророчица бы сказала...


3

Слишком долго прицеливался,
стрелять уже некогда — ночь
проливает чернила на мокрый пейзаж,
и слабеющим оком
сердце цели с прицелом свести воедино невмочь,
и сподобится если попасть, то скорей ненароком.

Слишком часто оглядывался —
догоняют тебя или нет,
заплатив любопытству падением темпа
и сбитым дыханьем,
и взамен ничего, что могло быть похоже на иммунитет,
как словечком запасся еврей
на все случаи жизни — «лехаим»!

Раб свободы и тот, за решёткой,
равно проиграют в конце,
и победу одержит толпа, как всегда...
Боже правый,
страх беспомощный юмор пытается скрыть на лице,
мол, куда от нас денется наша посмертная слава?