Наследства ради...

Не выносил он тёткины манеры,
её визгливый, старческий фальцет.
Но каждый месяц тортик, сувениры.
Совал ей астры: "Долгих,долгих лет". 

И вот опять тащился на трамвае,
а брюшко давит - маловат ремень.
Уныло утешал её словами.
и целый час сидел с ней, будто пень.

Так много лет, ведь маменька велела:
быть в этой жизни надо половчей.
Наследства ради, вот такое дело.
Случались мысли: Всё это зачем?

И вот однажды в домик опустевший
он приволок дешёвый свой букет.
Стоял в дверях безмолвный и вспотевший:
случилось всё-таки, и завершён проект.

А на столе привычно  безупречно   -
все коммунальные погашены счета.
И астры прежние, засохшие навечно...
Такая вдруг нависла пустота. 

И вроде бы в душе должна быть радость -
сбылась их с матушкой давнишняя мечта.
Но сам себе он показался гадок - 
фальшивая скупая маета.

И вспоминались тёткины причуды:
Садись, мой мальчик, я  спою тебе.
И пела так надрывно, тонко, чудно,
при всей своей плачевной худобе.

Черты её как будто возрождались,
и голос возносился, и парил.
Когда-то ей в театре восхищались.
Но обертон срывался - мало сил....

Он тихо плакал и платок всё комкал,
казался дом холодным и немым.
От ветерка лишь колыхалась шторка,
наверно,  тётушка  так  попрощалась с ним...