Револьв

Вяленой рыбы послевкусие,
Тумана раннего послечувствие,
А это всего лишь сигарета крайняя.

Я был двоечником безусым,
Я был эмоций сгустком буйным,
А это всего лишь дар запоздалый.

Каким нужно быть огромным, с палкой,
Ребёнком хищным и рыжим, чтобы
Перечеркнуть палкой этой оковы?
А никаким, и ребёнок тут я, украдкой

Сквозь червоточину смотрящий на её глаз,
И на второй, и на нос, и на веснушки.
Но реальность пока что со вкусом сушек,
И даже без изюма, укушенных кем-то раз.

Но нет, я не ребёнок, на шкале от дитя
До сверхбоевого гусара-акробатиста,
Я на 24 % я, и советский аккордеон на 300,
Потому что от этически верного "нельзя"

Мой мех раздувается, сдуваясь издавая стон,
А ещё на левом ребре штамп с завода, цена
Но второго нет, потому что из правого - она,
И вроде баян, но нет, утверждаю - аккордеон.

И блатные аккорды, хоть тысячи их, прошу
Сыграй, понажимай на кнопки, раздуй,
Но морально-этическое говорит "***"
Говорит "я своих принципов не нарушу"

Но гори, пожалуйста, в ярком смешном огне,
Неактуальный и общий этический принцип,
Побыл бы ты на месте моём - напился б,
Легко ведь жить в этической пелене.

Укутал кто меня в это и за какие заслуги?
Паутина арктическая "не нарушай заветов"
Я музыкальный душевный посланник советов
Зачем мне, за искренние сердечные звуки

Сгорать от стыда перед сводом правил,
Сводом ржавым, косым и убитым.
Я родился в корыте разбитом,
На плечах матери-смерти лёд ещё не растаял

И матерей этих заледеневших много,
И их матерей в свою очередь тоже достаточно,
А их матерей городок необъятный палаточный,
Вечной мерзлоты городок скрытый от бога.

И запрещает мне снег топить жаром мышцы,
Которая отвечает за кровь и глупую боль
Эта армия седых и несчастных чтоль?
Запрещает в пургу их умов одеялом накрытся?

Спасибо, не надо, я старый советский аккордеон.
Мои звуки едва попадают в тональность нормали.
Я люблю животных из мяса, людей из стали.
Ответ на вопросы мои о тебе дан отсутствующим ребром