Искорки за шестьдесят

             «Храпит. Храпит без выходных и проходных!» – Люба поворочалась в кровати. Ощущение радостного спросонья сменилось стойким раздражением. Послушала немного, как осень рвётся в окно. Стучит по подоконнику дождевыми каплями… И ткнула мужа локтем в бок.
             Муж почмокал во сне губами и на мгновенье замер. А потом оглушительно зарокотал с такою силой, что и мёртвого поднял бы со смертного орда.
            Любушка покрутилась с боку на бок. Старая кровать жалобно застонала. В пояснице где-то справа тупо заныло.
             — Сколько можно терзать мои нервы! Это просто невыносимо! – взвилась Люба фурией.
             Муж, приходя в сознание, открыл глаза.
             — Ты храпишь, как иерихонская труба!
             — Но я же не нарочно, – надтреснутым со сна голосом стал оправдываться Степан.
             — А как тебе раннее вставание затемно, – Люба сдёрнула одеяло с муженька.
             Степан зябко подёргал пятками.
             — Не нравится? А мне, думаешь, нравится твой храп!
             — Я тебя ещё до свадьбы предупреждал, что храплю,  –  выдвинул несокрушимый аргумент Стёпа, натягивая одеяло.
             — Ты ещё вспомни, как на горшок ходил! Перед свадьбой мне было девятнадцать. Я была наивной дурочкой. Ты мне говорил, что постараешься храпеть тихо-тихо, как мышонок. Помнишь? И ведь верила! Теперь мне – за шестьдесят. Мышонок оказался трубным слоном. А у меня, между прочим, нервы! И сплю я, как младенец. Очень чутко!
            — Младенец, которому за шестьдесят. Это что-то новенькое, – пошутил муженёк и улыбнулся.
            — Вот зачем мне о моём возрасте напоминать? Он ещё и улыбается. Смешно ему, что жена постарела и плохо спит.
            В раздражении Люба сняла обручальное колечко с правой руки и надела на левую руку – символический жест, означающий: сегодня я не замужем за этим…
           — И почему это тебя почти пятьдесят лет мой храп не волновал, а сегодня вдруг – нате вам?
           — Нипочему. Слон! Как есть слон! Я ему говорю – не напоминай про возраст, а он –  про пятьдесят лет совместной жизни талдычит.
            —  Любушка, ты для меня всегда самая красивая, –  сказал Степан, успокаивая жену.
            — Ага… с распухшим после сна лицом, со всклоченными волосами и с морщинами…
            Люба отвернулась к стене и захлюпала носом. Так жалко себя стало.
            Стёпа нежно провёл пальцем по дрожащей жилке на милом виске, уткнулся носом в затылок, в копну русо-седых волос и, вдохнув родной запах, прошептал:
            — Любовь моя, как ты прекрасна сейчас.
            — Опять врёшь?!
           Люба развернулась к мужу всем телом и подняла на него заплаканные глаза.
           — Вру, – легко согласился Степан. – А ты опять поверила…
           Засмеялся, как мальчишка. Весело, заразительно. Смешно зашевелил ушами.
           Ощущение нежности затеплилось в груди Любушки, побежало по венам и капиллярам. Засмеялись ямочки на щеках. Надела она колечко с левой руки на правую.
           И зажглись в глазах манящие карие искорки…  как в юности.