Рильке. Иди, ты есть последнее, что признаю

Иди, ты есть последнее, что признаю,
недуг, боль беспощадная в телесной ткани,
гляди, как я горел в душе, в тебе горю;
дрова сопротивлялись долго пламени,
которое ты раздуваешь. Ныне
кормлю тебя, горю. Кромешным
адом стало истязание твоё
в моём уютном пребыванье здешнем.
Свободен, планами не отягощён
взошёл я на костёр, уверен так
нигде в обмен на это сердце,
в котором не осталось средства,
будущего нет: запас иссяк.
Я ль это здесь горю неузнаваем?
Я не влеку сюда воспоминаний.
Жизнь, о жизнь: внебытие. Я в пламени,
и никого, кто меня знает.

Декабрь 1926
Последняя запись в дневнике

Komm du, du letzter, den ich anerkenne,
heilloser Schmerz im leiblichen Geweb:
wie ich im Geiste brannte, sieh, ich brenne
in dir; das Holz hat lange widerstrebt,
die Flamme, die du loderst, zuzustimmen,
nun aber naehr' ich dich und brenn in dir.
Mein hiesig Mildsein wird in deinem Grimmen
ein Grimm der Hoelle nicht von hier.
Ganz rein, ganz planlos frei von Zukunft stieg
ich auf des Leidens wirren Scheiterhaufen,
so sicher nirgend Kuenftiges zu kaufen
um dieses Herz, darin der Vorrat schwieg.
Bin ich es noch, der da unkenntlich brennt?
Erinnerungen reiss ich nicht herein.
O Leben, Leben: Draussensein.
Und ich in Lohe. Niemand, der mich kennt.


Dezember 1926. Die letzte Niederschrift