Прекрасный возраст

ПРЕКРАСНЫЙ ВОЗРАСТ
Эмилия Филлипс

"Что в этом возрасте прекрасно?" -
произношу я про себя, в аптеке мимо старой бабы проходя,
с ногою до колена закованною в пластик.
А сердце-то всё верит, что оно есть мускул для любви.

Как объяснить ему, что нынче оно всего насос,
для перекачиванья крови?

Проснулась до того, как зазвонил будильник,
и ощутила что обманута:

Сон стал непрочен, тонок как банкнота
с обеспеченьем, вделанной в него
федеральным резервом снов
фиолетовой мерцающей полоской.

Слушай, - сказала я той боли в голове, так мучившей меня,
и опустилась на траву, - она пронзила мозг
как нож для некропсии, расколовший череп, -
в тебе, пожалуй. более от лошади, чем в тех,

что беззаботно травку щиплют на лугу
в попонах и пар идёт от тел которых
под дождём.

Когда-то моё имя тоже звучало славно в переполненных театрах,
пронизывая душу электрическим разрядом самоутверждения.

Печаль в душе возникла тут совсем некстати -
как скорбь стареющего сердца,
как скорбь души превоплощённой.

Жуком иссиня-черным та печаль была когда-то.
Теперь же рада оправданьям всех своих проступков давних,
как рад ребёнок парочке монет, доставшихся от старших.

Ем одиноко в ресторане и,
чтоб не размышлять об одиночестве своём,
украдкой наблюдаю за одинокою старухою напротив.

Окно за ней такое грязное, что и лица почти не отражает;
Оно, конечно ж, непохоже на то лицо,
что существует в воображении её,
когда старуха размышляет о самой себе в третьем лице.

January 3, 2017
Черновой перевод: 1 августа 2017 года
Emilia Phillips is the author of Groundspeed (University of Akron Press, 2016). She teaches at Centenary College and lives near Hackettstown, New Jersey.

AGE OF BEAUTY
Emilia Phillips
 
This is not an age of beauty,
I say to the Rite-Aid as I pass a knee-high plastic witch
whose speaker-box laugh is tripped by my calf
breaking the invisible line cast by her motion
sensor. My heart believes it is a muscle

of love, so how do I tell it it is a muscle of blood?

This morning, I found myself
awake before my alarm & felt I’d been betrayed

by someone. My sleep is as thin as a paper bill
backed by black bars of coal that iridesce
indigo in the federal reserve of

dreams. Look, I said to the horse’s
head I saw severed & then set on the ground, the soft
tissue of the cheek & crown cleaved with a necropsy
knife until the skull was visible. You look more
horse than the horses

with names & quilted coats in the pasture, grazing unbothered

by your body in pieces, steaming

against the drizzle. You once had a name
that filled your ears like amphitheaters,
that caused an electrical

spark to bead to your brain. My grief was born
in the wrong time, my grief an old soul, grief re-
incarnate. My grief, once a black-winged

beetle. How I find every excuse to indulge it, like a child
given quarters. In the restaurant, eating alone,

instead of interrogating my own
solitude, I’m nearly undone by the old
woman on her own. The window so filthy,

it won’t even reflect her face, which must not be the same
face she sees when she dreams

of herself in the third person.