Немножко веры в себя

    Я проснулся от яркого света, бьющего в глаза. Ощущение было такое, что в глаз воткнули шприц и выпустили в мозг пышущее светом вещество. Как не пытался отвернуться, ничего не получалось.
    И пришлось встать и пойти за этим зовущим, манящим к себе лучом. Даже точнее было бы сказать, что я оказался нанизан на луч, как кусочек мяса на шампур. Ощущение, что ты шашлык и тебя приготовились съесть не из приятных, но тайна!
    Какая разница, что с тобой будет? Душа просилась в тайну, как сердце ребенка в сказку.
    Встал с постели и пошел по единственному пути и свернуть в сторону было равнозначно тому, чтобы изменить самому себе, отказаться от жажды познания, съедающей душу.
    Вскоре меня, ослепленного желанием следовать проводнику, стали преследовать болевые ощущения в разных частях тела. То босая пятка натыкалась на острые иглы, то кончики пальцев обжигали ядовитые кусты. Я ничего не замечал, поскольку, когда к чему-то стремишься, ты весь — полет, желание, а в таких случаях ничего не может остановить.
    Внезапно наткнулся на невидимую стену. Луч потух, как только почувствовал, что я на месте.
    Но не хотелось открывать глаз. Что я увижу?
    Сияющую золотыми отражениями на гребешках волн голубую поверхность океана или голые серые скалы с кое-где попадающимися редкими всплесками кактусов?
    А может пустыню или бурную речку, извивающуюся в узком ущелье, над которым обязательно будет стоять маленькое облачко из конденсируемых капелек?
    Когда все возможности воображения исчерпались, мои веки приоткрылись, и взгляд столкнулся с ответным насмешливым взглядом незнакомца. Одет он был в древнегреческую тогу, в руках держал палку из палисандрового дерева, на лысой голове перекатывались шарики света, словно довольно сильно палящее солнце не знало, где остановиться.
    — Ну что, странник? — дружелюбно обратился ко мне незнакомец. — Коль пришел, то располагайся, скоро должны подойти мои ученики, я думаю: тебе будет интересно с ними побеседовать.
    — А почему не с вами? — вырвалось у меня.
    — Я слишком глуп для того, чтобы беседовать с таким человеком, как ты.
    — Зачем же вы себя унижаете?
    — Унижает человек себя не словами, а действиями. Вот смотри, если бы я тебя сейчас ударил при встрече, что бы подумал обо мне?
    — Что вы агрессивный забияка!
    — А вот и нет. Ты думаешь в пассивном состоянии. А ты представь себе, что я совершил подобное действие: избил тебя. Что тогда?
    — Тогда бы во мне кипела обида и злость!
    — Вот видишь! Все зависит от обстоятельств. Наши суждения о человеке всегда поверхностны. Пока мы не знаем человека лично, пока не пострадали от его действий или не были им обласканы, трудно судить объективно о ком-то.
   
    — Да, но ведь если бы вы меня ударили, а на самом деле были добрейшим от природы, я никогда не подумал о вас положительно.
    — Да, ты прав! Очень трудно воспринимать человека объективно, да и не нужно. Ведь мы нужны друг другу не для галочки в дневниковой записи, а для живого общения.
   
    Сегодня один человек может быть добрым к тебе и ты будешь судить о нем положительно, а завтра он к тебе изменится, обидит — и твоё мнение кардинально переменится.
    — Как же судить о человеке?
    Чтобы воспринимать человека нужен временной интервал, за который ты увидишь сколько хороших и сколько плохих поступков совершил тот или иной господин.
    — Почему плохих?
    — А без них невозможно сравнить баланс доброго и злого в человеке.
    Вот идет мой ученик, спроси его об этом.
    К беседующим в тени оливковых деревьев подошел с веткой мирта Платон.
   
    Он тут же вступил в беседу, но учитель его остановил.
   
    — Как ты можешь, не зная о чем идет речь начинать диалог?
    Все ошибки совершаются от того, что человек, еще не окунувшись в беседу, старается в ней плавать.
    Попробуй пропитаться сутью, а иначе муть непонимания, поднявшаяся со дна сознания и закроет ясность твоего ума.
   
    — Извини учитель, я погорячился.
    Когда подошел Артистипп Гегессий, учитель выразительно представил его:
    — От молодого человека веет смертью, но он неподражаем. А вот и Антисфен: побудешь с ним и хочется стать дервишем. Аристотель — особая статья. Он знает обо всем все.
    Вот смотри, они растут на глазах и чувствую, уже наступил момент, когда они превзошли учителя, который сам становится их учеником.
    Как по твоему, странник, кто из них умнее?
    — Тот, тот больше знает.
    — Ошибаешься. Сумма вбитых в голову фактов еще не означает, что они будут правильно поняты обладателем этого знания.
    Умнее тот, кто сможет убедить других в истинности своих знаний, предъявив неопровержимые аргументы в их пользу.
    А если это ему не удастся, пусть изучает риторику. Мало обладать сокровищем, нужно еще раскрыть глаза людей, чтобы до них дошла ценность твоего богатства. Конечно, если тебе нужно это скрыть, тогда должна быть другая логика поведения.
    — Но кому нужна лампа, которая не светит, учитель? — вырвалось у Платона.
    — Ты верно заметил, мой любимец, но человеку, чтобы понять это нужно время. Порою только время может дать правильный ответ.
    — А если нужно немедленно узнать истину?
    — Тогда побеждает порой и ложь, которую удается подогнать к ежеминутным обстоятельствам. Когда возмущенные граждане кричат в беснующейся от возмущения толпе: "К оружию!", бесполезно доказывать, что война — зло.
    Потом стали подходить все новые парни в тогах. Постепенно меня оттеснили оттого, кого они называли учителем, и я остался вне пределов спора.
    Ноги сами повели в сторону. Одуряющий запах магнолии ласкал ноздри, потом внезапно оливковая ветвь ударила меня по лицу и... я очутился в своем, сотни раз хоженом лесу, а ветка, которая задержалась в руках, сосновой. Отпустив её, я оказался в своей реальности, где и провел весь летний отпуск в задумчивом созерцании своего безделья. Единственным светлым лучом было видение, посетившее однажды после пробуждения. Значит это был не сон.
    И сразу жизнь наполнилась смыслом, вытеснив суету ленивого времяпрепровождения. Достаточно на покрытом тучами ночном небе увидеть одну пробившуюся сквозь мрак звезду — и мир уже не кажется пустым и безразличным.
    Потом я узнал этого человека по скульптуре. Слегка курносый; насмешливый взгляд. Почему он захотел умереть?
    Разве свою смерть можно предъявлять как аргумент в споре?
    С тех пор перед тем, как сказать в свою защиту слова оправдания или осудить кого-то, я думаю, а что бы сказал в данном случае мудрец.
    И как живучи идеи древних: современные киники, последователи Антисфена и Диогена перевоплотились в хиппи.
    Гедонизм, жизнь в свое удовольствие, превратился в навязчивую идею многих современных людей.
    Но как мало мы знаем о великих прошлого.
    И не стоим ли на пороге деградации и упадка?
    Вполне возможно, что это был мой последний отпуск, проведенный в блажи и рассеянности. Открыл вчера Ютьюб и, пересмотрев кучу роликов, убедился, что мир катится в преисподнюю. Одни кричат о наступающем великом оледенении, другие пугают появившейся в солнечной системе планетой Нибиру, которая подойдя близко к Земле, смахнет нашу атмосферу и лишит жизни. Мечтаю только об одном: опять когда-нибудь оказаться перед фактом — меня пронзает луч прозрения и ведет к учителю, который найдёт способ, как раскрыть знания, скрытые же во мне. Он знает, как это сделать.
    ***
    Прянный вечер садился мягкой грустью на пахучие травами и полевыми цветами луга, рассеиваясь в тихих водах уставшей реки.
    И не мудрено устать: за день столько рыбы в ней бурлило и столько лодочных моторов вгрызались в нежную водяную плоть. Я, как частый посетитель этого волшебного уголка, где лилии маленьких озерцов, затерявшихся среди ивняка, переговаривались с касающихся их, и опускающимися к самой воде, ветками плакучих ив, не уставал поряжаться красоте здешней природы. Пора сматывать удочку. И в конце концов снимал уставшего от ожидания за день червяка с крючка. Обиженный невниманием он вначале застывал, а потом медленно уползал куда-то поглубже, чтобы хорошенько отоспаться. Завтра опять на крючок. От судьбы, как говорится, не уйдешь!
    Иногда нам кажется, что как бы не был красив душой человек, а природа краше. Но это самообман.
    В каждой излучине речки, в каждой кроне, в каждом изгибе гор мы ищем человеческие черты и никуда от этого не уйти, в этом наше счастье и проклятье. И особенно поражаешься, когда тучи сгущаются, оставляя маленький просвет для голубизны, откуда просвечивает солнечный глаз. И кажется, что это нахмуренный заботливый взгляд близкого человека пытается уберечь нас от ошибок и подарить немножко веры в себя.