Три поэта

 Нас мало. Нас, может быть, трое…

Б. Пастернак


Три брата из южно —
африканской провинции
Лимпопо погибли при
попытке изнасиловать
самку крокодила…

ZW NEWS


СТРЕЛКА

маяковский
есенин
бродский

в адидасах пришли
лопать клёцки

мы ж
три — де
богатыря

за Наше Всё*
ни на что
несмотря
— — — — — — — — —
* пушкин


СИМ - СИМ

Маяк
       из роллс — ройса

в будетлянской
                манере

гремел
            про Любовь,

ставил мир
            на попа…

«Любовь, откройся!» — вот так же в пещере
кричал средь сокровищ
Касим — Баба.


ХЛЫСТ

«Сэръёжа (как это по рашен?),
Ты рузски бард!“ „Вот не моргая врёт.
Почище горьковской Параши».
«Ну, почьему же стразу врот?

Ю ноу из двух мы палавин».
«Мордвин, Дуняша. Я — морд — вин».
«Что ест морд вин?» «Мда. Эх, эх, эх.
Вот так по морде бы и двинул в смех».

«Не можно. Ноу». «Чего не можно?»
«Па морди двинуть». «Что, так сложно?»
«Американка. Вуман я!».
«Что дальше, вумная моя?

Уже и бабу не имею права
свою я двигать влево — вправо?»
«Всё потому что йа не прах,
но стопроцентный…“ „Вах, вах, вах!

Да малдаванка ты. Поверь».
«Маладаванка? Это зверь?
И почьему эгейн ты в грусти?»
«По качану и по капусте».

«Морд вин энд ай. Ну, вздрогнем что ль?»
«Во, во. И друг наш — хлыст. Два — ноль».
«Мы в месте — … Интернацьонал!»
«Да вздрогнул, вздрогнул! Вот попал».


ОСТАНОВКА В ВЕНЕЦИИ


Трапеции

Что — то не видно Гельвеция
звёздной карты. Туман
влез к поэтарху в карман,
пока тот, в кафе «Флориан»,
сморкается… Сопли — трапеции.
Ну, надо же, ёшкин кот…
На вкус же — скорей, антрекот,
чем медалье. О, Венеция!
Венец
и
я.


Монтигомо

Товарищи гондольеры,
известно ли вам чувство меры?
А то я гляжу: в пионеры
никто не спешит. Все — гомеры.

Ударив слегка по карману,
ответили те без обману
(и без крайностей ветхого Ману)
Жозе Анжамбеману.

Понимаешь ли, монтигомо,
чувство нам это знакомо.
Как звёздам, что так насекомо
текут перед взором Джакомо.

Джакомо? Господь наш единый.
Пути его неисповедимы.
Медины, иерусалимы
забыли о снах красной глины

прекрасных. Не плачем в осадках.
Скрипим в тех же самых кроватках,
что наши отцы. При лампадках
не ропщем, не тонем в догадках…

Товарищи гондольеры,
не спрашиваю я, веры
какой вы. Все ваши примеры
причудливы, словно химеры.

Не вера, а мера — в вопросе.
Вы вспомните песнь о матросе,
о грязной его папиросе,
о сыне небес — альбатросе.

Ах, вы, гондольеры, другие!
Такие вы растакие.
Вам чаек милее стихия
и голубей автаркия.

Не мера, а вера… Понятно.
Однако с вами приятно
иметь было дело. И пятна
на солнце пропали. Занятно…

Эх, знали б вы Анну Андревну,
царскосельскую нашу царевну!
Не говорю уж про Плевну
и провокатора Евну…

Читайте, братцы, Жюль Верна.
А лучше терцины Инферно.
Хотя, загибаю, наверно.
Куда как полезней каверна…

Ну, что же, вот мы и дома.
Точней, в пансионе. Месткома
шёпотом тень и истома
мне знак подают: «Монтигомо!

Зима, коготок ястребиный!..»
Луна открывает рябины
на страшном лице Коломбины.
Огонь по штабам, хунвейбины!