Взор на Невзорова Базарова нашего времени

   С картинками эссе здесь: http://starboy.name/Nevzorov.htm

 
 
 
 
 Взор на Невзорова (Базарова нашего времени)

    Базаров – современный наш герой, –   
    Невзоров, – созвучны имена порой!
    Злой шут, насмешник, нигилист,
    Себя зовущий (важно): паблик-цист (публицист).       
               
    Завистник, неудачник, дилетант,
    Умен и, без сомнения, талант.
    Пират, мерзавец, провокатор.
    Религий строгий прокуратор.
    Привел бы он коня и в думу, и в сенат,
    Подобно римскому герою-(негодяю)-сапогу*:
    Мол, мозг такой же, конь – ваш брат,
    И вы подобны все ему.
    Не зря он лошадей в учение берет,
    Латиницей их древней мучит,
    Попам пигидии в беседах рвет
    И в мантии науки атеизму учит. 

    *Калигула (что означает «сапожок»)

    Холодный Воланд наших дней,
    Рассудка трезвый почитатель,
    С высокой кафедры своей
    Он едкий критик и вещатель:
    «Законов естества нет ничего верней,
    Они основа наблюдений и гарантий,
    Всё остальное – ученья херо-мантий».
    Информационный тролль и фрик,
    Но говорящий «Ваши интернеты»,
    Ему скорей подходит средневековия парик
    Для рассуждений о технологиях планеты.      
   
    Потомок доблестных команчей,
    Что истребляли зло американчи.
    Отец его из племени индейцев,
    Которых уничтожали европейцы.
    За деньги Родину готов продать,
    А вместе с нею и семью, и мать,
    Коль те частицы Родины – родные,
    Но для него нет ни одной «святыни».
    «Святое» все протектором он давит,
    Но сам в чести обидчивым бывает.

    Сегодня он (глаголя) сторонник одного,
    А завтра противоположного, иного,
    И в этом ценность мнения его
    И сказанного им слова.
    Предатель Родины, нелюбящий Россию,
    Укра’ино-нацистский, американский рупор,
    Белиберду несущий про культуру,
    Подлец во многом, жупел.   

    Пират? Известно, где пиратам место –
    На перекладине, на рее(1),
    Иль быть (придворными) шутами вместо
    Опасных и отъявленных злодеев.
    Шуты бывают злыми откровенно
    И не щадят подчас иронией своей
    Ни чести, ни репутации ничьей,
    В них ум и зло одновременно. 
   
    Ума и знаний смесь, но популист!
    Поверхностный, гремучий журналист.
    Бацилла, разъедающая «скрепы»,
    Отечества враг, узнаем его приметы,
    С ярчайшей, ядовитой, видимой с опаской,
    Как у животного, окраской.
    Пестрящий, модный, эпатажный,
    В манерах сдержанный, вальяжный,
    Взирает – как удав на обезьян,
    Завороженно сидящих по углам.
   
    Не всколыхнет его земной натуры
    Мифичность легендарная скульптуры.
    Зачем ему ваянья муз,
    Коль чужд поэзии, красе искусств?
    Он ценит мрамор (бронзу), как состав.
    Важней ему ингредиентов сплав.    
    Но! Без воображенья нет развития науки,
    В одних лишь знаньях много скуки.
   
    Воображенье поднимает нас
    В мир образов и вымыслов прикрас…
    Но будто яблоко в задумчивом саду,
    Ударом отрезвившее научную главу,
    Притянут он законами Земли,
    Не чувствуя (чествуя) стихов, сам заслужил стихи!
    (И я признаюсь, на слух стихов не понимаю,
    Но в тишине, интимно их читаю).
    Не чужд он образных сравнений,
    И здесь подобен сам поэту,
    Когда удачный образ подберет во мненье,
    С иронией поведав свету.

    Оригинальный мастодонт, чудак из Петербурга,
    Его ярчайший (резкий) представитель,
    Творение культуры, атмосферы бурга,
    Хоть и «культуры» ревностный хулитель.
    Обставлен колбами и черепами,
    Скелетами, пробирками и бутылями,
    В научной библиотеке запыленной
    Сидит он в книги углубленный.
    Нет, не астролог он, не предсказатель,
    Анатом, физиолог, изыскатель.
    В народе прозвище имеющий «сортир»
    За склонность видеть всюду гниль,
    Гной, мерзость, непотребство
    И аморальность, и злодейство.
    Рептилия, с холодной чешуей,
    Смотрящая из-под лба... Герой
    Различных воин, мятежей.
    Простых ребят друг и мужей.      
    Авантюрист, игрок и каскадер,
    Ну прямо, киноактер-герой, 
    Сошедший в сапогах с коня,
    Держа на рукаве стервятника-орла (2).
    Ему в рот палец не клади.
    Хотя казаться хочет злей,
    Он добрый (где-то) в глубине души,
    А впрочем, самому ему видней.
   
    Борец, высмеивающий дурость,
    Раздутую до непотребства глупость,
    Способный тонко уколоть
    Иль прямо врезать в лоб.
    Популяризатор науки оскор-блять.
    Он признан, «лидер мнений», -
    За это Оскара ему скорее дать!
    Без всяких возражений,
    Торжественно на церемонии вручить
    На право оригинальным в оскорбленьях быть.

    Продажный циник и оратор,
    Болтун и лжец, ниспровергатель, варвар.    
    «Навозный жук» и «падальщик» в былом,
    Но ныне вегетарианец он!   
    Заботливый супруг и семьянин,
    Любитель отвратительных картин,
    Семейки Адамсов ревнитель,
    Первосвященник, Первоучитель.
    Полусвятой, полуправдивый, полу-плут,
    Скажите, как его зовут?
    Не-взо-ров!
   

1)
    Но будет скучно без него
    И как-то даже грустно,
    Как грустно поля полотно…
    Курить бы бросил, жил бы вкусно.

    Не ест он мяса, но смолит, -
    Еще анатомом зовется, -
    Нутро его давно смердит (кадит),
    А он все курит, где придется.

    Нет, чтобы спортом занимался,
    Хотя б под старость лет,
    Физически - коль физик! – развивался
    И был здоровым, излучая свет.

    *курение – наркомания, причем с довольно жесткой зависимостью и иллюзией каких-то благ; того, кто курит на протяжении жизни и не бросает, трудно назвать до конца умными человеком, скорее нариком (наркоманом), вонючкой, курилкой… курилкой-журналистом*)

    *вспомнилось пушкинское:

    «— Как! жив еще Курилка журналист?
    …Всё тискает в свой непотребный лист
    И старый вздор и вздорную новинку.
    — Фу! надоел Курилка журналист!
    Как загасить вонючую лучинку?
    Как уморить Курилку моего?
    Дай мне совет.— Да... плюнуть на него.»

    (2) «стервятник–орел» - это потому что по теории Невзорова, люди-охотники были в прошлом падальщиками; на самом деле, стервятник-падальщик в сравнении с орлом-охотником – полезен и добр, ибо, во-первых, падальщик ест только уже умерших животных и не причиняет им боль, не убивает их ради собственного пропитания, а во-вторых, очищает местность от трупов, то есть служит санитаром. (Впрочем, хищный орел развивает свои потенциальные жертвы, они учатся быстрее бегать, прятаться и т. п.)



               ***
    Базаров был хотя бы медик,
    Лечил практически людей,
    Болтун Невзоров теоретик
    И поповед-протоирей* (архиерей(1).

    *первосвященник атеизма

    (1)он и сам себя так называл, только архиереем публицистики


    Примечание. Невзоров: «Поповское кадило – словно дымарь у пчеловода, что обкуривает пчел, чтобы отобрать у них мед; так и ряженые попы кадилом обкуривают прихожан, дабы отобрать у них деньги» (сильное сравнение).

    Примечание. Но церковники необходимы, чтобы хотя бы поддерживать жизнь в многочисленных храмах-музеях.
      


    P. S.
    От лжи его досадно (лично),
    Когда развал России зло предвосхищает.
    Как хорошо, что люди здесь не все пессимистичны,
    С надеждой в будущее лучшее взирают.
   

    P. S. Да, сразу оговорюсь, в данном эссе не содержится ничего оскорбительного для чести и достоинства, ибо у данного «пирата» (а таким представляет себя данный персонаж) нет ни чести (предполагающей хотя бы честность, но пират проповедует ложь), ни достоинства (предполагающего морально-нравственные категории, что пират отрицает). А поскольку это отрицается, то и оскорбить сего не возможно, ибо нельзя оскорбить то, чего нет.

    Примечание. Кстати, я являюсь верующим в… Деда Мороза, и нас таких много, обычно это дети до 7 лет. И мои чувства верующего человека оскорбляются, если Деда Мороза высмеивают или непочтительно к нему относятся, ибо Он – волшебный дед, творящий под Новый год чудеса.

    А если говорить серьёзно, я верю в, а точнее знаю истинного Бога в качестве неизменного, вечного абсолюта, представленного неизменными принципами и законами мироздания, ответственными за творение, изменение; одними и теми же всюду в пространстве и времени, то есть которые не меняются со временем и верны всюду в пространстве (таковыми являются, например, законы логики, математики, физики, химии и т.д.).
    И чувства к данному идеальному миру довольно трудно оскорбить, это все равно, что оскорблять чувства математика, верующего в теорему о квадрате гипотенузы, а точнее знающего теорему о квадрате гипотенузы. Ее (данную теорему как закономерность) можно высмеивать, над ней можно глумиться… только не понятно, кто в таком случае в конце концов окажется оскорбленным.
    (Невзоров же при всей его начитанности популярной научной литературой не знает и не сознает данного Бога).

    Примечание. Один космонавт, побывав в космосе, сказал, что Бога там не видел. Так и Невзоров, изучив физиологически мозг, мыслей там не обнаружил.
    По преимуществу Невзоров процентов на 90 говорит о России, сформировался, образовался в России, и при этом желает ей развала, распада, краха и т.п. Так ведут себя паразиты, не понимая даже, что погибнут вместе с организмом, на котором паразитируют. Невзорову не перед кем будет говорить, чтобы зарабатывать себе на жизнь…


    Невзоров – Базаров нашего времени

    Примечание. Мне во многом близка позиция по церкви и науки Невзорова, НАГа. Смотрите его уроки атеизма. Здесь наши мысли довольно близко сходятся, но в существенном разнятся, это и по существу в моем определении Бога, впрочем, я понимаю под этим как раз (научные) законы и принципы мироздания.

    Взор на Невзорова. Невзоров – анатом-физиолог, журналист-публицист, топящий за науку. Мужественный (сам не чужд «сельдерейских» наград, что составляют предмет гордости, и сам лично замечал, что государство зажало орден мужества, который он заслужил), храбрый (работал каскадером, рискованным репортером, был участником боевых действий), авантюристичен, стойкий (можно сказать, имеет характер стойкий, нордический), холоднокровный, критичный, скептичный. Предельно циничный, эгоистичный, продажный (за деньги способен прикинуться идиотом и нести всякую политическую галиматью(0), ценит деньги, беспринципный во многом, но имеет границы (скорее хочет казаться таковым, но следует принципам слабого не обижай, у бедного не воруй и т.п.). Производит впечатление холоднокровной рептилии, от которой считает ведется род человеческий, а также полагает свое происхождение от человека-падальщика (то, что человек сохранил рыболовство и охоту даже как атавизм и не любит питаться падалью в силу гигиены – это его не убеждает; даже здесь умудрился унизить древний человеческий род, как неспособный умом, силой, ловкостью быть охотником и рыболовом, а довольствоваться лишь… падалью; но в общем-то это и не удивительно, ибо на вопрос о том, почему он не есть мясо, отвечает, что он и гайки не есть, но и дураку ясно, что мясом питаются и животные, и человеку на ранних стадиях особенно потребно мясо, да и хищники питаются мясом. Он, видно, из травоядных. Также говорит, что от мяса развиваются заболевания желудочно-кишечного тракта, но при этом много курит, представляя «пахнущего курильщика-наркомана», словно не зная, какие болезни вызывает курение, да и сколько неприятных моментов, таких как запах изо рта, гнилые зубы, пропахшая одежда, одышка и т.д. сопутствует курению, как будто и не делал вскрытия нутра курильщиков). Атеист, разгоняющий попов по сусекам. Известен своими уроками атеизма, искусством оскорблять (так называется и книга, «прошедшая протектором по всему святому, сакральному»). Защитник лошадей, да и вообще, наверное, животных, но со стороны homo скотобойня имеет место быть. Конечно, выглядит примитивно с попытками упрощенно объяснять все с помощью рефлексов собак и беспризорников Павлова. Любитель покопаться в кишках, мозге, почему-то считает, что всем это должно быть безумно интересно, если ему интересно. Да, безусловно, образованному человеку это должно быть где-то интересно. Математикам, например, смешно слышать, что единственной наукой является (теоретическая) физика (а «все остальные науки являются собиранием марок»), тогда как с древнегреческого, а древняя Греция была родиной многих наук, Математика переводится в точности как Наука, Знание, являясь Царицей Наук и не безосновательно, наряду с Философией (из которой, как из колыбели вышла Физика), Математика и Философия представляют собой два крайних идеальных научных полюса, между которыми расположены остальные материалистические науки (близкие Невзорову, где можно нюхать, трогать, вкушать, наблюдать). Математика, кстати, является представительницей метафизики, лежит в основании до физики, до появления параметра времени=материи (напомню в Математике нет понятия времени, она вневременна, внефизична, доматериальна, метафизична). В научных вопросах во многом Невзоров дилетант (впрочем, как и многие репортеры без специального образования, но занимающийся много самообразованием, начитанный, страстно интересующийся, и это главное). Невзоров интересен, ярок, никого не оставит равнодушным, от положительного до резко отрицательного отношения. Стремится многое возвышенное (идилличное) очернить, низвести, указав на что-то неприглядное, часто незначительное, к примеру, о писаной красавице скажет, что она ходит в туалет и расскажет про ее горшок, дабы создать отрицательное впечатление. Так, говоря про Наталию Гончарову, жену Пушкина, «гения чистой красоты» (хотя эти строки и посвящены Анне Керн, любовнице), упомянет ее серебряную палочку от вшей (что в общем свидетельствует не в его пользу и характеризует с низшей позиции, ибо он с трудом принимает чужое превосходство, разве что в науке необходимо; впрочем, здесь он следует основному принципу мироустройства, который действует как магнитная стрелка компаса: унижай другого-возвышайся сам, чему и служит искусство оскорбления; не случайно до’центов он почитает гномами, добывающими руду, а Наполеона называет «наполионишкой», вместе с тем глядя в научные Наполеоны). Считает, что вся русская литература скроена по европейским лекалам и там нет ничего нового, а также отрицает значение личности и вовсе. На что скажу, что, к примеру «Чайлд Гарольд» (послуживший прообразом пушкинского «Евгения Онегина») для меня скучное произведение в отличие от «Евгения Онегина», а также на западе трудно сыскать Татьяну Ларину в ее обстановке, как раз во многом характеризующую «русскую душу» (по выражению знавшего Пушкина – самого Пушкина). Но для Невзорова никакой особой «русской души» не существует, все люди равны – и людоеды Африки, и английские лорды, не смотря на воспитание, образование, среду обитания. Хотелось бы, раз уж так, чтобы Невзоров по европейским лекалам написал что-то похожее наподобие «Евгения Онегина», ясное дело, что его личности, его мозгу это просто не по силам, сложить хотя бы известные буковки и слова в подобном осмысленном порядке (да и подавляющему большинству не под силу, в этом состоит уникальность Пушкина; да и Невзоров свои книжки продает за деньги, чем противоречит себе же, утверждая о безразличии к правам на авторство; странно также, что берет деньги за то, что озвучивает не свои буквы, слова, мысли), хотя он скажет и что это ему де и вовсе не нужно (но в искусстве как раз роль личности более значима, чем в науке, которая в силу всеобщего своего характера может открываться по всему круглому нашему земному шару где угодно). Говоря о святости Федора Достоевского, обязательно Невзоров вспомнит про девочку в бане («а была ли девочка?»), что известно по каким-то сплетням, но так как достоверности сего факта установить нельзя, ибо история – не наука, по мнению Невзорова, то и говорить нечего, а сплетничают пусть бабы. Да и по нынешним меркам это такой пустяк, если принять во внимание, что в русском мужском обществе широко принято развлекаться с девками в бане, вызывать проституток в бани, этим никого не удивишь, а об отношении Достоевского к «слезе ребенка» и защите «униженных, бедных и оскорбленных», напротив, хорошо известно. К тому же, Достоевский был скорее мазохист, а потому не интересовался детьми, это факт, который прослеживается в его сочинениях (мазохизм же и «святость» бывают довольно близки): http://starboy.name/dostoevskyi.htm. А вот то, что Иоанн Грозный причисляется к лику святых, садист, истязавший всевозможными мыслимыми и немыслимыми способами людей, это вызывает крайнее удивление и порочит начерно церковь (если уж Ионна Грозного хотят причислить к лику святых, то тогда смело можно причислить к лику святых и Чикатило, и вообще всех людей, все – святые). Но принцип здесь простой – поближе к имперской власти: императоров причислять к лику святых, вводить в лоно церкви, тем повышая свою значительность и причастность к власти мирской. Тогда как герои Достоевского, даже Раскольников, князь Мышкин, Девушкин – это как раз образы достойные считаться святыми. К тому же приверженность Достоевского к Христу свидетельствует об этом, да и сам Достоевский сказал, что даже если и придет когда-нибудь математик и измыслит Бога, даст ему научное определение, то он, Достоевский, останется привержен Христу, так что вполне себе святой (ну если не принимать обратной стороны характеров отрицательных героев революционеров, которые в душе Достоевского все же терпят поражение и осуждаются). По поводу «времени литературы», есть же бессмертные творения, хотя бы древнегреческих и древнеримских писателей, таковыми памятниками литературы являются и Достоевский, и Толстой, отражающие, конечно, свое время, но и вневременное в реакциях, характерах, взаимоотношениях, оценках людей (хотя сам я тоже не очень ценю беллетристику, толстые литературные фолианты, ставя их пониже двумя ступенями поэзии и философии, где концентрация мысли на единицу слова выше и искусность слова, мысли выше; а вообще я также предпочитаю боле научную литературу). Мнения Невзорова по отвеченным понятиям достаточно односторонне, причем с незначительной стороны, на что часто возникает мысль небезызвестного героя «иллюзорного кинематографа»: «когда вы говорите, то такое впечатление, что вы бредите», поэтому мнения легко критикуются; против подобных свободных, не достаточно основательных мнений подготовленный, самостоятельно и критически мыслящий человек имеет стойкий иммунитет. На его мнениях хорошо оттачивать французское туше остроумия, клинки критики.
    Невзров почитает себя пиратом. Правда, своим героем считает литературного, точнее вымышленного голливудского героя Джека-Воробья, имеющего не то женский, не то мужской род, в общем, манерного метросексуала, летающего по воздуху, бесконечно дерущегося без единой царапины, в духе голливудской фантастики. В последнее время Невзоров пафосно одевается в духе эпатажа и использует пафосный анатомо-научный антураж, что создает должное впечатление (ну прямо как Микки Маус, странно, почему не голый, символизируя анатомию; и все же мыши – не люди, не руководят армиями; Аполлон в человеческом обличии спокойно может предстать голым, также Платон, имеющий тело борца; любой философ, ученый может обойтись минимальной одеждой, лев и вовсе голым бегает, ну а о наготе женщин и вовсе можно промолчать, упомянув только явление Фрины; но без одежды человек действительно может унижаться, уравниваться, обесцениваться до просто тела… в концлагере, крематории; да, Микки Маус – это фантастический персонаж, сказочно-голливудский, как многое производимое в Голливуде, а обширные завоевания, к примеру Македонского, реальны, то есть Невзоров часто сам путает безосновательные фантазии с легендами, имеющими под собой реальные основания; даже представленный обнаженным Македонский все равно совершил свои впечатляющие завоевательные походы и создал Империю). Также Невзоров, отрицая культуру, пользуется ее плодами, например, говоря поэтично, образно о переменчивости удачи – «колесо Фортуны». В принципе, отрицая культуру, и принимая Homo обнаженным, как анатом, Невзоров мог бы предстать перед публикой обнаженным наподобие древнего человека, лишь прикрытый шерстяной накидкой, а не наряжаться, как Микки Маус. Невзоров – Паблик-цист (что созвучно всяким -цистам и –измам, отсылает и к английскому оппортунизму, склонности не чем не восторгаться, а относиться довольно сдержанно, прохладно, критично, стараясь все низвести, приземлить; закономерно он оказался и в Лондоне со своей паблик-цистикой в стане предателей Родины, врагов России). Ряженый попугай, который за большие (американские) деньги, повторяет заученные антироссийские фразы. В народе окрещен «навозным жуком», «сортиром», «выгребной ямой» (это подтверждает и интерес к «фекальной» теме писем Моцарта относительно его музыки). Склонен к троллингу, стёбу и ТВ-пранкингу (чего стоят опять же только уроки по искусству оскорбления). Провокационен. Окрещен «научным фриком» (но главное – фокус делает на науку, популяризацию науки, этим ценен). Для меня где-то антипод, ибо не ценит поэзию, мифологию, сказки, искусство, музыку, чувственно возвышенное (а я как раз являюсь полусказочным персонажем; да и что в том, что кто-то любит поэзию, а кто-то предпочитает копаться в кишках; хотя не чужд поэтических сравнений, например: «российская экономика – издыхающая мать-волчица, к которой присосались слепые щенки»; «бизнес России – остывший труп, с белеющих костей которого вороны (чиновники, налоговики, банки и т.п.) обгладывают остатки мяса; российский бизнес – корова, которую они доят железными рукавицами; он превратился в скелет, который государство пытается заставить встать из могилы и танцевать»).
    Наверное, любовь воспринимает как биохимический процесс, а совокупление – как биомеханическое действо с выделениями. Ныне утверждает, что чужд романтики (хотя, в молодости, я думаю, был не чужд). Склонен к оппортунистическому, неправедному лагерю меньшинства (так, при переходе от коммунистической формации к либерально-демократической, кою поддерживало большинство, в числе пяти человек, как он утверждает, отстаивал изжившую и доказавшую свою непригодность коммунистическую формацию; ныне в стане пяти человек, по его утверждению, среди оппортунистических евреев в подштанниках пятой колонны, опять выступает против настроений большинства, уже за американские деньги подрывая российские ценности, пытаясь подорвать Россию изнутри). Противник иллюзий (без чего воображению человека не разгуляться; реальность, к сожалению, оказывается недостаточной, хотя и столь разнообразной). Возможно, это свидетельствует об отсутствии воображения, фантазии (но умение проводить неожиданные образные сравнения отчасти опровергает сие, хотя сравнения часто достаточно вольные, не вполне отражающие действительное положение). Проблески своей доброты прячет, отрицает. Все старается низвести, упростить до уровня анатома. Склонен к «чернухе» (видимо, в силу каких-то психиатрических особенностей, любви к анатомии, ибо «кровь, гной» – часто употребляемые, любимые слова), также склонен к примитивизму, вульгарному материализму. Нигилист. Отрицает все святое в общем смысле. Настоящий Базаров (по сути оратор, много говорит, убеждая озвученной мыслью). В любом случае, интересный, неординарный человек со своим особым взглядом на вещи. Имеет прекрасную супругу- ипполога, занимающуюся лошадьми, прямо, английскую Леди (что под стать училась в Англии), носящую одно из самых прекрасных древнегреческих имен – Лидия (в переводе означает «идеальная красота, женщина»).

    Примечание. Лидия Невзорова. О любви Невзорова к животным. «При знакомстве, сразу после заявления о том, что у нас будет бурный роман, Александр Глебович сообщил мне о необходимости срочно покормить кота.
    Дверь холостяцкой квартиры открылась с трудом. Передо мной предстал наглый, дымчатый персидский кот Батый. Жил он «по-хански». Батый мог бы войти в книгу рекордов Гиннеса, как обладатель самого роскошного кошачьего туалета. «Туалет» этот простирался от самых дверей квартиры и до конца длиннющего коридора. Пол помещения был полностью покрыт почти полуметровым слоем нераспечатанных конвертов. Кошачьи нужды Батый справлял именно на них – на письма от поклонниц и фото девушек разной степени пристойности.
    Ежедневно с почты приносили новый мешок писем и мокрые конверты покрывались слоем свежих-надушенных и зацелованных.
    Кота у Невзорова я сразу изъяла. Зря)
    Батый регулярно, по делу и без, «распускал когти». Особенно любил залезть в 5 утра под одеяло со стороны, которую можно обозначить как «ноги», чтобы посредством нанесения увечий напомнить об обязанности варить ему Минтай.
    Ежедневно кот запрыгивал на плиту, чтобы понаблюдать, как бабушка готовит ему рыбу. Вонял этот Минтай чудовищно.
    Завороженно глядя на бульон, кот, в какой-то момент не выдерживал и запускал в кипяток коготь. Разумеется, ошпаривал лапу и с душераздирающим криком сваливал. Однако, такого рода происшествия его не смущали и на следующий день, он снова усаживался на соседнюю с кастрюлей конфорку и снова пытался ухватить рыбину когтем.
    Все лето, будучи привезенным на дачу, Батый, почему-то, проводил в тумбочке. Даже ел там. Выходил, исключительно, чтобы написать в чьи-нибудь тапки.
    Единственным положительным качеством этого кота было его неумение мочиться в туфли на шпильках. Мы были ему так благодарны, ведь в остальную обувь он «попадал» со снайперской виртуозностью.
    Серьезным достоинством кота была длинная серая шерсть, которую все наши знакомые собирали для изготовления носков «под кролика» и «поясов для лечения спины».   

    Примечание. От письма Страхова (точно испытывающего страх) веет каким-то низким (низко-ползущим) кляузничеством, подлым доносом «маленького человека» (да еще и аргументы со слов какого-то третьего лица), - такие люди в обществе часто слывут «высокоморальными», заботящимися о «морали» («Н. Н. Страхова современники знали, как высокоморального человека»; странно, почему Достоевский отозвался о нем, как о довольно «низком» человеке?! жена Достоевского: «ссориться с людьми было не в характере Страхова», ее знакомый: «Кто, в сущности, был Страхов? Это исчезнувший в настоящее время тип «благородного приживалыцика». Вспомните, он месяцами гостит у Толстого, у Фета, у Данилевского, а по зимам ходит по определенным дням обедать к знакомым и переносит слухи и сплетни из дома в дом. Как писатель-философ он был мало кому интересен, но он был всюду желанный гость, так как всегда мог рассказать что-нибудь новое о Толстом, другом которого он считался. Дружбою этою он очень дорожил, и, будучи высокого о себе мнения, возможно, что считал себя опорою Толстого. Каково же могло быть возмущение Страхова, когда Толстой, узнав о смерти Достоевского, назвал усопшего своей «опорой» и высказал искреннее сожаление, что не встречался с ним. Возможно, что Толстой часто восхищался талантом Достоевского и говорил о нем, и это коробило Страхова, и, чтоб пресечь это восхищение, он решил взвести на Достоевского ряд клевет, чтобы его светлый образ потускнел в глазах Толстого. Возможно, что у Страхова была и мысль отомстить Достоевскому за нанесенные когда-то обиды, очернив его пред потомством, так как, видя, каким обаянием пользуется его гениальный друг, он мог предполагать, что впоследствии письма Толстого и его корреспондентов будут напечатаны, и хоть чрез много-много лет злая цель его будет достигнута»; какова же история появления письма Страхова? После смерти Достоевского он написал хвалебную и даже восторженную биографию писателя. Вдова Достоевского доверила ему разбирать архив мужа. И неожиданно для себя Страхов нашел в нем весьма нелицеприятные записки о себе. Достоевский писал, что у Страхова «нет никакого гражданского чувства и долга, никакого негодования к какой-нибудь гадости, а напротив, он сам делает гадости… несмотря на свой строго нравственный вид, втайне сладострастен… готов продать все и всех». А что касается его литературной карьеры, у него не более четырех читателей». Страхов такого не ожидал. Он ходил к ним в дом, Достоевский вроде бы с ним дружил, писал ему письма, а сам, оказывается…)»
    У меня после прочтения письма Страхова возник образ пишущего такие строки: «Нижайше обращаюсь, дабы сообщить… а еще он… он… (и только всякие гадости)». Разве можно доверять таким доносам, производимым из какой-то личной мести? Видимо, прав был проницательный Достоевский, давший не публичную, но интимную, личную для себя, характеристику этому Страхову (что, видимо, и душило Страхова, когда он писал биографию писателя)… Странно, что такой «моралист» Страхов не обсудил с Достоевским упомянутый нелицеприятный момент, желая разъяснить его, а писал об этом за спиной писателя уже после его смерти, когда тот заведомо не мог ответить на огульное обвинение.

    Примечание. Вдова Достоевского о письме Страхова: http://starboy.name/bun/pismo.htm

    Примечание. Сидят такие рабовладельцы (владельцы крепостных) и рассуждают: вот-де Достоевский негодяй-то, слуга ему в Швейцарии «Я ведь тоже человек…» А то, что баре сами по себе подлецы закоренелые в силу неравного положения по рождению (коих революция разметает за их барство), им невдомек, они – «благородное сословие», «высший свет». Какой плохой Достоевский! - что будучи петрашевцем, против самодержавия, несправедливых, зависимых судов, попов-церковников (чей образ прописан и у Пушкина в сказке «о попе и работнике его Балде»; причем, Достоевский перед показательной казнью на Семёновском плацу сказал Спешневу: «Nous serons avec le Christ» (Мы будем с Христом), на что тот ответил: «Un peu de poussi;re» (Горстью праха), а также против телесных наказаний, власти помещиков («заменивших однохвостовый кнут треххвостовой плетью»), за свободу книгопечатания, за освобождение крестьян («белых негров») был за одно только чтение «письма Белинского Гоголю» приговорен к смертной казни, натерпелся ужаса (ожидание смерти – хуже самой смерти), и в конце концов был сослан на каторгу. Вот это свобода слова по-русски! А что произошло с декабристами, выступившими за конституцию, ограничение самодержавия?.. Да сколько царь с дворянами, помещиками, судьями, полицейскими и прочими чиновниками русской народной кровушки-то попили! Пришлось ответить… и «святому», причем как-то жутко, не по-английски (да и «товарищ Сталин» пришел пострашнее прежних царей). Царь (глава государства), конечно, идеальная (абсолютная – в абсолютной монархии) точка сборки, но и права (прописанные законодательно идеально – в смысле не материально) других надо знать, и справедливость общую блюсти, а не только делать перекос интересов в угоду приближенных и поддерживающих власть.

    Примечание. Кстати, Достоевский был публицистом, а публицистика – своего рода литература (заточенная на текущие политические, общественные, зачастую злободневные моменты) и ораторское искусство, использующее художественность слова, красноречие; ныне публицистика еще представлена и в видео форматах на тв, компьютерах и т.п. Чем с успехом пользуется и Невзоров!

    P. S. Невзоров же любит педалировать сомнительные пакости, слухи, не достоверные факты, возводя напраслину, в данном случае еще и вовсе не соответствующую натуре писателя (называя его «крепко настоянным на педофилии»)… Ну а что взять с публициста, не заботящегося о точности и не чуждающегося никакого навоза; подло это! здесь Невзоров проявляет себя как действительный подлец (кстати, Невзорову также где-то подходят слова: «нет никакого гражданского чувства и долга, никакого негодования к какой-нибудь гадости, а напротив, он сам делает гадости… готов продать все и всех»). Без постоянного упоминания этого момента в отношении Достоевского, я никогда не слышал ничего подобного про писателя, а если и слышал, то не придавал значения, теперь же я вынужден копаться в этом…

    Так некто, какой-нибудь слизняк, может написать: а вы знаете, а вы знаете, что Невзоров – некрофил! И де ему рассказывали, что кто-то видел его на кладбище, поедающим трупы… Да… кто еще может заниматься анатомией, патологоанатомией, как не некрофил, любящий копаться в трупах, препарировать их?! Да он и сам постоянно педалирует такие понятия, как «кровь, гной, разложение, трупы, г… ну и т. п.», точно у него пунктик на этом.

     Примечание. Невзоров, говоря об Олимпиаде, посмеивается над «всеми этими кувырканиями, прыжками, барахтаньями, борьбой за какие-то доли секунд...» И при этом в качестве заглавного представления программы со своим участием берет дуэль западных ковбоев на кольтах, где доли секунд решают жизнь и смерть. В жизни человека выигранные доли секунды также порой становятся решающими в вопросах жизни и смерти.

    Примечание. Гораздо проще шутовски критиковать, заниматься риторикой, играя словосочетаниями, «обделывать» все и вся, нежели с тем же искусством творить, производить. Что, впрочем, достойно «сортира». Например, говоря о российских достижениях в производстве, оценку «аналогов нет» заменять на «анало-говнет». Что, повторюсь, достойно «сортира». При этом самому не делая в реальности ничего, ни коллайдера, ни строя хитросплетений деталей, даже не проводя физиологические операции. Легко словами критиковать то, что делают в реальности (руками, умом) другие, при этом самому ни чего не делая. Вот если бы Невзоров сам что-то делал, в потом это вымазывал дерьмом, так нет, вымазывает, что создают другие. Анало-говнет.

     Примечание. Невзоров говорит, что будучи публицистом, является пулеметчиком на вышке, стреляющим из крупнокалиберного пулемета, расстреливая всех (кто возвышается, видимо, чем-то). Хорошо бы, чтобы и патроны у него были при этом через один не холостыми. 

    Примечание. «Невзорова мало заботит истина, для него главное – эффект, помпа».

    Примечание. К принципу Микки Мауса, гласящего, что Микки Маус – легенда о маленькой серой мыши. Естественно, глядя на Александра Македонского на патологоанатомическом столе Невзоров нашел бы похожие «обычные» органы (хотя врачи сами порой удивляются чудесном устройству Природы, и тому что все это вообще существует и так сложно, слаженно существует), как у мыши или обезьяны. Ну так это только говорит об уровне Невзорова. Поэтому Микки Маус – это Микки Маус, а серая мышь – это серая мышь. Так один раз Сталин на то, что люди создали из него культ личности, показывая на свой портрет, сказал: «Вот Сталин!», подразумевая, что он не Сталин, а всего лишь серый, рябой, усатый старик. Ну-ну… (кстати, Сталиным его делала и занимаемая должность, ибо в абсолютной монархии, в диктатуре, тирании, тем более, над столь огромной империей, есть сверхчеловеческая власть; другое дело, что этой власти необходимо соответствовать личностно).

    *«Галиматья - на средневековой латыни «ballimathia», «ballematia» означало неприличную, безнравственную речь. По одной из версий нарицательное слово «галиматья» произошло от французского врача XVII века по имени Гали Матье. Известен этот врач был своей верой в то, что смех не только продлевает жизнь, но и способен вылечить от любой болезни, поэтому он лечил своих пациентов… шутками! Популярность его метода была столь высока, что пациентов стало больше, чем он мог успеть посетить, поэтому он начал посылать пациентам шутки по почте.» (Что довольно подходит Невзорову с его критически-лечебными отпускаемыми шутками).

     Примечание. Невзоров настолько недалек-неглубок, что отказывает в уме вообще всем гуманитариям, его тезис таков: кто не разбирается в точных науках, тот глуп. По-моему, Невзоров пуп-глуп! К примеру, взять нашего президента (В. Путина), он боле гуманитарий, но довольно умен в управлении страной, в отличие от того же Невзорова, несущего политическую галиматью.

     P. S. Да и сам Невзоров по его собственному заявлению признает, что ученому свойственно сомнение, скепсис во всем, а также созерцательность, глубокое размышление, а политику, напротив, необходимы убеждения и способность действовать решительно. И гуманитарии порой способны более тонко чувствовать общественные процессы (коль и история не наука). История – это, скорее, то, во что выливается виденье людей, их представлений о мире, хотя на материальном уровне все и происходит по закономерностям. Но человеческие поступки обуславливаются различными интересами, чувствами, эмоциями, а зачастую и иллюзиями.

     Примечание. Журналистский дилетантизм Невзорова, его неосновательность. Один показательный, но довольно общий пример. Невзоров назвал Григория Перельмана «учителем арифметики, бегающим от нобелевской премии». И вот здесь представлен весь дилетантизм Невзорова, чего стоят многие его мнения, оценки (позволю себе такое обобщение, ибо уж очень часто встречается у Невзорова подобное), иллюстрируя, как следует относиться к его словам. Ибо:
1. Нобелевскую премию математикам не дают, ибо Нобель не включил эту дисциплин по личным причинам (любовного характера; его возлюбленная выбрала выдающегося математика, который бы получил эту премию) в список номинируемых наук. 
2. Перельман никогда не был учителем арифметики, а был старшим научным сотрудником, кандидатом наук.
3. Если Невзоров вдруг решит разобраться в «арифметике» Перельмана, то я думаю, сочинения Перельмана придутся ему не по зубам, хотя Невзоров любит говорить, что он приверженец научной литературы, любит говорить о невежестве людей, что они не способны к чтению научной литературы, а читают всякую «литературную макулатуру». Пускай почитает зубодробительную математику. И расскажет нам, что он там понял.

      Невзоров: «для меня не существует национальностей» (это своего рода примитивный взор анатома на человека, только как на состоящего из определенных органов). Но есть, к примеру, этнические различия, то, что составляет надстройку над анатомической схожестью. Факт-пример, найдите нечто общее (закономерное), очевидное в нижеследующих фотографиях:
     1.
 
(Смоленский, Ходорковский, Березовский, Гусинский, - некогда российские олигархи)

    2.
 
(папуасы одного племени, этноса, даже расы)

    Примечание. Напомню, немецкие расовые законы и претензии на превосходство были зеркальным и превосходящим отражением еврейских претензий на избранничество. Гитлер просто скопировал положения еврейства: жениться только на своих, женитьбу не на своих осуждать, скопировал идеи превосходства и избранности, стремления занять в государстве основные позиции почти во всех основных областях, стремление к мировому господству, основанному на расовых представлениях евреев. Вообще, если принципы евреев заменить на принципы немецких нацистов, то получится одно и тоже. И главное, что обнаружил Гитлер в Германии, так это что некая общность людей, называющих себя «евреями», в лучшем случае «немецкими евреями» (с акцентом на национальную, расовую принадлежность) составляет некое подобие государства внутри немецкого государства со своими положениями. Так эта общность со своим законопорядком и идеями зеркально и отразилась на положениях и законопорядке немецкого нацизма. Так что немецкий нацизм, расизм есть зеркальное отражение еврейского нацизма, расизма, только еще и в превосходном качестве. 

    Примечание. Вспомним обнаженных людей в концлагере, где всё одно – тела, похожие, почти одинаковые, где не видно главного, что заключено в их головах, что это за характеры, а это целые разнообразные вселенные, представляющие массу способностей для развертывания. Этого, к сожалению, обычная анатомия не видит и не различает, как и скудоумные работники концлагерей.

    Примечание. Мимикрия – удивительное явление метаморфозности! Как все, даже на уровне простейших, организмы в подражательной способности отражают окружающую среду и меняются в соответствии с ней. Это же свидетельствует, насколько разные виды связаны непосредственно с окружающей их средой. И это также витально (на грани жизни и смерти) связано с выживанием и охотой. Вот эта самая связь организма с окружающей средой и метаморфозность представляет удивительное явление и характеристику жизни, приспособленчества вообще. Говорят «бытие определяет сознание». Я бы сказал, бытие определяет больше, бытие определяет человека. (Кстати, био-социально это касается, как пример, еврейства, если говорить о его приспособленчестве, особом поведении, каких-то характерных чертах, то есть действительно на что можно вполне смотреть био-социально, но, помня, что это примитивный биологический взгляд на человека).

     Баба Яга против. Узоры отрицания, яркая демонстрация принципа отрицания во всей красе. У Невзорова, как у оппортуниста, наблюдается тяга оказываться на неверной стороне и всегда быть против. Во времена развала СССР он был не за реформы, а за сохранение старого коммунистического строя, старых, уже отживших, форм. Во времена присоединения Крыма, имеющего важное геополитическое значение, а также значение в защите и сохранении российского народа и культурно-героического наследия (называя Крым просто лицемерно ненужным России «курортиком»), он является сторонником прямо антироссийской, антигосударственной, антинародной политики и льет воду на мельницу явных врагов России. И так во многом… даже в том, что благородно, достойно, честно, справедливо… Баба Яга (предательски) всегда против! 

    Примечание. Невзоров-«пират» не смог переступить через себя, - по его словам, - и сказать всего два слова «Крым наш»! Тем он подлил маслица на душу украинских плательщиков. Ха! Ха! Ха! Пират-предатель (Джек-воробей) не смог сказать, что «полуостров наш», что «полуостров мой». И в этом весь паблик-цизм Невзорова, которому стоит доверять! 

    P. S. Антинародная, антироссийская, антигосударственная позиция Невзорова по Крыму свидетельствует, что его можно считать предателем Родины, врагом российского государства и народа, а так как он утверждает, что он – пират, то место его – болтаться на рее. Но так как он как настоящий пират никого реально не обворовывал, а только довольно незначимым, неадекватным мнением сотрясает воздух, то и заслуживает ничего…

    Примечание. Стороннее мнение: «Невзоров обычная, красивопоющая проститутка. Невзоров всю жизнь подонок. Начиная с 600 секунд. Было такое, девушку в 20 лет изнасиловал и убил маньяк. Глебыч знатно над этим поглумился. Девчонки были в шоке и истерике».
    Когда случился пожар в ТЦ "Зимняя вишня" и заживо сгорели дети, которые ещё и звонили родителям перед смертью и прощались с ними, признаваясь в любви и понимая, что сейчас умрут, - это невозможно было видеть, эти репортажи повергают в шок.
    Невзоров же написал тогда, что не испытывает никакого сочувствия к пострадавшим. Уже тогда было ясно, что у человека какие-то серьёзные проблемы или с головой или не знаю с чем. Было уже понятно, что это мразь и подонок.»

    Примечание. Невзоров гордо именует себя пиратом, но пираты занимались грабежом, отбором средств. Невзоров же по большему счету торгует собственным достоинством, честью, всем святым, то есть ему больше подходит созвучное понятию журналюга – журна-шлюха. А также именование журна(г)лист, ибо как спел о нем его бывший друг Шнуров в песне «Нет ты не Зорро, господин Невзоров»: «Невзоров – глист, который вылез из одной ж…пы (российской) и залез в другую ж…пу (украинскую)». Фиксация на г…не – основа публицистики Невзорова.
    Также Невзоров является лже-болтуном, утверждающим, что его ложь имеет основания в науке; но ложь может иметь основание в чем угодно, от этого она не перестает быть ложью, а из науки при логически обоснованном, а не ложном выводе, получается истина. Значит, выводы Невзорова – ложны, коль он ложь выводит из научных фактов. В его образных сравнениях как раз и заключается ложь.

    Примечание. Если у обычного человека фекалии выходят из заднего прохода, то у Невзорова изо рта.
   
    Примечание. Смех – слышать о «чести», «достоинстве» из уст Невзорова, конченного мерзавца, подлеца и предателя, как он сам себя и именует.
    Странно, отрекшись от русской культуры, он продолжает говорить по-русски для русских, зарабатывая на этом деньги, понося и глумясь над всем русским. Не говори он по-русски и о России, кому бы он вообще был нужен.
     С юморком, глумливо рассуждать о гибели близких, родных - достойно Невзорова, ведь для него нет ничего святого.
   
    Примечание. Невзоров заявил, что не может быть предателем Родины. Понятно, что по его понятиям это так (чего только стоит понятие «Родина» в его представлении). Его вырастила, воспитала, сформировала Россия, на русском языке. Но у него иное понятие о «Родине». Это все равно, что отречься от матери родной. Для этого есть хорошее понятие «выродок», очень подходящее для Невзорова.

    Невзоров: «Что такое «родина»? Понятие «родина» является настолько абстрактным и иллюзорным, что легко трансформируется в любую политическую материю.
    Строго говоря, прекрасное понятие «родина» является чистым надувательством. Никакой «родины» ни у кого никогда не существовало. Была лишь последовательность режимов, которые распоряжались населением к своему собственному благу. Чтобы «жить долго и счастливо», режимы ткали нужную им мифологию и пропитывали её ядом патриотической романтики. Этой паутиной и обволакивалось поколение за поколением.
    Разумеется, иногда такие паутины бывают cотканы виртуозно, хотя чаще встречаются образчики попроще. Лучшим сырьём для их изготовления являются байки о подвигах предков. Как известно, такие сказки можно генерировать в неограниченных количествах. В пределах собственного языка и своей культуры любая нация никак не ограничена в этих фантазиях. Иллюзия «родины», сделанная из таких ингредиентов, обеспечивает прекрасное послушание и должную энергичность одураченных.
    Конечно, от режима требуются некоторые усилия для того, чтобы патриотическая паутина была крепкой, клейкой и ядовитой. Но этот труд окупается. Ведь все погибшие «за родину» на самом деле всегда отдавали свою жизнь за режим. За его глупости, ошибки или капризы. (Разумеется, они думали иначе.)
    Отметим, что «родины» не ведут войн и не устраивают репрессий. Они бесплотны и существуют только в воображении. Войны и репрессии – это всегда забава режимов.
    Сам политический режим может быть сколь угодно глуп, злобен и губителен, он может плескаться в «крови и гное народа», насиловать, унижать и убивать миллионы своих подданных. Но если он умеет показывать один–единственный фокус, то убиваемое и насилуемое население всегда будет ему благодарно. Причём практически каждый режим с легкостью проделывает эту подмену. Конечно, это жульничество чистой воды, но народ жаждет быть одураченным. Он хочет родину.
    В популярности такой подмены сыграло свою роль и гениальное изобретение в виде военных наград. Человек отдает режиму слух, зрение, годы или конечности, а взамен получает блестящую блямбочку, причем как правило, жертва такого мошенничества очень радуется тому, что ее надурили, и гордится символом своей глупости. (прим. Ред. За наградой стоит героический поступок, на который не каждый способен, награда – знаковый символ этого поступка, отличия).
    Сколь бы ни был мерзок политический режим, он не пренебрегает этой проверенной веками беспроигрышной стратегией. Особенно эффективен этот старый трюк, если возникает внешняя угроза. И он опять срабатывает. Миллионы строятся и с песнями идут умирать за возможность и дальше жить в смерти. А защитив режим и вернувшись, победители покорно залезают обратно в свои кандалы и клетки. И потом еще долго вспоминают, как спасли «отечество», хотя на самом деле, они отстояли лишь право нищенствовать, строчить друг на друга доносы и дохнуть в расстрельных рвах.»

    Толстой Л.Н.: "Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм. Патриотизм есть рабство."

    Альберт Эйнштейн: "Те, кто радостно маршируют в строю под музыку, получили головной мозг по ошибке: для них и спинного было бы достаточно."

    Фридрих Дюрренматт: "Когда государство начинает убивать людей — оно всегда называет себя Родиной."

    Не превращается ли Родина порой в жестокую Мать, кровавую, кидающую своих детей в застенки, пытающую, казнящую?..

    Примечание. Понятие «Родина» безотносительно к правящему режиму. Хотя, действительно, многие войны, конфликты происходят из-за политики и политических правящих режимов, которые норовят «прикинуться Родиной», представляя государство и втягивая граждан на службу собственным интересам, выдавая их за интересы рода. Но смешны те, кто заявляет, что они избавились от патриотизма и от Родины. Может, они избавились от отца (патрио), отцовства (если отцы), матери (родной), материнства (если матери), родных (братьев и сестер, если они есть), близких, детей (если они есть), от родного языка, от собственного клочка земли и от семьи (рода, племени, народа-народов) и заселенной ею земли в широком понимании?   

    Невзорв – «лидер мнения» - смешно! Относительно попов - Да! Относительно политики, культуры и т.п. - фейк!

    Примечание. К идеализации английского суда.  О, "Великий" (самый справедливый и независимый) английский суд, вынес бы приговор о терроризме поданному английской короны, защищающему интересы Англии, например, в Индии или еще где в английских колониях? Чего уж говорить о действительных пиратах, принятых на службу английской короной. А мнение Александра Невзорова, в частности по поводу политики, наводит на мысль, что ему как Хрюше (любящему всякие нечистоты) вставили сзади гладкую (денежную) руку запада и кукловодят; в мнениях Невзорова чувствуется эта рука, он постоянно напоминает об этом, то есть это не его независимое мнение, а потому он и хрюкает (еще и с удовольствием, видимо) по поводу России… Посмотрите передачу «Паноптикум» с Анной Немзер (умницей-красавицей), что напоминает детскую передачу "Спокойной ночи, малыши" (для взрослых), где очаровательная ведущая успокаивает спорящих по обе стороны от Нее Степашку (Белковского) и Хрюшу (Невзорова)...      

    Примечание. Невзоров (паблик-цист) обнаружил, что Белковский (публицист) нанес ему полусмертельный укол (ибо Невзоров считал, что только физика является Наукой) примером такой науки как математика (физика же вышла из широкой шинели философии*), а равно Белковский отметил, что Эйнштейн чисто теоретически (не экспериментально) измыслил свою теории относительности (которая является по сути профанацией и никак не объясняет природу времени, - если кто-то мне явно приведет объяснение Эйнштейном природы времени, я с радостью приму, но еще Ньютон утверждал, и я с ним полностью согласен, что время абсолютно, равномерно, но Ньютон признавался, что никак не может объяснить природу времени, причину его происхождения; Эйнштейн же утверждает, что время относительно, то есть пока сигнал идет от одного источника до другого, приемник как бы отдыхает, находится вне времени и материально не меняется во времени, с чем трудно согласиться). Ну и на заявление Невзорова, что физика - единственная наука, можно возразить, что тогда Павлов - не ученый, ибо не был физиком, а физиология – не наука.

    Базаров бы нам еще математику объяснил физиологическим строением мозга, не очень понятно, как вообще логику объяснить учением Павлова об условных рефлексах.

    *Первым термин «физика» ввел философ Аристотель. Хорошо бы понимать еще, что физика вышла из философии. Труд Ньютона по физике еще так и назывался «математические начала натуральной философии». Видите, в физике сошлись математика и философия, две идеалистические крайности логического описания материального мира.   
    Физика в переводе с греческого означает Природа. Невзоров занимается природоведением, что грубо, весомо, зримо, что представляет время, но изучает вневременное – закономерности как идеальные основы мироздания.

    P. S. Да и смешной выглядит «конечная Вселенная Хоккинга и Эйнштейна», которая к тому же была размером с точку – нематериальной, идеальной величиной. А это все от непонимания базовых основ философии, утверждающих логически, что «абсолютное ничто невозможно», пространство же бесконечно и бесконечна материя.
   
     Примечание. Культура – это образование, воспитание, наука – в первую очередь. Если Невзоров против культуры, то он против и науки, за невежество и невоспитанность. Невзоров себя называет «мерзкий трилобит». Порой он представляется яркой бациллой, готовый поразить здоровый организм общества. Порой он напоминает навозного жука, что вечно копается в разного рода нечистотах. Те, чьи интересы он отстаивает, США, за американские деньги, подрывая российский патриотизм, сами являются девственно-примитивными патриотами. Порой идейными, так что добровольцами и в силу того, что «Родина приказала», отправляются, например, во Вьетнам, далекую и чужую страну, воевать с коммунистическими идеями. Отрицая память и верность предкам, Невзоров сам вспоминает своих предков, команчей и кгбшников и гордится ими.
    После гибели цивилизаций как раз остается только их Культура, образ их культуры, артефакты, образцы.    

    Цитирую Невзорова (имморалиста): «вытирание ног о различные святыни — это самая важная часть профессии публициста. Впрочем, разнообразие святынь обязывает и к разнообразию подошв. Большинство святынь ядовиты и требуют прочного протектора на башмаках. К сожалению, закон РФ лишил нас приятной возможности оскорблять чувства верующих (то есть, есть какие-то особые чувства у так только называющих себя верующих, но таковыми не являющимися, а наши чувства хлам, их можно оскорблять). Но осталось еще много всяких «сакральностей», которые по своей глупости ничем не уступают религии. Например, традиции, идеологии и патриотизм (прим. ред. национальность, поклонение предкам и др. скрепы общества; здесь Невзоров выступает антиобщественником, эгоистом, пиратом, сеющим яд антиобщественной морали, но тем и «хорош», чтобы провоцировать людей к самостоятельному мышлению, не соглашаться, сомневаться, относиться критически, как того и желает Невзоров).
    Невзоров ныне вообще выступает неким ярким вредоносным образованием в российском организме, призванным укрепить этот организм. Склонен к оскорблению чести и достоинства российских граждан, России. Оскорбление же чести и достоинства Невзорова не может быть осуществлено по причине отсутствия таковых. Ибо сам представляет себя «пиратом», человеком бесчестным, проповедуя ложь, беспринципность, продажность. Цитирую определение: «Честь — это достойные уважения и гордости моральные качества человека; его соответствующие принципы, предполагающие совесть; также добрая, незапятнанная репутация». Невзоров, полагая себя «пиратом», сам всячески подчеркивает, что такового у него нет и все подобное отрицает. Цитирую определение: «Достоинство — морально-нравственная категория, означающая уважение и самоуважение человеческой личности». Невзоров относится к человеку, как к примитивному питекантропу, лишенному морально-нравственных категорий. Поэтому ни о каком достоинстве личности здесь говорить не приходится. «Достоинство – категория этики, характеризующая ценность индивида как нравственной личности». Невзоров полагает себя безнравственным. Так что, чего нет, что отрицается, оскорбить нельзя.

    Невзоров называет историю «клюквой». Но, следуя его материалистическому, строго научному взгляду, клюква – это ягода. Так как история может быть ягодой? Видимо, он и сидит с Белковским под «развесистой клюквой» публицистики.
    На западе рассказывает, в соответствии с развесистой клюквой своей публицистики, о скором распаде России, то, чего они так жаждут услышать.
    Людей без чести цепляют люди с честью. Поэтому ему хочется все возвышенное низводить до своего низкого уровня. Он уже плевал на «мораль», значит и на «честь» и на «достоинство», ибо это составные части морали.
    Ему и остается только ёрничать и играть ударениями, окончаниями, к примеру, называя доцентов – до’центами и т.п. (это отчасти и оттого, что у данного персонажа нет никакого профессионального высшего образования, и он является самоучкой, к тому же страдает комплексами неполноценности, а потому и старается всех и вся унижать вокруг себя).
   
    Примечание. О неприятии мира сего. М. Цветаева:

    «О слезы на глазах!
    Плач гнева и любви!
    О Чехия в слезах!
    Испания в крови!
    О черная гора,
    Затмившая — весь свет!
    Пора — пора — пора
    Творцу вернуть билет.
    Отказываюсь — быть.
    В Бедламе нелюдей
    Отказываюсь — жить.
    С волками площадей
    Отказываюсь — выть.
    С акулами равнин
    Отказываюсь плыть —
    Вниз — по теченью спин.
    Не надо мне ни дыр
    Ушных, ни вещих глаз.
    На твой безумный мир
    Ответ один — отказ.»

    Да, это отрицание мира в духе Достоевского… но беда в том, что нас никто не спрашивает.
   
    Примечание. Достоевский хорошо сознавал научный атеизм мира. «…В самом деле — какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов?
    Я создан с сознанием и эту природу сознал; какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть, страдающего, но я не хочу страдать — ибо для чего бы я согласился страдать?
    Природа, чрез сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. Человеческое сознание наделало из этого возвещения религий. Она говорит мне, что я, — хоть и знаю вполне, что в “гармонии целого” участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму ее вовсе, что она такое значит, — но что я все-таки должен подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание в виду гармонии в целом и согласиться жить.
    Но если выбирать сознательно, то, уж разумеется, я скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь, — останется ли это целое с гармонией на свете после меня или уничтожится сейчас же вместе со мною. И для чего бы я должен был так заботиться о его сохранении после меня — вот вопрос?
    Пусть уж лучше я был бы создан как все животные, то есть живущим, но не сознающим себя разумно; сознание же мое есть именно не гармония, а, напротив, дисгармония, потому что я с ним несчастлив. Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить охотно, но именно под условием жить как животные, то есть есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей.
   Есть, пить и спать по-человеческому значит наживаться и грабить, а устраивать гнездо значит по преимуществу грабить. Возразят мне, пожалуй, что можно устроиться и устроить гнездо на основаниях разумных, на научно верных социальных началах, а не грабежом, как было доныне. Пусть, а я спрошу для чего? Для чего устраиваться и употреблять столько стараний устроиться в обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно? На это, уж конечно, никто не сможет мне дать ответа.
   Всё, что мне могли бы ответить, это: “чтоб получить наслаждение”. Да, если б я был цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и всё человечество — обратимся в ничто, в прежний хаос.
   А под таким условием я ни за что не могу принять никакого счастья, — не от нежелания согласиться принять его, не от упрямства какого из-за принципа, а просто потому, что не буду и не могу быть счастлив под условием грозящего завтра нуля. Это — чувство, это непосредственное чувство, и я не могу побороть его.
   Ну, пусть бы я умер, а только человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может быть, я все же был бы утешен. Но ведь планета наша невечна, и человечеству срок — такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество, — всё это тоже приравняется завтра к тому же нулю. И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого.
   И наконец, если б даже предположить эту сказку об устроенном наконец-то на земле человеке на разумных и научных основаниях — возможною и поверить ей, поверить грядущему наконец-то счастью людей, — то уж одна мысль о том, что природе необходимо было, по каким-то там косным законам ее, истязать человека тысячелетия, прежде чем довести его до этого счастья, одна мысль об этом уже невыносимо возмутительна.
    Теперь прибавьте к тому, что той же природе, допустившей человека наконец-то до счастья, почему-то необходимо обратить все это завтра в нуль, несмотря на все страдание, которым заплатило человечество за это счастье, и, главное, нисколько не скрывая этого от меня и моего сознанья, как скрыла она от коровы, — то невольно приходит в голову одна чрезвычайно забавная, но невыносимо грустная мысль: “ну что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб только посмотреть: уживется ли подобное существо на земле или нет?”
    Грусть этой мысли, главное — в том, что опять-таки нет виноватого, никто пробы не делал, некого проклясть, а просто всё произошло по мертвым законам природы, мне совсем непонятным, с которыми сознанию моему никак нельзя согласиться. Ergo:
    Так как на вопросы мои о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что могу быть счастлив не иначе, как в гармонии целого, которой я не понимаю, и очевидно для меня, и понять никогда не в силах...
    Так как природа не только не признает за мной права спрашивать у нее отчета, но даже и не отвечает мне вовсе — и не потому, что не хочет, а потому, что и не может ответить...
    Так как я убедился, что природа, чтоб отвечать мне на мои вопросы, предназначила мне (бессознательно) меня же самого и отвечает мне моим же сознанием (потому что я сам это все говорю себе)...
    Так как, наконец, при таком порядке, я принимаю на себя в одно и то же время роль истца и ответчика, подсудимого и судьи и нахожу эту комедию, со стороны природы, совершенно глупою, а переносить эту комедию, с моей стороны, считаю даже унизительным...
    ...То, в моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдание, — вместе со мною к уничтожению… А так как природу я истребить не могу, то и истребляю себя одного, единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого.»
    — Ф. М. Достоевский, “Приговор”

    Примечание. Растения, животных и людей, да и все материальное, никто не спрашивая, обрекает на муки бытия по заведенной необходимости, если угодно, по так называемой «божьей воле». Только «добра» ли она с рождения, например, к больным детям?!. Или хищническим мироустройством, где есть хищники и жертвы? Где является рок несчастных случаев, катастроф и т.п.?

     Примечание. К примеру, «недостойный» Достоевский словами Алеши не согласен, что уважать можно только естественные науки (эта мысль стара как мир). («Братья Карамазовы») «— Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос,— разом отчеканил мальчик и в один миг весь покраснел, так покраснел, что на него жалко стало смотреть. Но мальчики все на него глядели в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие в упор глаза разом повернулись к Коле. Тот с презрительным хладнокровием всё еще продолжал обмеривать взглядом дерзкого мальчика.
    — То есть как же это они основали? — удостоил он наконец проговорить,— да и что значит вообще основать город или государство? Что ж они: пришли и по кирпичу положили, что ли?
    Раздался смех. Виноватый мальчик из розового стал пунцовым. Он молчал, он готов был заплакать. Коля выдержал его так еще с минутку.
    — Чтобы толковать о таких исторических событиях, как основание национальности, надо прежде всего понимать, что это значит,— строго отчеканил он в назидание.— Я, впрочем, не придаю всем этим бабьим сказкам важности, да и вообще всемирную историю не весьма уважаю,— прибавил он вдруг небрежно, обращаясь уже ко всем вообще.
    — Это всемирную-то историю-с? — с каким-то вдруг испугом осведомился штабс-капитан.
    — Да, всемирную историю. Изучение ряда глупостей человеческих, и только. Я уважаю одну математику и естественные,— сфорсил Коля и мельком глянул на Алешу: его только одного мнения он здесь и боялся. Но Алеша всё молчал и был всё по-прежнему серьезен. Если бы сказал что-нибудь сейчас Алеша, на том бы оно и покончилось, но Алеша смолчал, а «молчание его могло быть презрительным», и Коля раздражился уже совсем.
    — Опять эти классические теперь у нас языки: одно сумасшествие, и ничего больше... Вы опять, кажется, не согласны со мной, Карамазов?
    — Не согласен,— сдержанно улыбнулся Алеша…»
       
      Примечание. Да, 700 лет Россия пребывала во тьме невежества без наук. Но где были Англия, Германия, Франция (я уже не говорю о США, которых и вовсе не существовало), когда в древней Греции основывались Академия, Лицей, когда славились пифогорейские, афинские школы и др.? А если вспомнить Египет, Китай и др.? Развитие народов, как и людей, относительно.

    Примечание. (Пушкин) «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман». Ключевое слово здесь «возвышающий»… Возвышение оказывается по значимости выше истин (и принцип стремления к возвышению, к превосходству).
               
    (цитирую отвлеченно) «Как объяснить эти слова молодому человеку из нашего времени? Что они-то как раз и есть истина... Почему  "нас  возвышающий обман"  лучше тьмы низких истин? Низких истин...  Проза жизни?  Тогда возвышающий обман - поэзия жизни?
    Другой аспект.  Низкие истины - это житейские истины. А их - тьмы и тьмы... Все они сводятся к тому, чтобы на опыте поколений рассказать человеку (указать), как ему нужно жить.

    - Лирики нет без фантазии –
    лжи, столь похожей на правду. 
    Ложь! Она форма и суть 
    истинных – лучших – стихов.
               
     «Поэзия вся соткана из вывернутой наизнанку реальности, я уже не говорю о сказках - "сказка - ложь..." Значит и сказочник - лжец. Так что саморазоблачение сказочнику, как и поэту не грозит, все и так об этом знают.» А тот, кто это преподносит как открытие, указывая на это, явно сам находится на уровне глупцов или считает других таковыми.

    Примечание. Невзоров представляет развлекательное шоу, политический стеб, нетрадиционную точку зрения на традиционные представления и ценности, причем, с умом и поэтически образно. Кстати, в публицисты порой идут неудавшиеся поэты, мыслящие образно, ибо в публицистике можно образные сравнения не рифмовать. 

    Примечание. Иные писатели не любят поэзии, ибо не дотягивают до высшего искусства слова и творят прозой, но опять же здесь им бывает не уйти от поэтики, которую свободно можно излагать, не заботясь о рифме. 
    Для Невзорова высшим языком является язык науки. Но основным языком науки является язык математики и язык логики, ибо даже физические законы записываются в математической форме, а словесные формулировки должны быть безупречно логичны.

    Примечание. Когда (российский) народ Невзоров сравнивает с дойной коровой, чье вымя доят умелые пальцы чиновников, а корова лишь поводит мордой, то где же здесь научная основа, ибо Невзоров утверждает, что все его метафоры и аллегории основаны только на науке? В свою очередь, часто поэты и писатели являются публицистами. 

    Примечание. Невзоров хоть и против литературы, но постоянно использует поэтические, образные сравнения. То есть по сути он поэт в публицистике, и его речи довольно цветисты. Если же сравнивать литературу с публицистикой, то литература оказывается более фундаментальной, как закрепление в письме лучшего, напротив, публицистика более конъюнктурна (возможно, из-за этой близости Невзоров так возненавидел русскую классику и ее лучших представителей, авторов, вошедших в мировую литературу одними из лучших, признанными, на долгие времена).
   
    Примечание.  Ну посмотрите, как цветасто, как поэтично пишет, говорит Невзоров! «Искусство оскорблять»:
    «Сегодня у нас есть законы естествознания. Все, что им противоречит может быть смело и безоговорочно отбраковано. Мы можем не принимать во внимание (или не воспринимать всерьез) летающие препуции, психотерапии или «внетелесные ощущения».
    Тогда эти ориентиры еще не были сформулированы. Все было гораздо сложнее и запутанней.
    И это было прекрасно, так как только безбрежный и бездонный эпистемологический хаос XVII века мог породить фигуру, способную этот хаос укротить и упорядочить. По логике развития науки она непременно должна была выйти из «пены столетия».
    Эта «Афродита» не замедлила явиться.
    Ею стал профессиональный солдат-наемник, картежник, пират и дуэлянт Рене де Декарт. Он же Картезий или Картезиус, т. к. академические правила того времени требовали от ученого латинизировать имя.
    Его образование ограничилось иезуитской школой в Ля Флеш, где Декарта обучили латыни, начаткам простой математики, а также иезуитской логике.
    Окончив школу, Декарт отправился воевать.
    Разумеется, не за родную Францию, а за талеры и гульдены. Под знаменами Максимилиана Баварского он брал Прагу, а под барабаны принца Оранского громил Арминиан.
    Попутно он странствовал, картежничал, брюхатил дам и девиц, богохульничал, пьянствовал, пиратствовал, курил табак, дрался на дуэлях, т. е. вел очень здоровый образ жизни.
    Периодически Декарт затворялся в глуши и шлифовал линзы. Или навещал бойни, где изучал свиные сердца.
    Впрочем, не только сердца и не только свиные.
    Вспомним известный пример, характеризующий его, как весьма дерзкого экспериментатора.
   Проделав в ставне на окне своего кабинета отверстие, Декарт закрепил в нем свежевынутый бычий глаз, «смотрящий наружу». С задней стенки глаза он соскоблил слой тканей и получил возможность «через глаз» созерцать миниатюрное, перевернутое изображение собственного двора.
    Его эмбриологические занятия тоже стоят отдельного упоминания.
    «Я однажды заставил убить корову, которая, как я знал, недавно зачала, исключительно с целью осмотреть ее плод». (Декарт-письмо к Мерсену от 2 ноября 1646 г.)
    Он никогда и нигде не преподавал, почти не читал лекций, да и вообще избегал академической среды. В частности, известно, что по необъяснимым причинам Декарт уклонился от знакомства даже с Галилеем.
    Свои дни он закончил при дворе шведской королевы Кристины, приняв отравленную облатку из рук иезуита Жака Виоге, так как орден Иисуса стало раздражать влияние Картезиуса на юную королеву.
    Конечно, ему больше пошел бы костер, но сентиментальные иезуиты решили по-братски обойтись с выпускником школы Ля Флеш и ограничились ядом в причастии.
    Чем именно начинил Виоге «тело христово» осталось неизвестным, но умер Декарт в муках.
    Дальше все складывалось еще удачнее: его сочинения были внесены в INDEX LIBRORUM PROHIBITORUM, а специальным указом Людовика XIV во всех университетах Франции было запрещено поминать даже имя Картезия.
    Жизнеописание Декарта, разумеется, не может вызвать ничего, кроме зависти. Хотя по экзотичности его отчасти и перещеголял Хокинг с боковым амиотрофическим синдромом, тем не менее, биография Рене де Декарта и по сей день является эталонной для ученого. Прежде всего тем, что это биография человека, для которого храбрость была привычкой.
Впрочем, дело не в этом.
    Следует напомнить, что мы говорим о человеке, который с поразительной легкостью перевернул и структурировал европейскую науку.
    Он подарил метод, с помощью которого из любого месива знаний можно изъять самое необходимое и важное, отсеяв пустяки и лишние подробности.
    Картезий утвердил очевидное: «все науки настолько связаны между собой, что легче их изучать все сразу, нежели какую-либо одну из них в отдельности от всех прочих….». (Декарт «Правила для руководства ума» правило 1-е.»)
    Его «Рассуждение о методе, позволяющем направлять свой разум и отыскивать истину в науках» не утратило эффективности и сегодня. Определенные неудобства доставляет архаичность стиля, но ее преодоление щедро вознаграждается.
    Более того, без применения декартовского метода «снимания сливок со всех наук» попытка разобраться в происхождении жизни сегодня обречена на полный провал.
    Не случайно один из первых авторов теории абиогенеза Джон Бэрдон Сандерсон Холдейн (1892–1964), основоположник биохимической генетики, основал общество «картезианцев» и первым в XX веке применил разработанные Рене Декартом методы познания сложных явлений.
    Необходимо уточнение.
    Под картезианством, (в данном случае), имеется в виду не философская система и не мерещившаяся Декарту во мгле его века «двойственность мира и человека».
    Отнюдь.
    Мы говорим лишь о картезианской механике мышления. О способности дерзко состыковывать данные самых различных наук для получения ответов на глобальные вопросы.
    Картезианство учит идти против всех догм и научных приличий. Оно основано на бесстрашии, бестрепетности и отсутствии авторитетов.
    По сути, это пиратство.
    Конечно, применение этого метода обрекает на некоторую поверхностность, а порой и на забавные мелкие ошибки.
    По поводу ошибок можно не беспокоиться. Если идея имеет ценность, то в науке достаточно уборщиц, которые охотно приберут неизбежный мусор.
    Конечно, картезианство гарантирует конфликт с «узкими специалистами», но этих бедолаг следует понимать и прощать.
    Будучи, преимущественно, евнухами, призванными охранять и поддерживать порядок в своём фактологическом «гареме», специалисты и обязаны сопротивляться проникновениям в него всяких наглецов.
    Разумеется, обнаружив забравшегося в «гарем» чужака, евнухи-доценты обязательно поднимут разоблачительный ревнивый крик. Притвориться «одним из них» не удастся. Можно даже и не пробовать. Даже если актерских способностей хватит на имитацию их мимики и речи, то все равно, рано или поздно, наступит момент «снимать шаровары». Тут-то все и откроется. Так что лучше сразу действовать дерзко и уверенно, не обращая внимание на возмущение.
    Основательно пошалив в «гареме» с самыми красивыми идеями и набив карманы драгоценными фактами, напоследок надо вежливо раскланяться. Затем следует восхититься самоотверженностью евнухов-хранителей, тратящих свою жизнь на охрану и благополучие «гарема». После этого, «сделав ручкой», можно выпрыгивать из окна.
    (Это называется академической междисциплинарной этикой и ее следует неукоснительно соблюдать).
    Столь же малой проблемой является и т. н. «поверхностность». Разумеется, она весьма условна и «поверхностностью» может быть названа с большой натяжкой.
    Но!
    Одно дело создавать и развивать научную дисциплину, другое — пользоваться ею и снимать с нее «сливки». Конечно, это совершенно разные уровни. Первое требует абсолютной углубленности и жертвенности, детального постижения всех нюансов. Второе — всего лишь структурированного трезвого знакомства с нею.»

    Примечание. Отмечу, что «Картезиус» также был философом, известный «картезианством», и математиком, соединившим алгебру и геометрию «декартовой» системой координат, сделав алгебру геометричной, а геометрию алгебраичной; кстати, это он сказал: «Философия, поскольку она распространяется на все доступное для человеческого познания, одна только отличает нас от дикарей и варваров, и каждый народ тем более гражданствен и образован, чем лучше в нем философствуют; поэтому нет для государства большего блага, как иметь истинных философов».

     Примечание. Не является ли факт наличия у всех народов (наверное, без исключения) тех или иных религиозных воззрений доказательством того, что молитва, необходимость обращаться к высшим силам является безусловным рефлексом (по крайней мере, условным – точно у многих, кто совершает молитвы-обращения к Богу)? Я полагаю, что именно так и обстоит дело, и что это является косвенным свидетельством в пользу связи Бога-абсолюта и необходимости иметь с ним логическую, чувственную, интимную связь у разумного человека (и даже у животного, и растения, ибо у каждого есть его логика существования). Полный атеизм же в таком случае представляется чем-то противоестественным, как асексуальность. На том и стоит церковь… на безусловном (или условном, но вернее безусловном*) рефлексе.
    В этом случае, я не сомневаюсь, что Невзоров, полагая себя атеистом, все же лукавит. Атеизм является противоестественным в силу того, что имеется безусловный рефлекс где-то в глубине натуры обращения к высшим силам (что может не сознаваться даже), Богу-абсолюту, который творит, меняет все окружающее, весь окружающий мир помимо чьей-либо воли, каждое мгновение времени. Творя и меняя самого Невзорова помимо него, полагая как материальный объект и даже субъект. И при этом Невзоров пытается обмануть себя и других, заявляя, что никакого Бога нет. Точнее было бы сказать, что Иисус не представляет Бога на земле, а представляет его столько же, сколько и каждый человек, ну хотя бы в отличии от других привнося некоторое этическое, моральное учение.

    Молитва – мысленное, чувственное обращение к всеобъемлющей логике жизни, мироздания, к Логосу; в то время как мысли и чувства имеют свою логику; так что молитва, как обращение логики человека к всеобъемлющей логике, Логосу, это естественно, нормально.

     *человек приходит к молитве, когда чего-то желает, но его желание не исполняется, а желает он чего-то постоянно; когда человек попадает в крайне трудное положение, что не редкость; когда попадает в эту жизнь и оказывается перед неизвестностью, неопределенностью будущего, то он совершенно бессознательно начинает молиться, обращать свои просьбы к чему-то Высшему, задавать вопросы, хотя бы себе. И я полагаю, что это является безусловным рефлексом. На чем и базируется любая религия (и философия) и всевозможные магические услуги. На этих потребностях людей.   

      Примечание. Гиппиус: «Естественная и необходимейшая потребность человеческой души всегда — молитва. Бог создал нас с этой потребностью. Каждый человек, осознает он это или нет, стремится к молитве. Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка — это лишь одна из форм, которую принимает в нашей душе молитва».

    Примечание. Перед человеком, оказавшимся в мире, онтологически с необходимостью встают следующие вопросы:
1. Необходимость объяснить, что в этом всем, почему я оказался здесь, что происходит и что будет после смерти.
2. Человек обнаруживает свою беззащитность, слабость, беспомощность, болезни, смерть… и, полагая за всем существующем (коль все существует, то в силу чего-то!) всевышнее существо, обращается к нему за помощью. Все это вполне естественно и не удивительно, что закрепляется на уровне рефлексов. Молитва становится условным, и даже безусловным рефлексом. На этом и стоят все религии и церкви. 1 – они пытаются ответить на философские вопросы. 2 - дают возможность общения с всевышнем существом, Богом, обставляя это все ритуалами, обычаями, традициями и т.п.

    У разумного, самостоятельного мыслящего человека, философа, на первом месте оказывается Философия, а не религия, подкрепленная наукой, научными знаниями. А на втором месте, при условии его понимания истинного Бога-абсолюта*, он помимо церквей, пророков, батюшек и т.п. способен самостоятельно обращаться к Богу, один на один, посредством своего разума и чувств, самостоятельно сочиняя свои молитвы, исходя из себя.

    *Почему вообще возможен научный эксперимент? Почему вообще возможно повторение результата? Потому что в основании явления лежит одна и та же идеальная закономерность, то есть неизменная.

     Примечание. Я думаю, что у многих совесть, чувство справедливости врождены, то есть находятся на уровне безусловных рефлексов. А это свидетельствует в пользу «доброты» абсолюта-Бога. Конечно, в формировании совести множество вырабатываемых воспитанием условных рефлексов, но основа все же безусловна. Например, как реакция на крик, писк о помощи ребенка у матери, и не только у матери. Но! Наличие таких реакций как ненависть, агрессия, гнев, раздражение свидетельствует и о «зле» абсолюта-Бога. Вы же понимаете, что мир устроен как всеобщая тризна, где все друг друга поедают. Так что здесь мы имеем целый комплекс противоречий-отрицаний. Человеческая натура оказывается амбивалентной, двойственной, сотканной из противоречий. В силу чего это происходит? В силу отрицания, полагающего противоположности. И физиология в конечном счете, как и все науки, что касаются реального существования, ничего не может здесь боле объяснить, кроме как констатировать факт наличия различных реакций, ибо физиология вторична, как и весь материальный мир вообще (по отношению к идеальному миру низменных закономерностей).

     Примечание. Невзоров утверждает, что история – не наука, в ней нет закономерностей. Но, к примеру, мы знаем закон революции, что она со временем пожирает своих творцов. Также мы можем смотреть Невзорова в цифровой записи, что стала уже историей, и повторять эту запись сколько угодно раз, где в точности повторяются его мысли, не меняясь. Также история дает нам формы правления, что мало изменяются – например, диктатуру, олигархию, демократию и т.п. История дает нам различные правовые системы, обычае, нравы, что могут иметь много общего в различные времена у различных народов.   

     Примечание. С тем, что в общем-то личностные качества (помимо одаренности) уж не столько важны в научных открытиях, поскольку почти одновременно многие открытия осуществлялись разными людьми, я соглашусь, тем более, что объективная закономерность является таковой безотносительно к кому-либо, является универсальной, общей (после гибели человечества, когда ему на смену придет где-то в ином уголке планеты иной род разумных существ, то закономерности будут вновь открываться, переоткрываться, это неизбежно; совершенно по иному обстоит дело с чем-то уникальным, с искусством, где важна именно личность творца. К примеру, произведения Пушкина уже не будут повторены, они уникальны, равно как и картины, музыкальные произведения, хотя мелодии носят уже более общий характер). Поэтому и биографии ученых бывают не столь интересны. Да и если множество людей осуществляет забег, то кто-нибудь обязательно будет первым, а то и не один. И вот здесь личность все же имеет значение, ибо само по себе первенство уже вызывает интерес и к личности победителя. Можно сказать, коль многие бегут, то обязательно будет и первый, и тем не менее, осуществил первенство кто-то конкретный благодаря каким-то своим личным качествам. И смотрите, как ревностно ученые борются за первенство открытия! Это еще раз свидетельствует о важности идеи первенства как основного принципа бытия. И я полагаю, что стремление к первенству является безусловным рефлексом, закреплено на уровне инстинктов. Подтверждением чего является, к примеру, стремление всюду занимать лучшие места, ревность, если где-то не оказался первым. Всюду, где имеет место борьба за первенство, есть возможность быть лучшим, там является и масса переживаний, чувств, эмоций, связанных с этим, от величайшей радости, беспредельного счастья одержанной победы, до всего негатива, связанного с поражением, ибо звучит издревле «горе побежденному!» Кстати, безусловный рефлекс стремления к первенству дополнительно закрепляется еще и золотом в случае первенства в спорте, что опять же свидетельствует о его важности. Это я провожу параллели с вознаграждением собак едой. Только здесь, как мы видим, все обстоит куда более серьезнее.   

        Примечание. Невзоров: «Россию, Родину-Мать давно пора лишить родительских прав за ее отношение к своих детям, которых она бросает, забывает, калечит, убивает и т. п. За ее личиной стоит государство.» Это имеет место быть.

        Невзоров завирается про русскую культуру, Петра I называет «предателем Родины», коль он от «квасного патриотизма» обратился к западу. То есть подменяет понятия. Выступает против понятий патриотизма, Родины, но свою личную семью ценит очень высоко, не понимая и того, что семья и составляет основу патриотизма, Родины (ибо он сам является отцом и будет, если что, защищать свою семью, я думаю, для него семья «свята»; невозможно до конца быть имморалистом; у каждого человека есть что-то, что он почитает, что именно для него «свято», поэтому он лицемерит). Всех философов называет «дураками», не понимая даже основного вклада Гегеля в развитие понятий «абсолюта», «ничто», - это как раз о Боге, хотя я согласен, что Гегель много писал околесицы. Не понимает и того, что физика вышла из философии, того же Аристотеля, который, к слову изучал, исследовал и много естественного. Ну да что взять с дилетанта, публициста, журналиста.

    Если естественным наукам, таким как физика, химия и т.п. мы обязаны улучшению жизни и материальному прогрессу, то культуре – красоте обустраимоевого нами мира.

    Примечание. Невзоров родился и вырос в одном из самых культурных городов мира, Санкт-Петербурге, и тут же выступает против Его сути – культурности (науки, кстати, включаются в культуру), что не только воспитывает (наука, как известно, не воспитывает), но и облагораживает не только внутренне, но и внешне (ибо архитектура и воплощенное в ней мифотворчество также влияют на образование человека!). И здесь Невзоров напоминает ублюдка, засранца, что сел в Храме, где родился, вырос и воспитался, погадить). Если ему не нравится, то пусть будет жителем железобетонных, пластмассовых, комфортных конструкций, создаваемых на основе научного прогресса, без примести какого-либо искусства, культуры, пусть будет некультурным американцем (выросшим, на самом деле, на некоей американской культуре). Пусть станет жителем США (страны, которая не представляет из себя почти никакой художественной ценности) и развлекает невоспитанных американцев (у которых, кстати, нет и поэзии), не знающих русского языка и которым недоступна русская культура (да даже европейская находится за океаном), при этом рассказывая о «русских туземцах»*. Он же шут, а шут может говорить все, что ему вздумается, сегодня одно, а завтра прямо противоположное, перевирая, язвя, насмехаясь, как угодно. Но при этом стоит понимать, что он клоун, и относиться соответственно к тому, что он говорит, ибо на то он и шут (выступает на потеху публики – публицист-смехач), еще и придворный.

    *(у которых есть поэзия, одна и выдающихся в мире, а равно появится и настоящая философия, превосходящая все остальные мировые философии; ну и выдающихся ученых хватает и тем более людей искусств, что составляют русскую культуру; тогда как, например, немцы, не смотря на множество своих выдающихся ученых, называли себя «нацией философов и поэтов»)

    Примечание. На дверях академии Платона (которого, как и почти всех, Невзоров считает (древним) «дурачком») было написано: «Да не знающий геометрии (математики) не войдет сюда». Невзорову неведома математика, он по своему невежеству ее даже за науку не считает, равно как и философию, которая на несколько голов стоит выше публицистики. Получается, что ему и двери в науку закрыты. Его представления о физике довольно смехотворны, ибо достаточно взглянуть на список его книг, в которые входит Хоккинг и Эйнштейн с фейковыми теориями относительности, точками сингулярности, конечными в пространстве и времени вселенными, еще и искривлёнными и т. п. То есть существа науки он не разумеет своим поверхностном, публицистическим взглядом журналиста. Все иные гуманитарные умы он вообще не почитает. Хотя, к примеру, и история, и психология имеют свою логику. Забавно, что по этому же принципу обесценивается и вообще все искусства, коль в них нет физики, физиологии, химии и т.п. От своих собеседников Невзоров упорно требует знание названий работ Павлова. Спрашивается, зачем знать названия работ, если итак всем известно существо его теорий об условных рефлексах. Это существенно и это небольшие научные факты в море научных фактов. Даже в обыденной поговорке об этом говорится «привычка – вторая натура». Кстати, курильщикам, алкоголикам, наркоманам как раз из-за этих условных рефлексов в основном тяжело избавиться от своих пристрастий. Здесь же находится и Невзоров со своим курением, и знания об условных рефлексах и анатомии ему не помогают избавиться от курения, а себя и других он убеждает в обратном. 
    Считая всех вокруг «дурачками», как это не смешно, главным «дурачком» оказывается Невзоров, шутом, смешащим, потешающим людей. К его болтовне так и стоит относиться.

    Примечание. Разве может умный человек оценивать ум как таковой по наличию какой-либо (еще и сомнительной) премии?!. А именно такой критерий оценки у Невзорова, по наличию нобелевской премии в естественных науках, в список которых, к слову, например, математика не попадает. Да и вообще, какое отношение ум как таковой имеет к какой-либо премии?.. Ну а чего ожидать от публициста и дилетанта. 

    Публицистика – нечто гуманитарное, даже если и опирается на науку.
    
    Примечание. «Мнение публициста о науке» – звучит уже смешно. Если он ещё ориентируется в науке по мнениям официально признанных авторитетов, считая их авторитетами по полученным премиям, то назовите сами слово тому, для кого мнение (научного) авторитета – закон.

     Примечание. Можно ли считать Невзорова умным (коль он всех вокруг, кто не имеет нобелевской премии по физике или химии, называет «глупцами»), если он, основываясь на науке, считая, что мозг лошади мало отличается от мозга человека, берется обучить лошадь латинской грамоте? Странно, что раньше никто не додумался лошадей обучать наукам и латыни в школах? Полагая же, что физиологически мозг «выдающего ума» не отличается от мозга «посредственного ума», Невзоров делает вывод, что… нет «выдающихся умов». Господи, ну и …! подберите слово сами. 

    Примечание. Если учесть вышесказанное о признании в академических кругах в качестве Нобелевской премии, что же мы читаем с другой стороны? А Невзоров:
    «Особо опасное мышление. Из истории фриков.
    Наука потешалась над Галилеем, предлагая ему глядеть на небеса не в телескоп, а в большой клистир (по профессии Галилео был не астрономом, а медиком). Как известно, дело кончилось тем, что доктор Галилей очень глубоко засадил этот клистир в зад штатной учености XVII столетия. Вынуть она его так и не смогла, но со временем научилась им приветливо помахивать.
     ...свободомыслие нигде не преследуется с такой яростью, как в академической среде, а реальные движители науки немедленно получают клеймо «фриков».
    Всякому пришедшему в «мир науки» гораздо комфортнее встроиться в марширующие колонны до;центов, выучить их корпоративные кричалки и всю жизнь покорно «считать свои ракушки». Эта серенькая судьба незавидна, но она полностью страхует от самых страшных обвинений — в занятиях «лженаукой» и во «фричестве».
    Судьба Галилея и его условного «близнеца» в XX веке Освальда Теодора Эвери — прекрасная иллюстрация к обширной и поучительной истории фриков.
    В XVII веке официальных ученых, ориентированных на обеспечение богословской картины мира, были тысячи. Каждый из них имел возможность публиковаться и занимать кафедры лучших университетов. Мы можем, конечно, следуя традиции, назвать их «схоластами», но это обозначение будет очень условным.
    Отметим, что среди «схоластов» были не только мастера красивого шарлатанства или подтасовщики фактов. Ничего подобного. В большинстве это были абсолютно добросовестные исследователи.
    Да, они не сумели преодолеть притяжение «христианской истины» и именно под нее «гнули и рихтовали» естественные науки. Но делали они это вполне искренне и самоотверженно.
    Именно официальная наука Ватикана и считалась настоящей ученостью, а такие, как Бруно, Коперник, Галилей и Везалий, имели репутацию «фриков», экзотических прыщиков, вскочивших на благородном носу подлинного знания.
    Коперник неслучайно так долго тянул с публикациями своих открытий, понимая, что De Revolutionibus Orbium Coelestium Libri Sex будет квалифицированно осмеян и объявлен лженаукой. Он писал: «Меня пугает мысль о презрении из-за новизны и отличий моей теории» (цит. по M.B. Hall. The Scientific renaissance 1450–1630).
    Как выяснилось чуть позже, Коперник оказался прав. Его труд на долгое время стал объектом не академических обсуждений, а лишь насмешек. Над ним глумились многие. От авторов популярных дидактических поэм и энциклопедий (Де Бартаса и Ж. Бодена) до столпов науки (Тихо Браге и Ф. Бэкона).
    В XVI–XVII веках научная ревность уже существовала. «Специалисты» умели защищать свои «владения» от любых чужаков. Чтобы получить право голоса в науке, необходимо было примкнуть к соответствующей касте (астрономов, химиков, картографов), разумеется, полностью разделяя ее взгляды по всем ключевым вопросам. Была отработана и тактика нейтрализации диссидентов и пришельцев, нелегально пробравшихся в дисциплину. Она была примитивна, но она работала.
    Каста умело использовала тактические преимущества своей «высоты». Она устраивала академический погром новых взглядов, а затем обязательно спускала свою оценку «этажом ниже», к беллетристам, прессе и интеллигенции (в самом широком смысле этих понятий, вполне применительных и к XVII веку). Те, мало понимавшие в сути вопроса, но доверяющие званиям и титулам, охотно начинали травлю, за пару лет превращая практически любого новатора в посмешище. Так повторялось из века в век.
    Копернику, разумеется, припомнили то, что по профессии он церковный староста, но в астрономии — дилетант; Галилею рекомендовали почаще глядеть в клистир, а не в телескоп, намекая на его основную профессию.
    Периодически возникали отчаянные персонажи, которые пытались ломать хребты и академической касте, и ее подпевалам. Если дело доходило до открытого и упорного противостояния, то в ход шли дрова. Как показал пример Бруно, пяти поленниц хватало, чтобы прекратить любой спор, ставший некомфортным для академиков.
    Драма Галилея — это отнюдь не конфликт церкви и знания. (Такое представление сложилось под влиянием пристрастных атеистических брошюр.) Конечно, христианская составляющая в этой истории была, но отнюдь не она была доминантой. Драма Галилея — это преимущественно внутринаучное противостояние; это схватка благородного академизма с дерзким «фриком», зачем-то посягнувшим на здравые и, как тогда казалось, очень перспективные представления о Вселенной.
    Присмотримся.
    Обвинители и судьи Галилея — исключительно ученые. Пусть вас не вводят в заблуждения их церковно-иерархические титулы. Инициировавший и возглавивший процесс папа Урбан VIII (Маттео Барберини) — известный астроном своего времени, убежденный геоцентрик, последователь Аристотеля и Птолемея. Кстати, именно Урбан VIII с предельной резкостью осудил «охоту за ведьмами» в Германии и первым сократил бюджеты провинциальных консисторий инквизиции. Барберини, до того как стал папой, много лет дружил с Галилеем и даже посвящал ему восхищенные стансы. Друзья подолгу и страстно спорили о «конструкции неба». Более того, та работа Галилея, что стала основным предметом обсуждения на процессе, была сделана по прямому указанию Урбана, предложившего Галилею сравнить системы Птолемея и Коперника в фундаментальном труде.
    Как видим, главное действующее лицо процесса, папа Урбан VIII, на роль фанатика-мракобеса категорически не годится.
    Второй по значимости (заочный) персонаж — великий инквизитор, кардинал Роберто Беллармино. На его мнение в ходе дознания постоянно ссылались обе стороны. Он был не просто знаменитым ученым, но настоящей звездой академизма. И тоже если и не другом, то приятелем Галилея. Его отношение к коперниканству как к научной гипотезе отнюдь не было «инквизиторски» однозначным. Именно он в свое время пожурил астронома за излишнюю приверженность к занятной, но «лженаучной» идее движения Земли и предложил Галилею изыскать доказательства поубедительнее, чем простые ссылки на Коперника.
Еще в 1616 году Беллармино дал научное заключение, в котором черным по белому было начертано: «Если сказать, что предположение о движении Земли и неподвижности Солнца позволяет представить все явления лучше, чем принятие эксцентриков и эпициклов, то это будет сказано прекрасно и не влечет за собой никакой опасности. Для математика этого вполне достаточно».
    (Впрочем, умерший в 1623 году Беллармино присутствовал на процессе 1633 года лишь в виде очень влиятельной тени.)
    Прочие фигуранты процесса, как непосредственные, так и заочные, участвовавшие в нем своими трудами или консультациями, сплошь математики, механики и астрономы. Иезуит Горацио Грасси был исследователем природы комет, а Киарамонти — создателем фундаментального труда De tribus stellis quae annuis. Столь же высок был научный авторитет Ф. Бонавентуры, Дж. Полакко (автора Anticopernicus catholicus), В. Магно, Клавия (Христифора Клау), А. Фоскарини и других обвинителей и осторожных защитников.
    Никто из этих ученых мужей не стал бы оспаривать шаровидность Земли, длину ее экваториальной окружности или сам факт движения планет. Они прекрасно знали работы Эратосфена Киренского, Аристотеля, Птолемея, Кеплера и легко чертили геоцентрические схемы Тихо Браге. Любой из этих «схоластов» мог математически доказать, что коперниковские (прусские) таблицы местоположения планет имеют ряд существенных изъянов, заметных любому «настоящему» астроному.
    «Схоласты» в совершенстве знали современную им физику, следовательно, были убеждены, что тело обладает лишь одним видом движения и уже по этой одной причине Земля не может одновременно вращаться вокруг собственной оси и двигаться вокруг Солнца. Они искренне полагали, что на их стороне не только научные хитросплетения, но и самый обыкновенный здравый смысл: под их ногами ничего не вращалось, а планеты явно кружили вокруг Земли, то отдаляясь, то приближаясь. Коперниковская система, на которой базировались взгляды Галилея, для «схоластов» была ошибкой, уже сданной в архив по причине своей нелепости. А упрямство фанатично преданного ей Галилея — антинаучной выходкой милого, но «спятившего старика», тормозящей развитие естествознания.
    Мы все как-то подзабыли, что в качестве существенного аргумента в пользу доказательства вращения Земли Галилей предъявлял наличие на ней… приливов и отливов. При этом он категорически отрицал влияние Луны на эти явления. Ошибочность данного аргумента уже тогда была очевидна.
    Галилей, как и любой homo, вообще умел и любил ошибаться. Он делал это сочно и яростно. В научном споре с Орацио Грасси, ученым иезуитом (который был консультантом папской стороны процесса), Галилео утверждал, что кометы — это испарения земли, «нагревающиеся за счет своей исключительной мягкости». Грасси возражал: кометы — это вполне реальные космические тела, имеющие свои орбиты. Галилей весьма едко высмеял иезуита, но, как выяснилось впоследствии, прав был все-таки Орацио.
    Повторяем: конечно, в процессе затрагивалась и церковная догматика, но лишь по той причине, что Библия вообще была точкой отсчета того времени, в том числе и для науки. Но если бы сутью процесса был конфликт гелиоцентризма и догматов веры, а обвинители — церковными фанатиками, то Галилея сожгли бы без всяких собеседований, споров и увещеваний.
    Главная загадка этого судилища — грубейшее нарушение всех правил и принципов инквизиционного дознания. Установив преступление против основ веры и получив его неопровержимое доказательство в виде признания, Урбан VIII обязан был отправить Галилея на костер. Однако этого не случилось.
    Еретик, успевший растиражировать свои взгляды в книге, не был даже заключен хотя бы на год murus largus, то есть так называемым «легким заточением», предполагавшим сухую камеру, без приковывания к стене, полу или потолку. Следует отметить, что сам процесс дознания производился не в подвалах инквизиции, а в одном из римских дворцов. Галилей провел под замком всего несколько дней после третьего (второго?) допроса. Местом его краткого заключения были пятикомнатные дворцовые покои с видом на Ватиканские сады. Галилею был придан слуга и камердинер.
    Чуть позже папа устал переубеждать старика, вспылил и предъявил в защиту геоцентрической теории набор щипчиков из пыточного арсенала инквизиции. (Его лишь показали обвиняемому, да и то издали.) Галилею этот довод показался настолько убедительным, что он сразу признал научную правоту своего старого друга Барберини.
    После отречения Галилей был направлен «под домашний арест» в поместье Алчетри, где до своей смерти проживал с родственниками, прислугой, с правом принимать гостей и заниматься исследованиями.
Невозможно объяснить и тот факт, что на Галилея так и не было возложено никакой епитимьи, хотя любой нарушитель границы церковных канонов как минимум приговаривался к нашивке на одежду желтых кругов и крестов, оповещавших, что их носитель повинен в «некоторой» ереси.
    Как видите, стоило нам присмотреться повнимательнее, отбросив стереотипы, и на наших глазах история Галилея превратилась в тривиальную цеховую склоку астрономов, в состязание гипотез, которое формально выиграл Ватикан, заклеймивший взгляды оппонента «лженаукой».
    От того, что происходит сегодня в Кембридже или Миланском университете, «гелиоцентрическая драма» отличается лишь наличием властных возможностей у одной из дискутирующих сторон. Ничем более.
Папа при этом повел себя не как церковный иерарх, а как рыцарь и ученый. Приговор Галилею (с поправкой на жесткость того времени) — это блестящий образчик академической учтивости и благородства.
    Если мы поищем аналоги галилеевской истории в «светлых научных столетиях», то обнаружим их без всякого труда. Но ни великодушия, ни жалости к оппоненту мы уже не увидим. Лауреат Сталинской премии профессор Ольга Лепешинская, почтеннейший профессор Фон Гебра, директор Института генетики АН СССР Т. Д. Лысенко, ведущий биохимик Рокфеллеровского института А. Мирский, а также Линнеевский кавалер, глава естественно-исторического отдела Британского музея Р. Оуэн — при возможности «административно» дотянуться до оппонента и уничтожить его проявляли себя гораздо подлее и жестче, чем инквизиторы XVII столетия.
    Впрочем, не будем брать «кровавые» хрестоматийные примеры, когда носители самых высоких научных степеней негодяйничали на полную катушку, отправляя несогласных с их гипотезами по тюрьмам, лагерям и психбольницам. Возьмем «мирную» историю Теодора Освальда Эвери (1877–1955), которая в ХХ веке почти «дословно» повторила драму Галилео Галилея.
    Эвери задолго до Уотсона и Крика понял роль дезоксирибонуклеиновой кислоты и провозгласил, что именно ДНК и есть тот самый «трансформирующий агент», управляющий белками и их порядком. На свою беду, Эвери не только продекларировал, но и предметно доказал то, что именно ДНК ответственна за хранение и перенос генетической информации. Поставленный им опыт с пневмококковыми бактериями был (и остается) более чем убедительным.
    Эвери экстрагировал ДНК из штамма пневмококковых бактерий, которые имели капсулы вокруг клеток и посему назывались «гладкими». Эвери ввел эту ДНК в те клетки пневмококков, что не имели капсул. Существенное количество потомков обычных бактерий превратились в гладкие.
    Что в результате случилось с Эвери? Его унизили всеми способами, растерзали и выкинули из науки. Кто это сделал? Попы-мракобесы? Нет.
    Это сделал авторитетнейший и милейший Альфред Мирский, ведущий биохимик Рокфеллеровского института, устроивший травлю с «улюлюканьем», загонщиками и «стрелками на номерах». Он лишний раз подтвердил, что является прекрасным организатором научного процесса, мобилизовав для травли безответного Эвери практически всех генетиков и биохимиков Англии и Америки. Мнение о том, что «Эвери в науке не место» стало общераспространенным, а его имя — нарицательным для обозначения «фрика». К издевательствам было аккуратно добавлено прямое административное давление, благо Эвери был работником Рокфеллеровского института.
    Теодор Освальд, сделавший одно из самых важных за всю историю науки открытий, не был ни бойцом, ни трибуном. Он вообще не отличался храбростью и умением за себя постоять. Сломленный травлей, он отрекся от своего открытия, признав его ложным, и в связи с «утратой научного авторитета» покинул академический мир, уволился и полностью прекратил все исследования. Он прожил еще несколько лет, не прикасаясь ни к какой литературе, ни с кем не контактируя и ничем не интересуясь. Его домочадцы знали, что любой разговор о генах, кислотах и белках вызывает у Теодора Эвери безмолвные слезы и долгое оцепенение.
    До сих пор неизвестно, узнал ли вообще Эвери о том, что его открытие было безоговорочно подтверждено, а сам он номинирован на Нобелевскую премию. К нему пытался пробиться Эрвин Чаргафф, но Эвери отказался общаться, а вскоре умер.
    Существуют десятки примеров такого рода. Каждый связан с открытиями в важнейших вопросах познания. И каждый из них есть свидетельство отчаянной дерзости тех, кто не побоялся обвинений в лженауке, клейма «фрика» и презрения до;центской массы.
    Конечно, всегда есть риск оказаться реальным дураком и, шагнув через все «сплошные», остаться посмешищем. Но это уже как «карта ляжет».

    P. S. И человек, написавший это, требует от любого ученого академического признания в качестве премии, иначе отказывая ему в звании «ученого». Ну не подлец ли?!. К тому же который с некоторым презрением относится к научным работникам, в частности, охраняющим науку от лженауки.

    Примечание. Невзоров о человеке «этичном». «Вспомним, что «этика», как, впрочем, и все прочие «красивые» понятия, предназначена для придуманного существа, не имеющего ничего общего с реальным человеком. Когда данный «фундамент» создавался, homo еще ничего не знал о самом себе. И, уж разумеется, не ожидал, что из «венца творения» он будет скоро разжалован в сообразительное, но очень агрессивное животное, навсегда обреченное таскать в себе свойства всей предшествующей ему эволюционной цепочки.
    Гуманисты наивно удивляются абсолютной неспособности этики всерьез влиять на поведение человека. Но в этом нет ничего странного. Та этика, что была придумана для правнуков Адама, непригодна для потомков диметродона.
     Как мы видим на примерах прошлого, ставка на этот фиктивный «этический фундамент» непременно приводила к очередному конфузу: по самому пустяковому поводу homo снова и снова заваливал планету трупами, насиловал, разрушал и калечил, существенно тормозя развитие своего вида. Затем он делал передышку и вновь предавался любимой забаве. Впрочем, как мы знаем, и само мастерство трупотворения, воплощенное в культе солдафонов и военной героике, тоже является существенной частью «этического фундамента».
       
     Примечание. Невзоров называет русскую, да и вообще всю мировую, классику «протухшими яйцами». Например, «Я помню чудное мгновение, Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье И гений чисто красоты» - «тухлое яйцо». Интересно, какие именно слова в данном стихотворении устарели? Можно было бы так сказать, что и его любимые физические уравнения успели протухнуть. Но! Идеальные законы вечны, неизменны, они не подвержены изменениям, свойственным всему материальному, изменчивому миру и его отражениям. А также классические творения, остаются некоторыми недосягаемыми, субъективными вершинами человеческого творчества. А то, что сегодняшней молодежи, да и вообще массе людей во все времена, нет дела до этого величия и она занята текущими достижениями, например, в области ИТ, ну так и что, это нормально, жизнь движется вперед, развивается, не стоит на месте, но и новые программы, техника ныне устаревают как раз с невиданной скоростью. То, чем вы пользуетесь сегодня, завтра уже будет неактуально. И все же не стоит забывать, что ИТ-это средство для иного…
    То, чем занимается Невзоров, журналистикой, публицистикой, «протухает» уже на следующий день.

    Примечание. Невзоров порой говорит, сам не понимая о чем, проявляя невежество. Например, о научном знании. Цитирую: «Если мы что-то знаем, то мы можем оказывать на это воздействие». Ну, знаем мы, например, какой-то физический закон, как мы на него можем воздействовать, как можем его изменить? Никак, ибо он представляет идеальный неизменный абсолют*, идеальную основу. А вот с помощью этого закона, с помощью его знания, мы можем воздействовать на изменчивую, материальную реальность. То есть Невзоров обнаруживает непонимание философских основ науки, и это как раз то – философия – что он тоже не считает значимым. Также под его определение научного знания подпадает что угодно, ибо мы можем и своим невежеством оказывать воздействие на реальность, совершая какие-то действия, например, в силу каких-то мифических, религиозных представлений, и реальность будет меняться. То есть Невзоров, претендуя на научность основ своей публицистики, даёт вовсе не научное определение научных знаний, а, видимо… публицистическое. Публицистика – не наука, но она воздействует на неокрепшие мозги.

    Примечание. Невзоров – тролль. Тролли бывают слабы, когда начинают троллить их.
    Заметил, многие не выдерживают общения со мной, причем, я не ругаюсь матерными словами, избегаю прямых оскорбления, инвекций. Обычно, я отражаю, копирую поведение. Например, на «искусство оскорблять» отвечаю тем же искусством, тролли же, критикуя других, оказываются порой сами не выносят критики. Проповедуя имморализм в отношении других, не выдерживают имморализма в отношении себя. Невзоров, к примеру, меня сразу забанил за веселую, остроумную критику (без оскорблений, инвекций и т.п. низкопробных высказываний). Я попал в цель, и своим баном он оказал мне честь. Причем, так часто получается. Видно, тяжек мой легкий дух… 

    Примечание. Невзоров (цитирую): «блокировка означает только страх, это безоговорочное признание силы блокируемого; если больнова-то слушать, то всем их убеждениям грош цена; подлинная журналистика заблокирована от официальных каналов».

    Примечание. Тот, кто использует уменьшительные суффиксы, желая кого-то унизить («наполеонишко, поэтишки, доцентики-доцентишки, интеллигентки, интеллигентишки, профессоришка, мужичонка-мужичишка» и т.п.), унижает прежде всего самого себя и тем самым выдает себя, свое большое тщеславие с короткими (маленькими) ушами. У великих, как они не прячут себя, уши торчат, большие уши выдают их.

    Примечание. Забавно слушать некоторых евреев, которые ныне глумятся над «ватниками», победителями в ВОВ, жертвовавшими собственными жизнями ради Победы… О, да!  Куда же им понять, если бы не эти «ватники», то от их предков осталась бы горстка пепла, над которой бы уже глумились немецкие нацисты. По Невзорову это называется глумлением над всем сакральным.

    Примечание. Невзоров найдет много времени назад окаменевшего (простейшего) трилобита и радуется, как ребенок, с интересом изучает (точно Базаров!).
    Иным интересен, представленный Толстым, временной срез расцвета дворянского общества; выраженные мастером слова и застывшие в письме переживания, чувства, любовь Анны Карениной. Ну так что ж!

    Примечание. Цитирую Лидию Невзорову, говорящую словами Александра Невзорова: «Вместе с тем, вынуждена констатировать: чем хуже развит, чем «ограниченнее» индивид, тем уважительнее он относится к творчеству классиков-скрепоносцев.» Здесь корреляция скорее прямо противоположная. Откуда такие дилетантские утверждения, от Невзорова-Базарова? Пример: гопники, быдло разве уважают творчество классиков? Скорее плюют. Или физики не любят поэзию? Хотя даже выражение устойчивое есть «физики-лирики». Корреляция здесь прямо противоположная, чем более умный человек, чем более он многогранен и стремится с развитию, самосовершенствованию, тем более он склонен к классике, в чем, конечно, ему предоставляется свобода выбора по интересам. Хотя лично я сам не очень люблю художественные фолианты, ибо много в них воды, поэтому склонен к эссенциям (в школе летом сам не читал классику, когда заставляли, больше приключенческие книги, про пиратов, индейцев, путешественников, обходился критическими материалами и эссе для написания сочинения и изложения своих мыслей, анализа героев и их взаимоотношений, но когда подрос, дорос до классической литературы и обрел интерес, то сам все прочитал на одном дыхании; помню тогда удивился, осознав, как Толстой в «Войне и мир» не мог принять влияние одной личности Наполеона на ход всей истории и также всячески его унижал по-писательски, списывая великие события на истерическую необходимость, движения масс; Анна Каренина же мне очень понравилась, как женщина). (Цитирую) «И вот тут становится очевидно, что мысли у «толстофилов» с «пушкинофилами» так себе… Не говоря уже, прости Господи, об Ошо». Если, например, физик «пушкинофил», то мысли у него так себе? (У Ошо, кстати, есть довольно много интересных мыслей, он во многом еще тот нигилист!) Персонаж из фильма «3+2», ядерный физик (с характерным именем Сундуков, Сундук) в отпуске читает ради интереса детектив. Не всем же и не все время читать только физиологию (которая многим вообще не интересна, как не интересно копание в кишках) и физику (от одной которой может стать просто скучно). Ну знает кто-то закон Шредингера, он стал умнее? Да и какой толк от знания об условных рефлексах? Да, правильно кто-то подметил, ум, знания (научные) и литература (тем более поэзия) – это разные вещи. Да и в школе есть разные предметы, например, физика и литература. На литературе, кстати, изучают как общее место, персонаж Базарова, и разбирают его мировоззрение, школьники до сих пор над ним смеются. Литературные герои – это герои из жизни, типы героев. Невзоров сам собой представляет «общее место»* в литературе. Вот в литературе и изучают отчасти эти типы, это как общие законы в физике, химии. Да и с лучшими (классическими) произведениями литературы, поэзии, живописи, музыки и т.п. хорошо бы быть знакомым, чтобы относительно них иметь возможность судить о других произведениях. А то получится как у Невзорова, который считает Копейкина самым выдающимся художником (ну или что-то самым выдающимся в духе «свиного рыла»*), а Шнура(1) – самым выдающимся музыкантом-поэтом. Да и в общем, прежде чем о чем-то судить, хорошо бы для начала знать предмет (улыбка), это говорится и в качестве необходимости ознакомиться хотя бы с тем, о чем берутся судить.

   (1) И в наше время довольно мало натур, которые ценят, любят классическую музыку, это скорее эксклюзив; тогда как таких натур как Невзоров в отношении музыки, любителей Шнура (что поет пошлые, матерщиные песни, главное – пипл хавает и деньги платит) пруд пруди, ибо им доступно. Вот уровень! характеризующий и Невзорова.
    И тут же пример, что не все измеряется деньгами: если человек получает за свои песни много денег, это еще не значит, что он великий композитор; в области «высокого» зависимость, скорее, обратная. Наверное, если бы сейчас кто-нибудь написал что-то вроде «Турецкого марша» Моцарта, то не получил бы ничего; так и в случае с Невзоровым, за свою болтовню он получает прилично, но если бы он сделал какое-нибудь фундаментальное открытие, достойное записи, то не получил бы ничего, ну или, если бы подсуетился, то, возможно, с барского плеча получил бы какую-нибудь премию.

    *К тому же Невзоров ведет себя, как свинья, бросая окурки на землю в своем родном городе-доме, «культурной столице» (мира), еще и лукаво оправдывая это тем, что поступая так, он де дает работу уборщикам, на самом деле труд которых он попросту не уважает, не уважает граждан города и его гостей, не уважает и себя, при этом рассказывая про «чистые» Европу и США, где руководствуются принципом «чисто там, где не мусорят», и не любят, не уважают тех, кто дымит, как паровоз, отравляя жизнь и себе и другим. Странно, что его портрета до сих пор, наверное, нет в его любимой галерее «свиное рыло», - видимо, он туда хорошо бы вписался, будучи на своем месте.

    Примечание. Тем, кто полагает сделать мат нормой (литературной и песенной).  По поводу того, что Пушкин кой-где использовал ненормативную лексику, он сам дал ответ матерщиннику Баркову в своем, в то время считающемся нецензурным (и без мата), произведении «Монах»:
    «А ты поэт, проклятый Аполлоном,
    Испачкавший простенки кабаков,
    Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,
    Не можешь ли ты мне помочь, Барков?
    С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,
    Сулишь вино и музу пол-девицу:
    «Последуй лишь примеру моему».
    Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму,
    Я стану петь, что в голову придется,
    Пусть как-нибудь стих за стихом польется.»

    Естественно, и написать что-нибудь как Пушкин Невзоров не может в силу своей натуры. О чем это говорит? Об ограниченности, об отсутствии способностей, ибо не может. Вот если бы он мог и тогда ниспровергал, а так… много таких не(и)спровергателей ползает по земле.
    Все бы хорошо, ну ползал бы там себе жук навозный, так он хочет свое видение настойчиво навязать и всем остальным обитателям леса, и даже птицам…

    Примечание. К примеру, лично я признаю, что на многое не способен. Так сильные мира сего, богатые и знаменитые (и их пассии) могут всячески унижать меня, ибо я таковым не являюсь. Ну так что ж, это относительно, причинять боль мне могут и вообще невидимые микробы.

    *Писарев, сам поклонник Базарова, прославился как критик, публицист, и тем, что утверждал, что «Пушкин устарел, не интересен» и т.п., о Базарове: «Базаров Евгений Васильевич содержал себя в университете собственными трудами, перебивался копеечными уроками и в то же время находил возможность дельно готовить себя к будущей деятельности. Из этой школы труда и лишений Базаров вышел человеком сильным и суровым; прослушанный им курс естественных и медицинских наук развил его природный ум и отучил его принимать на веру какие бы то ни было понятия и убеждения; он сделался чистым эмпириком; опыт сделался для него единственным источником познания, личное ощущение -- единственным и последним убедительным доказательством. "Я придерживаюсь отрицательного направления, -- говорит он, -- в силу ощущений. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен -- и баста! (прим. ред. Пожалуйста, здесь действует закон, общий философский принцип отрицания, и Базаров ему подвержен, и этот принцип нельзя отрицать! – опять чувствуете, принцип отрицания повсеместен – вот вам и научность философии! В ней существо самого нигилизма. Я уж умолчу о существе логики). Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? Тоже в силу ощущения -- это все едино. Глубже этого люди никогда не проникнут. Не всякий тебе это скажет, да и я в другой раз тебе этого не скажу". Как эмпирик, Базаров признает только то, что можно ощупать руками, увидать глазами, положить на язык, словом, только то, что можно освидетельствовать одним из пяти чувств. Все остальные человеческие чувства он сводит на деятельность нервной системы; вследствие этого наслаждения красотами природы, музыкою, живописью, поэзиею, любовью женщины вовсе не кажутся ему выше и чище наслаждения сытным обедом или бутылкою хорошего вина. То, что восторженные юноши называют идеалом, для Базарова не существует; он все это называет "романтизмом", а иногда вместо слова "романтизм" употребляет слово "вздор". Несмотря на все это, Базаров не ворует чужих платков, не вытягивает из родителей денег, работает усидчиво и даже не прочь от того, чтобы сделать в жизни что-нибудь путное. Я предчувствую, что многие из моих читателей зададут себе вопрос: а что же удерживает Базарова от подлых поступков и что побуждает его делать что-нибудь путное? Этот вопрос поведет за собою следующее сомнение: уж не притворяется ли Базаров перед самим собою и перед другими? Не рисуется ли он? Может быть, он в глубине души признает многое из того, что отрицает на словах, и, может быть, именно это признаваемое, это затаившееся спасает его от нравственного падения и от нравственного ничтожества. Хоть мне Базаров ни сват, ни брат, хоть я, может быть, и не сочувствую ему, однако, ради отвлеченной справедливости, я постараюсь ответить на вопрос и опровергнуть лукавое сомнение.
    На людей, подобных Базарову, можно негодовать, сколько душе угодно, но признавать их искренность -- решительно необходимо. Эти люди могут быть честными и бесчестными, гражданскими деятелями и отъявленными мошенниками, смотря по обстоятельствам и по личным вкусам. Ничто, кроме личного вкуса, не мешает им убивать и грабить, и ничто, кроме личного вкуса, не побуждает людей подобного закала делать открытия в области наук и общественной жизни… Кроме непосредственного влечения, у Базарова есть еще другой руководитель в жизни -- расчет.
    Итак, Базаров везде и во всем поступает только так, как ему хочется или как ему кажется выгодным и удобным. Им управляют только личная прихоть или личные расчеты. Ни над собой, ни вне себя, ни внутри себя он не признает никакого регулятора, никакого нравственного закона, никакого принципа. Впереди -- никакой высокой цели; в уме -- никакого высокого помысла, и при всем этом -- силы огромные. -- Да ведь это безнравственный человек! Злодей, урод! -- слышу я со всех сторон восклицания негодующих читателей. Ну, хорошо, злодей, урод; браните больше, преследуйте его сатирой и эпиграммой, негодующим лиризмом и возмущенным общественным мнением, кострами инквизиции и топорами палачей, -- и вы не вытравите, не убьете этого урода, не посадите его в спирт на удивление почтенной публике. Если базаровщина -- болезнь, то она болезнь нашего времени, и ее приходится выстрадать, несмотря ни на какие паллиативы и ампутации. Относитесь к базаровщине как угодно -- это ваше дело; а остановить -- не остановите; это та же холера.
    Можно быть крайним материалистом, полнейшим эмпириком, и в то же время заботиться о своем туалете, обращаться утонченно-вежливо со своими знакомыми, быть любезным собеседником и совершенным джентльменом. Это я говорю для тех читателей, которые, придавая важное значение утонченным манерам, с отвращением посмотрят на Базарова, как на человека mal eleve и mauvais ton {Плохо воспитанного и дурного тона (фр).} Он действительно mal eleve и mauvais ton, но это нисколько не относится к сущности типа и не говорит ни против него, ни в его пользу. Тургеневу пришло в голову выбрать представителем базаровского типа человека неотесанного; он так и сделал и, конечно, рисуя своего героя, не утаил и не закрасил его угловатостей; выбор Тургенева можно объяснить двумя различными причинами: во-первых, личность человека, беспощадно и с полным убеждением отрицающего все, что другие признают высоким и прекрасным, всего чаще вырабатывается при серой обстановке трудовой жизни; от сурового труда грубеют руки, грубеют манеры, грубеют чувства; человек крепнет и прогоняет юношескую мечтательность, избавляется от слезливой чувствительности; за работою мечтать нельзя, потому что внимание сосредоточено на занимающем деле; а после работы нужен отдых, необходимо действительное удовлетворение физическим потребностям, и мечта нейдет на ум. На мечту человек привыкает смотреть как на блажь, свойственную праздности и барской изнеженности; нравственные страдания он начинает считать мечтательными; нравственные стремления и подвиги -- придуманными и нелепыми. Для него, трудового человека, существует только одна, вечно повторяющаяся забота: сегодня надо думать о том, чтобы не голодать завтра. Эта простая, грозная в своей простоте забота заслоняет от него остальные, второстепенные тревоги, дрязги и заботы жизни; в сравнении с этою заботою ему кажутся мелкими, ничтожными, искусственно созданными разные неразрешенные вопросы, неразъясненные сомнения, неопределенные отношения, которые отравляют жизнь людей обеспеченных и досужих.
   Таким образом пролетарий-труженик самым процессом своей жизни, независимо от процесса размышления, доходит до практического реализма; он за недосугом отучается мечтать, гоняться за идеалом, стремиться в идее к недостижимо-высокой цели. Развивая в труженике энергию, труд приучает его сближать дело с мыслью, акт воли с актом ума. Человек, привыкший надеяться на себя и на свои собственные силы, привыкший осуществлять сегодня то, что задумано было вчера, начинает смотреть с более или менее явным пренебрежением на тех людей, которые, мечтая о любви, о полезной деятельности, о счастии всего человеческого рода, не умеют шевельнуть пальцем, чтобы хоть сколько-нибудь улучшить свое собственное, в высшей степени неудобное положение. Словом, человек дела, будь он медик, ремесленник, педагог, даже литератор (можно быть литератором и человеком дела в одно и то же время), чувствует естественное, непреодолимое отвращение к фразистости, к трате слов, к сладким мыслям, к сентиментальным стремлениям и вообще ко всяким претензиям, не основанным на действительной, осязательной силе. Такого рода отвращение ко всему отрешенному от жизни и улетучивающемуся в звуках составляет коренное свойство людей базаровского типа. Это коренное свойство вырабатывается именно в тех разнородных мастерских, в которых человек, изощряя свой ум и напрягая мускулы, борется с природою за право существовать на белом свете. На этом основании Тургенев имел право взять своего героя в одной из таких мастерских и привести его в рабочем фартуке, с неумытыми руками и угрюмо-озабоченным взглядом в общество фешенебельных кавалеров и дам. Но справедливость побуждает меня выразить предположение, что автор романа "Отцы и дети" поступил таким образом не без коварного умысла. Этот коварный умысел и составляет ту вторую причину, о которой я упомянул выше. Дело в том, что Тургенев, очевидно, не благоволит к своему герою. Его мягкую, любящую натуру, стремящуюся к вере и сочувствию, коробит от разъедающего реализма; его тонкое эстетическое чувство, не лишенное значительной дозы аристократизма, оскорбляется даже самыми легкими проблесками цинизма; он слишком слаб и впечатлителен, чтобы вынести безотрадное отрицание; ему необходимо помириться с существованием, если не в области жизни, то по крайней мере в области мысли или, вернее, мечты. Тургенев, как нервная женщина, как растение "не тронь меня", сжимается болезненно от самого легкого соприкосновения с букетом базаровщины.
    Чувствуя, таким образом, невольную антипатию к этому направлению мысли, он вывел его перед читающею публикою в возможно неграциозном экземпляре. Он очень хорошо знает, что в публике нашей очень много фешенебельных читателей, и, рассчитывая на утонченность их аристократического вкуса, не щадит грубых красок, с очевидным желанием уронить и опошлить вместе с героем тот склад идей, который составляет общую принадлежность типа. Он очень хорошо знает, что большинство его читателей скажут только о Базарове, что он дурно воспитан и что его нельзя пустить в порядочную гостиную (прим. ред. Так и есть, в «приличном обществе» Невзорову не рады, потому и дружит он с разного рода… теми, кто окружает его); дальше и глубже они не пойдут, но, говоря с такими людьми, даровитый художник и честный человек должен быть в высшей степени осторожен из уважения к самому себе и к той идее, которую он защищает или опровергает. Тут надо держать в узде свою личную антипатию, которая при известных условиях может превратиться в непроизвольную клевету на людей, не имеющих возможности защищаться тем же оружием.
    Как человек желчный и страстный, одаренный гибким умом и сильною волею, Павел Петрович резко отличается от своего брата и от племянника. Он не поддается чужому влиянию, он сам подчиняет себе окружающие личности и ненавидит тех людей, в которых встречает себе отпор. Убеждений у него, по правде сказать, не имеется, но зато есть привычки, которыми он очень дорожит. Он по привычке толкует о правах и обязанностях аристократии и по привычке доказывает в спорах необходимость принсипов. Он привык к тем идеям, которых держится общество, и стоит за эти идеи, как за свой комфорт. Он терпеть не может, чтобы кто-нибудь опровергал эти понятия, хотя, в сущности, он не питает к ним никакой сердечной привязанности. Он гораздо энергичнее своего брата спорит с Базаровым, а между тем Николай Петрович гораздо искреннее страдает от его беспощадного отрицания. В глубине души Павел Петрович такой же скептик и эмпирик, как и сам Базаров; в практической жизни он всегда поступал и поступает, как ему вздумается, но в области мысли он не умеет признаться в этом перед самим собою и потому поддерживает на словах такие доктрины, которым постоянно противоречат его поступки. Дяде и племяннику следовало бы поменяться между собою убеждениями, потому что первый ошибочно приписывает себе веру в принсипы, второй точно так же ошибочно воображает себя крайним скептиком и смелым рационалистом. Павел Петрович начинает чувствовать к Базарову сильнейшую антипатию с первого знакомства. Плебейские манеры Базарова возмущают отставного денди; самоуверенность и нецеремонность его раздражают Павла Петровича как недостаток уважения к его изящной особе. Павел Петрович видит, что Базаров не уступит ему преобладания над собою, и это возбуждает в нем чувство досады, за которое он ухватывается как за развлечение среди глубокой деревенской скуки. Ненавидя самого Базарова, Павел Петрович возмущается всеми его мнениями, придирается к нему, насильно вызывает его на спор и спорит с тем рьяным увлечением, которое обыкновенно обнаруживают люди праздные и скучающие.
   А что же делает Базаров среди этих трех личностей? Во-первых, он старается обращать на них как можно меньше внимания и большую часть своего времени проводит за работою; шляется по окрестностям, собирает растения и насекомых, режет лягушек и занимается микроскопическими наблюдениями; на Аркадия он смотрит как на ребенка, на Николая Петровича -- как на добродушного старичка, или, как он выражается, на старенького романтика. К Павлу Петровичу он относится не совсем дружелюбно; его возмущает в нем элемент барства, но он невольно старается скрывать свое раздражение под видом презрительного равнодушия. Ему не хочется сознаться перед собою, что он может сердиться на "уездного аристократа", а между тем страстная натура берет свое; он часто запальчиво возражает на тирады Павла Петровича и не вдруг успевает овладеть собою и замкнуться в свою насмешливую холодность. Базаров не любит ни спорить, ни вообще высказываться, и только Павел Петрович отчасти обладает уменьем вызвать его на многозначительный разговор. Эти два сильные характера действуют друг на друга враждебно; видя этих двух людей лицом к лицу, можно себе представить борьбу, происходящую между двумя поколениями, непосредственно следующими одно за другим. Николай Петрович, конечно, не способен быть угнетателем, Аркадий Николаевич, конечно, не способен вступить в борьбу с семейным деспотизмом; но Павел Петрович и Базаров могли бы, при известных условиях, явиться яркими представителями: первый -- сковывающей, леденящей силы прошедшего, второй -- разрушительной, освобождающей силы настоящего.
    На чьей же стороне лежат симпатии художника? Кому он сочувствует? На этот существенно важный вопрос можно отвечать положительно, что Тургенев не сочувствует вполне ни одному из своих действующих лиц; от его анализа не ускользает ни одна слабая или смешная черта; мы видим, как Базаров завирается в своем отрицании, как Аркадий наслаждается своей развитостью, как Николай Петрович робеет, как пятнадцатилетний юноша, и как Павел Петрович рисуется и злится, зачем на него не любуется Базаров, единственный человек, которого он уважает в самой ненависти своей.
    Базаров завирается -- это, к сожалению, справедливо. Он сплеча отрицает вещи, которых не знает или не понимает; поэзия, по его мнению, ерунда; читать Пушкина -- потерянное время; заниматься музыкою -- смешно; наслаждаться природою -- нелепо. Очень может быть, что он, человек, затертый трудовою жизнью, потерял или не успел развить в себе способность наслаждаться приятным раздражением зрительных и слуховых нервов, но из этого никак не следует, чтобы он имел разумное основание отрицать или осмеивать эту способность в других. Выкраивать других людей на одну мерку с собою значит впадать в узкий умственный деспотизм. Отрицать совершенно произвольно ту или другую естественную и действительно существующую в человеке потребность или способность -- значит удаляться от чистого эмпиризма.
    Увлечение Базарова очень естественно; оно объясняется, во-первых, односторонностью развития, во-вторых, общим характером эпохи, в которую нам пришлось жить. Базаров основательно знает естественные и медицинские науки; при их содействии он выбил из своей головы всякие предрассудки; затем он остался человеком крайне необразованным; он слыхал кое-что о поэзии, кое-что об искусстве, не потрудился подумать и сплеча произнес приговор над незнакомыми ему предметами. Эта заносчивость свойственна нам вообще; она имеет свои хорошие стороны как умственная смелость, но зато, конечно, приводит порою к грубым ошибкам. Общий характер эпохи заключается в практическом направлении; мы все хотим жить и придерживаемся того правила, что соловья баснями не кормят. Люди очень энергические часто преувеличивают тенденции, господствующие в обществе; на этом основании слишком неразборчивое отрицание Базарова и самая односторонность его развития стоят в прямой связи с преобладающими стремлениями к осязательной пользе. Нам надоели фразы гегелистов, у нас закружилась голова от витания в заоблачных высях, и многие из нас, отрезвившись и спустившись на землю, ударились в крайность и, изгоняя мечтательность, вместе с нею стали преследовать простые чувства и даже чисто физические ощущения, вроде наслаждения музыкою. Большого вреда в этой крайности нет, но указать на нее не мешает, и назвать ее смешною вовсе не значит стать в ряды обскурантов и стареньких романтиков. Многие из наших реалистов восстанут на Тургенева за то, что он не сочувствует Базарову и не скрывает от читателя промахов своего героя; многие изъявят желание, чтобы Базаров был выведен человеком образцовым, рыцарем мысли без страха и упрека, и чтобы таким образом было доказано перед лицом читающей публики несомненное превосходство реализма над другими направлениями мысли. Да, реализм, по-моему, вещь хорошая; но во имя этого же самого реализма не будем же идеализировать ни себя, ни нашего направления. Мы смотрим холодно и трезво на все, что нас окружает; посмотрим же точно так же холодно и трезво на самих себя; кругом чушь и глушь, да и у нас самих не бог знает как светло. Отрицаемое нелепо, да и отрицатели тоже делают порою капитальные глупости; они все-таки стоят неизмеримо выше отрицаемого, но тут еще честь больно невелика; стоять выше вопиющей нелепости не значит еще быть гениальным мыслителем. »

    Примечание. (Писарев, филолог, писатель, публицист, критик – само это слово уже смешно) «В 1865 году Писарев опубликовал две статьи, объединенные под общим названием: "Пушкин и Белинский". Эти две статьи Писарева дают резко полемическую, предвзятую оценку творчества поэта. Появление их в "Русском слове" не было неожиданностью. Для литературной критики "Русского слова" характерно в эти годы стремление подвергнуть радикальной переоценке творчество Пушкина и Лермонтова. В 1864 году молодой критик журнала В. А. Зайцев выступил с рецензией, в которой нигилистически оценивал поэзию Лермонтова как порождение легкомысленного дворянского скептицизма, как одно из явлений "чистого искусства". Статьи Писарева о Пушкине вызвали при своем появлении шумный отклик. Одних они увлекали своими парадоксальными и прямолинейными выводами, других отталкивали как глумление над творчеством великого поэта. Было бы, конечно, совершенно неправильно отнестись к ним как к обычным литературно-критическим статьям.
    Резко полемический их характер, подчеркнуто неисторический подход к творчеству Пушкина, попытка подойти к Онегину и к другим героям Пушкина с меркой Базарова - говорят о другом. Статьи были задуманы как наиболее сильный выпад против "эстетики", то есть "чистого искусства", как один из актов пропаганды "реального направления". Писарев взглянул на Пушкина как на "кумир предшествующих поколений". Свергнуть этот "кумир" означало для Писарева - ослабить влияние "чистой поэзии" на молодежь и привлечь ее на путь "реализма".
    Нельзя не отметить противоречий в отношении Писарева к Пушкину и его творчеству. Писарев причислял Пушкина к кругу тех писателей, знакомство с творчеством которых совершенно необходимо для "мыслящего реалиста", и вместе с тем уже в той же статье "Реалисты" он выступает против взгляда на Пушкина как на великого поэта, основоположника новой русской литературы.»

    P. S. Почитал про Базарова, почитав учебники, насладился красотой химии и физики, пошел читать любимого Пушкина (особенно сказки). Жаль людей, которым в силу их натуры недоступно понимание красоты поэзии, ибо трудно объяснить словами от рождения слепому как прекрасен цветной мир вокруг нас).
   
    Если человек родился по натуре физиологом и при этом ему недоступно понимание, чувствование красоты поэзии, то почему он должен вообще отрицать поэзию, если ему это не интересно? Если он не способен чувствовать классическую музыку, это же не значит, что ее необходимо отрицать. Это означает только одно, что он хочет все низвести до своего ограниченного уровня. Что не можешь понять, превзойти, то низведи до себя – тоже идея воли к превосходству в действии (и как оправдание своей ограниченности и/или невежества). В позиция Невзорова явственно желание свою неспособность, например, к чувствованию поэзии, выдать за ненужность поэзии. Так и поступают либо ограниченные натуры, либо невежи, оправдывая и то и другое. Но лично для меня (и для некоторых, которых впрочем не так много) поэзия составляет, можно сказать, смысл жизни, дает потенцию жизни (ну а о ее практической пользе много сказано и тем же Пушкиным, только народы перед лицом мировых сообществ склонны гордиться своими поэтами, философами, художниками, музыкантами и т.д., ну и конечно же учеными и др.).  И так со многими предметами. Я же могу сказать, что неспособность Невзорова, например, к математике и философии, как к двум полюсам вообще всех наук, которые можно усадить за овальный стол (где на краях, полюсах окажутся именно математика и философия), и отрицание их свидетельствует опять же о неспособности натуры Невзорова к данным предметам. И все это напоминает детский спор о приоритете и важности тех или иных профессий. Я, например, не склонен к публицистике и ораторским выступлениям, у меня нет к этому таланта, но я могу утверждать, что, например, письму доверяются наиболее ценные мысли, в том числе физические формулы, научные мысли, а менее ценное – ораторскому слову, это лозунги, мнения и т.п., то есть что-то менее существенное (чем и занимается Невзоров), но от этого оно не перестает быть необходимым и интересным. На историю и литературу, конечно, накладывает след эпоха, но в том-то и интерес, что все эпохи различаются, в этом вообще интерес жизни, а на вкус и цвет товарищей нет, нельзя же, например, категорично утверждать, что история древнего Рима интереснее, чем история, скажем, сталинского периода и что от истории и литературы вообще нет никакого толка, можно углубиться в понимание значения литературы и истории вообще. Да, мысли там сильно разбавлены, поэтому лично я люблю короткие сентенции, содержательные эссе, нежели просторные романы, которые можно почитать, перелистывая, ради интереса. А в жизни без многого можно обойтись, и без физики, и без математики, и без наук вообще, и поэзии, и философии, и музыки и т.д., жили люди и в древнем Риме, и в лесах, и в пещерном веке, и ничего, обходились, они могли бы сказать, что им все это не пригодилось.
    Смешно, но даже Невзоров, пока не был знаком с интернетом, относился к нему с пренебрежением, называя «Ваши интернеты», отрицая его значение, опять пытаясь нивелировать до своего уровня, пока не познакомился и не понял глобальную ценность мировой информационной сети.

    Литература и история впечатляют содержанием (как это вообще было ранее, какое вообще возможно бытие), влияют как пример, на речь, восприятие, образ мыслей, поведение, представление, развивая воображение. 

    И я бы не стал утверждать, что музыка, живопись, поэзия, искусство вообще имеет ценность только как «развлечение» - так мог сказать только публицист! Сказав без углубления, знания, вдумчивого понимания. То есть поверхностно. Это и характеризует Невзорова как публициста, дилетанта. Да и вообще, где поэзия, а где публицистика (одно почти вечное, другое текущее, конъектурное). Да и Невзорову, видимо, невдомек, что то, чем он так кичится – публицистику, обозревающую достижения наук и делающую из этого соответствующие общие выводы, в этом отношении на несколько порядков превосходит, презираемая им, философия*. То есть он и здесь оказывается дилетантом.         

    *напомню, «философия – эти дисциплина, которая изучает фундаментальные принципы и закономерности всего, что существует в мире». И это не просто общее определение, но имеющее под собой вполне конкретные принципы, и все научные закономерности (да, настоящему фундаментальному философу просто необходимо знать законы математики, физики, химии и т.д., чтобы быть в состоянии обобщать, находить нечто общее).

    Смотрите, как пренебрежительно звучат слова Невзорова: «Убежденность различных поэтов-живописцев-композиторов, вне зависимости от их славы и известности (прим. ред. это почти синонимы), можно не принимать всерьез. Они в действительности мало что стоят и пригодны только для развлечения.» Мало, что здесь совершенно нарушена научная логика, ибо, например, поэт или музыкант может быть ученым, и почему же утверждения живописца не могут быть научными и т.п. А говорит это лишь о дилетантизме Незворова и не выверенности его суждений (научной, логической, о чем он так ратует).

    Ограниченные натуры пытаются навязать свое одностороннее мнение, свою узость всем (даром что ли публицист), что естественно находит, в соответствии с уровнем, отклик в массах. Это все равно как сапожник со своим набором мерок (в данном случае с мерками физиолога-дилетанта) подходил бы к оценке мира. Такому говорят: «суди не выше сапога».
    Невзоров испытывает ревность буквально ко всему, что выше его, что ранит. Прямо как Калигула (кстати,  в переводе «сапожок»), который просто уничтожал все, что оказывалось выше его в чем-то, стремясь низвести все до своего примитивного уровня.
    Самодостаточным личностям нет нужды отрицать и унижать всех и вся вокруг себя, они могут достойно принимать чужие достижения в иных областях. Не таков Невзоров. Чего уж говорить, если он даже к таким очевидным достижениям спортсменов в спорте, к их труду, стараниям относится с пренебрежением. Человек не ценящий, не уважающий достижений других (в не его области компетенции), сам не достоин уважения.
    Естественно, по отношению к Невзорову годится любая оскорбительная критика, его можно попросту не уважать, он это заслужил и сам всячески об этом заявляет, утверждая, что он «пират, мерзавец» и т.п. Но, желая только казаться, лукавя, играя, он на самом деле становится таким. И по сему вполне заслуживает соответствующего к себе отношения.

    Да и вообще «борьба с российскими скрепами» в виде таких понятий, как «родина, честь, достоинство, классическая русская культура» видится американскими происками (тогда как США всячески стремится скрепить свою нацию всевозможными патриотическими скрепами, гимнами, флагами, клятвами и т.д.), ведется на американские деньги и направлена на подрыв российской культуры, народа, единства, силы, и имеет целью ослабление России и развал Ее с помощью разного рода «нечистот», где опять же очевиден попутный (еврейский) оппортунистический след. Видимо, история и СС мало чему научили и «вредных евреев» (подчеркну именно «вредных евреев», ибо в целом к евреям я отношусь нормально, с позиции презумпции невиновности, выдавая сразу кредит доверия в отношениях всем без разбору).
    А еще утверждается, что история ничему не учит. Учит и еще как учит. Только идиоты (например, такие как Гитлер) не учатся на исторических «общих местах» (представляющих общие закономерности). Например, у Гитлера любимым литературным персонажем был индеец! Виннету*, которому он подражал, а вот пример Наполеона ему не послужил историческим уроком, и потому он наступил на те же грабли только в более чудовищном масштабе. Равно история, например, учит, что идеология Гитлера и идеология коммунизма оказались ошибочными.
   
    *хотя Гитлер и вовсе не соответствует образу этого героя индейца, а представляет скорее противоположность, ибо: «Виннету, сын вождя мескалеро-апачей, верен своему слову и предан своим друзьям, отважен, но не безрассудно, при этом весьма рассудителен и уважаем за это всеми локальными племенами, даже воинственными команчами. Он превосходный наездник, мастерски владеет как огнестрельным, так и метательным оружием, ножами, копьями и пр. Он знает обычаи американских колонистов, так как получил хорошее образование в их среде. В то же время он строго блюдёт обычаи своего народа. По-мужски скромный и о себе предпочитает говорить всегда в третьем лице. Кроме того он очень толерантен и миролюбив, стараясь всячески воспрепятствовать возможным конфликтам и уладить их сугубо мирными путями, истинный борец за мир и дружбу между коренным населением Америки и европейскими переселенцами. По убеждениям он фаталист и верит, что всё на Свете уже предопределено Маниту.»

    Лично я учился многому, например, у разных народов мира. Да и вообще у всех исторических эпох можно поучиться, находя те или иные примеры для подражания, или напротив.
    Также история учит знанию, с чем ты имеешь дело, например, что в характере народа, что характерно для американцев, англичан, немцев и т.д. История учит примерам и умению проводить параллели с сегодняшним днем, не говоря уже просто о массе интересного, как оно было ранее, насколько отличалось, что было общего, каковы выдающиеся события, люди. 
    Сам Невзоров в своих антицерковных, антирелигиозных нападках постоянно обращается за примерами к истории, а также к истории науки и ученых.

    С древних времен проявляются историки, у которых возникает потребность писать, запечатлевать для дальних поколений выдающиеся события (и для анализа логики их развития), а также запечатлеть выдающихся людей, героев. Таковыми историками были, например, Светоний и Плутарх. А у кого-то есть интерес читать о событиях прошлого, анализировать их, а также интерес читать о выдающихся личностях, беря их себе в пример, или наоборот… А интерес вообще составляет мотивацию жизни, смысл же ее – выдаваться (превосходить), что своим ярким примером подтверждает и Невзоров, стараясь себя выпятить, при этом принижая почти всех и все вокруг, за исключением каких-то своих личных любимцев и лично любимых предметов.

    Примечание. Невзоров, пеняя религиям, что они навязывают свое видение и враждебно относятся к инакомыслию, вместе с тем распространяет свой воинствующий атеизм, предрекая, что церкви придут в запустение, а попы полетят с колоколен. Худлид перестанут преподавать в школах, классиков поэзии и литературы отправят в забвение, да и вообще не будет коллективных школ. Туда же отправятся и все искусства, включая архитектуру, живопись, музыку, кинематографию, хореографию, танцы, пение и пр. с их мифами и сказками. И останется голый, прагматичный реализм без каких-либо примесей художественности, мир науки Базарова.

    Примечание. Наука исторически во многом являлась ниспровергательницей религий, мифов, сказок. Но все же мифология не утратила своего существенного значения в качестве философской, поэтической аллегории, вдохновляющей многие искусства. Благодаря науке мы можем отличить миф, сказку от реальности, но наука необязательно должна быть категорическим отрицанием и приводить нас к строгому реализму (к которому по натуре склонен Базаров), не допускающему вообще какой бы то ни было фантазии.   

    Кстати, во время великой депрессии в США в 1929 году чуть ли не единственная сфера деятельности, которая процветала, являлась «фабрика грёз», находящаяся в Голливуде, ибо люди хотели смотреть о красивой, богатой, благополучной жизни, им были необходимы мечты о ней, что они и стремились воплотить в реальность. Реальность же лишь творится по фундаментальным законам мироздания, но сама же представляет нечто иное…

    Примечание. В мифологии, сказках, кстати, существуют свои «общие места», таковы и герои, их поведение, а знание как себя поведет тот или иной тип индивида дает возможность адекватно реагировать на его реакции. Это как с химическими элементами, так и с людьми.

    Примечание. Уваров: “В народном воспитании преподавание истории есть дело государственное!”. Невзоров против Российского государства, думаю, вообще против государства. Это согласуется с выступлением против истории.

    Примечание. Невзоров, на мой взгляд, бесцеремонно и несправедливо обижает учителей истории и литературы, которые во многом формируют человека, гражданина. Это недостойно. Это так, будто бы преподаватель физики в школе в учительской менторским тоном стал бы выговаривать учительнице литературы, что ее предмет не нужен вовсе. Достаточно вспомнить хотя бы фильм «Доживем до понедельника»* (правда там речь идет об учителе истории) и все же, я бы такого преподавателя физики назвал бы подлецом. А также необходим предмет «мировая культура», где бы детей знакомили в общем с мировыми шедеврами архитектуры, классической музыки, живописи… У нас такой предмет был. 

    *Учитель истории, известный герой (играющий русского разведчика эсэсовца Штирлица) в данном фильме утверждает, что «история учит быть гражданином» (я бы добавил, что классическая литература действует в том же ключе). Вот Невзоров, отрицая и историю, и классическую художественную литературу, и вообще русскую культуру, являясь пиратом, ныне, по существу скорее является антигражданином, хотя формально и считается гражданином России. А физика, химия и др. науки не делают человека гражданином, а приобщают к мировой науке, где перевод научных фактов с одного языка на другой довольно формален и универсален (почти не затрагивающий эмоциональную, чувственную составляющую, а равно отличительных особенностей разных народов) и не требует поэтической изощренности, составляющей национальный колорит. Язык науки сух, формален, по возможности точен и легко транслируется на разные языки мира. 

    Базаров, Невзоров при всем их уме эмоционально бедные люди. Для поэзии же необходим эмоциональный ум.

   Примечание. Невзорову чужды эмоциональные искусства – музыка, поэзия, живопись, кино и т.п. Хотя иронии, чувства юмора ему не занимать.

    Примечание. Научные открытия остаются научными открытиям, но жизнь людям чем-то заполнять нужно, не только формальными теориями (научной литературой), но и культурой (лучше возвышенной), историями, эстетикой, с чем связываются переживания, эмоции.

    Примечание. Пример о первенстве Пушкина в мире в области поэзии. Например, существует ли аналог в мире роману в стиха «Евгений Онегин», ибо это произведение с различными поэмами имеет «дьявольскую разницу»? Я уже молчу о качестве стихов, даже в сравнении с тем же Байроном.

    И я бы не стал ставить Пушкина, Лермонтова в один ряд с Достоевским, Толстым и др. Пушкин, Лермонтов (Плещеев, Иван Козлов и др.) – это золото, 1-ые места (наивысший класс), 2-ое место – серебро, поэты серебряного века (ибо вообще поэзия – «тончайшая, высшая форма словесного искусства»). 3-е место – бронза, проза, Достоевский, Толстой и др. Также это относится и к мировому уровню поэзии и литературы. Обычно, иностранцам доступен лишь третий, бронзовый уровень русской классики (которым они порой так восхищаются, особенно писатели). Первый и даже второй уровень им недоступны.

    Примечание. Невзоров (точно в духе Базарова!) заявил, что Пушкина, да и любого поэта, можно легко устранить из поля русской культуры и это ни на что не повлияет, а уж тем более, на жизнь хомо; а вот пока Ландштайнер не открыл группы крови много людей умирало от неправильного переливания, и это открытие практически повлияло на жизнь хомо.
    Конечно, открытие групп крови Ландштайнером – это жизненная необходимость, а поэзия Пушкина – это возвышение над жизненной необходимостью.
    Еще более глубокой жизненной необходимостью, чем знание групп крови, является еда, без еды люди умирают с голоду, тогда им уже не до групп крови. Но вот по свидетельствам некоторых очевидцев, поэзия Ольги Бергольц во время блокады Ленинграда и страшного голода укрепляла дух многих и не давала пасть духом и умереть. Как говорится «не хлебом единым жив человек». А так да, находясь на примитивном уровне, можно все искусства: живопись, музыку, поэзию и т.д. устранить. 
    Все тот же вопрос о (практической) пользе… поэзии, искусства вообще.
    Есть иерархия потребностей, в основании которой лежат базовые потребности, на вершине находятся потребности в искусстве и самовыражении; многие творцы искусства часто пренебрегают даже базовыми потребностями ради потребности самовыражения в том или ином искусстве.
    Аристократы (включая властителей и меценатов), удовлетворив базовые потребности, увлекались искусством, удовлетворяя эстетические потребности.
    Как сказал нелюбимый Невзоровым Достоевский «Красота спасет мир». 
    Так животным недоступно высшее удовольствие от искусств, им не нужны искусства; нет нужны в них и людям-условно животным, довольствующимся зачастую эрзацами возвышенных искусств. А прикладная наука доступна животным на практике, их лечат ветеринары (у животных, кстати, тоже есть отличные группы крови). Вылечить-то их по науке можно, даровав базово здоровье и жизнь, а вот эстетическое наслаждение искусством у животных лишь в зачатке, хотя и они, наверное, не чужды красотам Природы, но красота поэзии им недоступна.
    Уровень Невзорова – это уровень животного и науки о животных организмах (ну и уровень знания о физическом, химическом, биологическом строении материи; да, это базовый уровень). Но искусства находятся над этим и служат удовлетворению потребностей более высокого уровня, потребностей, которых может и не быть, они могут не проявляться в достаточной степени, обычно они отсутствуют или проявляются слабо у примитивных в каком-то смысле людей – в основном эмоционально или с плохо развитым образным мышлением. Не все, например, испытывают потребность в классической музыке, или имеют способности к образной геометрии, но все испытывают потребность в еде; без классической музыки можно обойтись, но без еды нет; позиция Невзорова-Базарова – это позиция низведения всего до необходимого примитивизма.
    Современная медицина, практическая физика (не теоретическая), химия, биология и т.п. составляют базис нынешней жизни. Но над этим возвышается творчество, культура. И наука как творчество… и те же сказки, мифы, полные воображаемых чудес. Человеку оказывается недостаточно суровой реальности, данности. Человек в отличие от животного имеет способность к воображению, с которым может подняться над реальностью, и отчасти благодаря этому изменить саму реальность (часто бывает так, что то, что было ранее фантастикой, становится как-то реальностью, влияет на реальность).
    Важно отметить (что и сам Невзоров упоминал неоднократно), что научные открытия (тем более практического значения) делаются зачастую несколькими людьми почти одновременно, и это неизбежно. Не было бы Ландштайнера, появился бы иной, кто сделал бы открытие групп крови. А вот искусство – оно более субъективно, не будь Пушкина, за него никто не повторит то, что он написал. И в этом состоит основная ценность творчества, и не только, но и жизни вообще, жизни, бытия всего отдельного, чья ценность в неповторимости. Не будь Пушкина, русские не имели бы такой красоты поэзии, красоты слова, у них не было бы «Солнца русской поэзии» и такой возвышенной гордости (не было бы Лермонтова – не было бы такой поэзии Кавказа, и так со всеми иными выдающимися поэтами, художниками, музыкантами). И немцы – эти снобы, гордящиеся своим (академичным) Гёте в культурном плане смотрели бы на русских свысока и по сей день, считая себя «нацией музыкантов и поэтов» (философов, математиков, физиков, химиков, многих ученых, между прочим, но почему-то именуя себя именно «нацией мыслителей, музыкантов и поэтов»)! И это мнимое культурное превосходство ранее придавало им моральное право считать всех остальных «унтерменшами»… и не считаться с их жизнями, вплоть до превращения в рабов или полного физического уничтожения (вместе с русской, славянской культурой). Вот вам и влияние поэзии на жизнь (опосредованное).


             ***
    Без Пушкина
    И Царское село
    Уж было бы не то.


    Исчезают цивилизации, но остается их цвет – культура (неотъемлемую часть которой составляют поэты (их произведения), композиторы, деятели различных искусств, ученые, то есть наука является составной частью культуры). Как представить древнюю Грецию без Гомера? И, конечно, без Гиппократа?..
   

             ***
    Где бы ни витал,
    Поэт, заболев,
    Придёт к врачу; 
    Больные птицы
    Приземляются*.

    *а также многие снижаются к земле за кормом

    Умрут мириады людей, а поэзия Пушкина останется для живых… (впрочем, как и открытие Ландштайнером групп крови, что, конечно, относительно фундаментально, ибо верно только для людей, у животных уже несколько иные группы крови).
    Язык науки сух, формален, скучен; язык поэзии живой, живительная сила в нем. «Теория суха, но древо жизни пышно зеленеет» (Гёте). Сады (поэтических) фантазий распускаются над реальностью.
    Да и тем, что Невзоров не разговаривает до сих пор на церковнославянском языке, он во многом обязан Пушкину.
    Для кого-то искусство – как религия!


              ***
    Перед смертью
    Самурай слагает
    Последнее хокку.

    P. S. Есть ли польза в этом?..


    Примеры:

             ***
    То, что было, -
    Того нет.
    И того, что будет, - нет.


             ***
    Жизнь прожита.
    Много было в ней,
    Но казалось – всё впереди.
   
    *да, Всё впереди, как и всегда, но без данного человека 


             ***
    (Мотори Норинага)
    «Сегодня, бренное тело отбросив,    
    Я начинаю жизнь
    Длинною в тысячу поколений»*.
   
    *так может сказать любой прославленный (или еще не прославленный) человек


    Примечание. Предсмертное хокку – так может называться фильм, снятый на грани.


             ***
    Предсмертное хокку –
    Предел, суггестивный итог
    На грани жизни-смерти.
    (На краю, пороге смерти). 


     P. S. Да и какая польза в цвете японской поэзии? Вообще японской культуры, ее влияния на менталитет, если ограничиться только японской техникой, наукой (и отбросить даже влияние этого цвета на саму технику, которую создают живые люди с их менталитетом, а не роботы)?
 
    Примечание. Зачем Невзорову приводить пример Ландштайнера, если можно сразу сказать, что поэзия не нужна России (и не только России, а вообще), не нужен Пушкин России; но в таком случае и публицистика – недопоэзия (нечто более низкого уровня) тем паче не нужна, и Невзоров тем более не нужен России.
    Только вот мне нужен Пушкин и его поэзия (и вообще поэзия), как воздух, а иным музыка Моцарта нужна как воздух. А с группой крови… у меня самая наивысшая, 4+, смесь европейской и монгольской, и группы крови организуются на повышение, - мне можно влить любую группу крови, если что, впрочем, как и влить в меня любое искусство (написанное кровью; «из всего написанного я люблю только то, что написано своей кровью, пиши кровью –  и ты узнаешь, что кровь есть дух» («Заратустра» Ницше); правда, мою кровь можно влить только тем, у кого такая же группа крови и такой же резус-фактор, - тем, с кем мы одной крови, - как и мое творчество целиком (включая и научное) может подойти только довольно редким индивидам; Невзоров к ним не относится от слова «совсем»; ибо не увлекается математикой, философией, поэзией – как искусством красоты слова; хотя в публицистике использует ее постоянно, - видимо, она ему все же также необходима, ибо он – красноречивый публицист! – в высшей степени, а не просто хомо (с некоторым научным знанием).

    Примечание. Самое смешное, что при всей нелюбви Невзорова к литературе, публицистика – литература и/или  (красноречивое) ораторское искусство. 

    Примечание. «(Художественная) литература есть создание художественных образов». Этим-то по существу и занимается Невзоров, то есть художественной литературой, а точнее художественной публицистикой, создавая художественные образы соответственно текущим событиям, приправляя их перцем юмора, сатиры. Во многом его можно сравнить с сатириком. Невзоров – Сатир. 
   
    Смешно и, что Невзоров решил выступить, поспорить с необходимостью поэзии для некоторых натур (и эти натуры забыли посоветоваться с Невзоровым о необходимости поэзии вообще), существовавших с древних времен, особенно в передовых и развитых странах для своего времени. Например, таких как Япония, Китай, Персия, Ирак (арабская поэзия), древняя Греция, древний Рим (даже где-то древний Рим!, столь практичный и воинственный, достаточно вспомнить хотя бы Петрония, «арбитра изящества»), Россия, Германия, Испания, Франция, Англия (которую, впрочем, можно включить в данный список с натяжкой, но за которой потянулись и США в своих высших кругах, претендующих на роль некоторой аристократии). Причем, поэзия была как на низших социальных уровнях, так и пестовалась на самых высших, аристократических. Это ныне в России в начальный период становления капитализма из-за отсутствия аристократического класса ценителей (как, например, было некогда в Японии) поэзия утратила свое значение, и ценность ее разделяют лишь сами поэты (по натуре), понимающие толк в поэзии. Да и вообще, говоря о «смерти» некоторой поэзии, можно ли, к примеру, говорить, что поэзия Гомера мертва, что Гомер устарел, или что японская поэзия танка и хокку устарела, или поэзия Сапфо мертва… в духе «сбросим всех древних авторов с корабля современности»? Сбросим Сапфо с корабля современности? (Да кто такое скажет, вызовет у меня лишь презрение, хотя он может иметь практическую пользу; заметьте, я не отрицаю практической пользы от физики, химии, медицины и т.п. естественных наук). Да, многие могут не знать, не ценить Сапфо (и Ее поэзии), но это в силу их натуры или невежества. Ну так что ж.    
    То, насколько ценится поэзия и осознается порой ее значение, могут свидетельствовать жалкие обрывки поэзии Сапфо, которые дошли до наших дней и нынешнее сожаление у некоторых по этому поводу.
    Порой люди, не имея способностей, наклонностей к какому-то предмету, пытаются низвести сам предмет в общем, дабы оправдать перед собой и желательно перед другими свою ограниченность, неспособность к данному предмету (это в роде сюжета из басни про лисицу: высоко висящий виноград зелен для нее).

    Да и вообще, те, кто отрицает красоту искусств, лишь оправдывают ограниченность своей натуры или собственное невежество. Да, есть такое понятие «красота», наряду с научными знаниями и практическим их применением, несмотря на разных Невзоровых, Писаревых, Базаровых и прочих ниспровергателей прекрасного до своего уровня. Много тех, например, кто не может оценить гениальности Пушкина, Моцарта (хотя бы не имея абсолютного слуха для полноценного восприятия, или не зная русского языка и языка музыки), ну так что ж? В лесу много растет деревьев, которые вообще ничего оценить не могут. А человеческие натуры разнообразны... 


    Примечание. «Во времена Базарова выяснилось, что все явления жизни можно свести к простейшим химическим и физическим процессам, выразить доступной и удобной формулой. Книга Фохта, та самая, которую Аркадий Кирсанов дает прочесть своему отцу — “Сила и материя” — учила: мозг выделяет мысль, как печень — желчь. Таким образом, сама высшая деятельность человека — мышление — оборачивалась физиологическим механизмом, который можно проследить и описать. Тайн не оставалось.
    Потому Базаров легко и просто трансформирует основное положение новой науки, приспосабливая его для разных случаев жизни. «Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество», — говорит он своему другу Аркадию. И логично заканчивает: «Пойдем лучше смотреть жука».
    В целом идеи Базарова и сводятся к тому, чтоб «смотреть жука» — вместо того, чтобы раздумывать над загадочными взглядами. Жук — ключ ко всем проблемам. В базаровском восприятии мира господствуют биологические категории. В такой системе мышления жук — попроще, человек — посложнее. Общество — тоже организм, только еще более развитый и сложный, чем личность.»

   

   Навозный жук и Ласточка (басня)

    В лесной тиши уютный домик,
    В цветах утоп узорный дворик.
    Тропинка прямо в сад к пруду,
    Калитка в розах, - рай в лесу.

    Под крышей ласточка жила,
    Гнездо под балкою свила,
    Витала в небе: чик-чирик!..
    Ей был понятен птиц язык.

    Внизу навозный тёмный жук,
    Творенье изысканий мук,
    По кучи ползая навозной,
    Старательно и всестороннее изучая мир,
    Познав структуру кучи брошенной-бесхозной,
    Весь мир познал, - так он решил.

    Над ним по небу ласточка витала,
    Она в далекие края
    Не раз уж на зиму летала
    И любопытной, путешествуя, была.
    На небе, воле радуясь, кружилась,
    Но вот приметила жука,
    К нему на ветку опустилась
    И зачирикала: - Как, брат, дела?
    Навозный жук поднял глаза,
    И тельце гордость наполняла:
    – Привет, пустышка, дурочка-сестра,
    Всё попусту чирикаешь-летаешь,
    Покоя, глубины не знаешь,
    Я ж мир познал, законы естества! –
    Решил пред ней он прихвастнуть,
    Да спесь с «возвышенной» стряхнуть,
    Себя уж видя центром мирозданья,
    Пупом научного сознанья:
    – Всё в мире есть естественный процесс,
    Сначала организм животный ест,
    Что слабже (ниже) по возможности (достоинству) находит,
    И тем он жив; ненужное ж выводит.

    На что певунья ласково в ответ:
    – По-моему, ты слишком примитивен (низок), нет?
    Я много, где бывала,
    И много, что видала,
    Поверь, важны не только законы естества,
    Я знаю, что такое (в мире) Красота!
   
    Навозный житель кучи
    Ниспровергатель жук-могучий:
     – Всё глупости, мифичный вздор!
    Везде одно – естественный отбор.
    Твоё чириканье – одна лишь болтовня,
    Твой ненаучен разговор,
    Пустое всё – культура, красота, –      
    Всё ложь! Меня не проведёшь!
    Везде и всюду законы естества,
    Одни и те же раз и навсегда. 

    Не стала спорить ласточка с жуком,
    Махнув легко оперенным крылом,
    Ему сказав так ласково, певуче:
    – Ты, брат, гляжу, и не видал подалее навозной кучи!
    Вмиг взмыла в небеса,
    Смотря на мир в полете свысока.