Чай

А кто-то под вечер заварит любимый сенча сенпай,
так крепко, как может потребовать гиблая ночь.
Пожалуйста, жизнь, позволяю тебе, играй,
сценарий давно расписали, как метки на окружной.

Бессмысленность вторгнется в щедрый простор души,
безверие сломит погибели в три, заберёт покой.
Тебя ненавидят близкие, разве ж они свои?
И ты презираешь себя, измождённая тошнотой,
как кошка, комком иллюзорным поганишь реальную гладь ковра.
Ах девочка, девочка, глупая, глупая...

Да выплюнь. Разъело желудок, и лёгкие барахлят,
так пыльно, к стыду лишь, в забытом людьми углу.
_
Ты помнишь, что завтра мы снова сбегаем, пусть хлопоты подождут.
А хочешь, сегодня счастливый съедим билет?
Люблю тебя видеть, и важно ли, что ты – нет.

И кто-то под вечер привычный зелёный тебе подаст;
кто будет? спросила б, но не при-ле-тит ответ;
ты в избранных книгах, предложенных только мне.
Язык в них убогий, подобно моим стихам,
когда-нибудь вырвется, чтоб в сотый раз Сгореть
и выжить.

Что рукописи, мертвы?
Зачем мне судьба та, где вряд ли есть место нам.

И тысячи слов разнесутся посмертным эхом
по всем закоулкам, родившись когда-то во всю тетрадь.
Чтоб правду красиво сказать, нужно знаний латать прорехи.
Чтоб радостным быть, нужно меньше от(по) жизни ждать(знать).
И может быть, боль обернётся счастливым смехом.

И может быть, правда не станет меня душить.

Сентябрь