хрустящий паучий десерт

Не ведая мира иного,
Кроме кипения многожильного города,
Чистилища больше трактира пустого
И свежести слаще могильного холода,
В сумраке страхов, историй, наук,
Маленький алый паук
Сражался и лицезрел
Плёл картины из паутины
Преображался и багровел,
Нитью за нитью по диагонали,
Связывая в полотно
Мелодии, запахи и детали,
В котором каждое волокно
Натянуто и пульсирует –
Светоточащая суть,
Сжатая верёвками колючих проволок, но
Свободно вальсируя,
Проходит сквозь мою грудь,
В сердце любого из нас,
Но для каждого разное –
Где для меня любовь и экстаз,
Для тебя страдания, боль,
А прекрасное, эрос, если говорить начисто,
Всегда идёт параллельно с лезвием,
Скрывая натуральное качество.
Так вот,
Плёл картину жизни, вернее её подобия,
Где днём светило свисает, как надгробие,
А под ним
Ноктюрном
По Улице размазана Плоть,
И Ветер
Швыряет звёзды по мусорным урнам
Вот почему ночной город светел.
Это самоубийство – менять на лампу
Первородный пламень,
Кипящий в горле хрустальных ампул.



Повторяя по краю контур расселины,
Вздымались к небу серы и заточены,
И заселены
Железобетонные зубы городской червоточины
Там
Из горячего сердца горнила
Текла и горела, как ей пришлось,
Широкая багровая жила,
Опоясав земную ось.

И пустошь Вопящих Теней,
Что молча ползут, что вечно ползут…

Ползут к веренице огней

По Улице -
Влагалищу дорог, отрезков, дистанций.
Где мать-одиночка, пробираясь к детям, попадает не домой, а в онкодиспансер.
Нефилимы клубятся у Господа в горле,
В разгаре фестиваля,
Вырезая на стенах любовные оды дверям
Осколками Грааля.
Где джентельмены отстаивают свою честь,
Говорят надменно, деловито и сухо,
А ночью падают у ног куртизанок
И просятся их согреть, как голодная сука.
Кого в полночь охватывали видения и лунная болезнь,
Как в горящие клещи,
Кто плакал от боли и радости,
В полголоса вырезая узорами настоящие вещи
Друг другу на груди.
Где юноша шепчет во сне
Собственной матери:
“Ты где? Подойди,
Появись у лица.
Раньше на шее висел твой шарф,
Теперь ледяная виселица”.
Как только над нами
Появится белый фарфоровый шар,
Мы выйдем из тени, из грязи
Из мокрых щелей, из холодных пустот,
Безымянные мрази.
Пусть тот,
Кому хватит смелости, нарисует
Эту реальность, которой реально не существует.

Если ты как-то застрял
В этом болоте и тине,
То приготовься
Быть повешенным на паутине,
Где нету другого выхода вовсе,
Но к чёрту!
Обуздав свою пустоту,
Я превращаюсь из конченной мрази
В чёрную красоту

Став арахнидом в этом чёртовом склепе, я
Влюбился в змею, обвивающую посох Асклепия.
Да,
Я молодой и голодный, тащи сюда своё тело,
Мне и целого мира мало.
Жить так, чтобы небо горело,
Чтобы небо рыдало!
Мне нужно больше летних ночей,
Мне нужно больше живого металла!

Каждую ночь мой Город,
Просыпаясь, встаёт с колен,
Заворачивается в плащ, поправляет ворот,
Совершает газообмен,
Вдыхая из Колыбели Жизни
Сотню Новорождённых
И выдыхая всего одного
Безмятежного и отрешённого.


Я считаю возможным,
Соединить ненависть и любовь,
Покинув хитиновый панцирь,
Как меч покидает ножны,
Протянув к своей Арахнее
Паучьи пальцы…
Руками обернутся мои хелицеры,
И мы, извиваясь в танце,
Выйдем из атмосферы,
Войдя в чертоги божественной касты,
Сияя звёздами в тёмном небе,
Как Поллюкс и Кастор.