То, что друзья предатели, не виноват ли сам?

После вчерашней пьянки сухо и горько во рту,
выблевал душу, что ли, в том золотом сортире;
чайки галдят за мысом, хрипло орут в порту
и норовят прокатиться на сейнере, на буксире.
Если подняться в горку и оглянуться назад,
не беря во внимание то, что облаян сукой:
жизнь – это жизнь; конечно, надо пройти и ад,
чтоб разобраться как-то с бестолочью и скукой.
То, что друзья предатели, не виноват ли сам?
Тех, с кем  и пьём, и дружим,  сами ведь выбрали, сами!
Всех их по виду знаешь, знаешь по голосам,
а что за душой у каждого, тайна с семью замками.
Кончится всё не завтра и началось не сейчас,
есть и причины веские, в лица все знаем их мы;
я не люблю поэзии, разных её прикрас,
жизнь – это жизнь, бывает, не подберёшь к ней рифмы.
Вот и сегодня, видимо, что-то из дней таких,
сам себя и убалтываю, сам и развесил уши я, –
если друзья – предатели, надо бежать от них,
правда, напиться легче, но это –  от малодушия.
После вчерашней пьянки горечь сухая во рту,
словно хлебнул мазута или наелся тины;
чайки галдят за мысом, хрипло орут в порту,
с криками сопровождают сейнер, идущий с путины.
Всё! Навсегда! Завязываю!
Кончено! Решено!
Надо же, снова вляпался, не идиот же, вроде…
Город сбегает к морю с этих нагорий, но
точнее, наверное, всё-таки: от моря в горы уходит.
Надо бы не попасться с рожей такой менту.
Надо бы разобраться с курвою этой, Риткой.
Чайки орут за молом, хрипло галдят в порту,
грузятся там КАМАЗы  ящиками со ставридкой.
Я это море знаю с детства, я полюбил
сердцем всем и душою эту живую даль,
что же мычу и плачу, словно бы тот дебил,
всё пожалеть пытаюсь, и ничего не жаль…