Страница Седьмая

***

Читаю Герцена.
Герцен рифмуется с сердцем. Не даром, в переводе с немецкого, герц - и есть сердце.

Вспоминается свое, недописанное, давнишнее:

Разбудите Герцена скорее,
Хватит спать в опасности страна.

С детства знаем, - декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул деятельность...
Но это все Политика.
Название романа Герцена сродни тем вопросам и названиям русских произведений, которые присущи именно русским. И понятны именно им. Хотя не всегда так.

...Хмельной вопрос, - Кто виноват?
И протрезвившийся, - Что делать?

И та и другая Книга - о Любви. И не только, конечно. Но названия этих Книг, сами по себе, настолько гармонично расположились и закрепились вопросами в русской ложе, что нету в этой ложе, думаю, ни одного человека, который бы не задавался этими вопросами, решая свои проблемы из века в век переходя.

Росла, росла барышня и войдя в возраст, когда чаще хочется думать о Любви, при отсутствии выбора, остановила свой взор, и не церемонясь, стала его дарить домашнему учителю, который, по ее мыслям, был человеком понимающим. И домашний учитель, согласно собственным мыслям, думал о ней в том же направлении. Потом, любящие, друг друга, сердца, поженились. Как и положено родился ребенок, как производное, когда влюбленные думают в одном направлении. И нечаяли они, друг в друге души, пока, в их малозаметный город, не приехал, якобы, образованный, но не нашедший применение этому образованию, по причине неинтересия к каким-либо областям нуждающимся в специалистах, уставший путешественник, который, правда, не утратил интерес к основному инстинкту, при наличии ярких качеств буратинно-наглого вмешательства в личную жизнь абсолютно чужих людей. Как будто, если бы они были не чужими, то можно. И на основе этого, - "инстинкта", "вмешательства", "ярких качеств", несущего ахинею собственной философии настолько талантливо, что замужняя женщина, презрев всем сердцем мужа, ребенка и правила приличия, решила пообмениваться взглядами, улыбками, чувствами, дыханием... с приезжим незнакомцем.
История стара, как мир. И Герцен, пиша ее был прежде всего романистом, рассказывавшим, одну из множества множеств историй, которую и придумывать-то не нужно, ибо такие или сродни, были, есть и будут у любого или почти представителя земного измерения, во все эпохи Прошлого, Настоящего и Будущего.

Прочитав Книгу Герцена, понимаешь, что не имеет она, будто бы, ничего общего с тем, что написано о ней и о её героях в послесловии доктора филологических наук И. С. Новича, несмотря на то, что и до Новича её облюбовывали своим вниманием и Белинский, и Писарев, и Добролюбов. С какой целью? Неясно. Думаю, это всё Политика. "Передовой критике" хотелось поучаствовать в "решительном изменении действительности".

В первый ряд, буквально, вытаскивают одного из героев романа, Бельтова, который всеми фибрами души избегает этого первого ряда, не имеющему никаких внутренних движений к оному, согласно описанию, самим Герценым, своего героя:

(о работе Бельтова в канцелярии):
" - ...да кабы не знал по глупости, по непривычке - не велика беда, когда-нибудь научился бы, а то из ума не знает... Нет, брат, дельного малого сразу узнаешь... Видали мы таких молодцов, не он первый, не он последний, все они только на словах выезжают...
Бельтов вскоре охладел к занятиям канцелярии, стал раздражителен, небрежен. Управляющий канцеляриею призывал его к себе и говорил, как нежная мать, - не помогло."

После службы Бельтова в канцелярии, Герцен пишет. О нем же.

"Что же делал Бельтов в продолжении этих десяти лет?
Всё или почти всё .
Что он сделал?
Ничего или почти ничего.
Кто не знает старинной приметы, что дети, слишком много обещающие, редко много исполняют. Отчего это? Неужели силы у человека развиваются в таком определённом количестве, что если они потребятся в молодости, так к совершеннолетия ничего не останется? Вопрос премудрый. Я его не умею и не хочу разрешать, но думаю, что решение его надобно скорее искать в атмосфере, в окружающем, в влияниях и соприкосновениях, нежели в каком-нибудь нелепом психическом устройстве человека."

Куда это, интересно, повернул автор?
Атмосфера не права? Окружающее? Влияние? Соприкосновение? Не автор ли писал далее об этом господине:

"Владимир лежал на кушетке с книгою в руке, которую читал и не читал, наконец, - решительно не читал, а положил на стол и, долго просидев в ленивой задумчивости, сказал:
- Маменька, знаете, что мне в голову пришло? ведь, дядюшка-то был прав, советуя мне итти по медицинской части. Как вы думаете, не заняться ли мне медициной?
- Как хочешь, мой друг... Попробуй, - отвечала мать.

и снова "атмосфера", "окружение", "влияние" и т.д.

"Нет, - думал Владимир, - нет, не хочу быть доктором... Что я за чиновник, что я за ученый? Я... я..., не смею признаться, я - артист!" Срисовывая изображения черепа, Бельтов догадался, что он художник. Вздумано - сделано... Владимир перестал стричь волосы и ходил целое утро в блузе... Владимир стал ходить всякую неделю в Эрмитаж и усердно сидеть за мольбертом... Мать входила на цыпочках, боясь помешать будущему Тициану в его занятиях."

и далее

"Само собой разумеется, что и живопись не совсем удовлетворила Бельтова: в нем недоставало довольства занятием; вне его недоставало той артистической среды, того живого взаимодействия и обмена, который поддерживает художника."

далее Герцен пишет о нем:

"Переходя в другую сферу, он будет себя обманывать так, как человек, оставляющий свою родину, старается уверить себя, что все равно, что его Родина везде, где он полезен, - старается... а внутри его неотвязный голос зовет в другое место и напоминает иные песни, иную природу."

И так далее.
Всей "передовой критикой" такие господа считались "лишними людьми" по более позднему определению И. С. Тургенева, и, как результат, виновата была царская власть.
Нет, не "лишний", он Бельтов, а пустой, без внутреннего стержня и царизм здесь ни причем, такие господа при любой власти - царь, анархисты, коммунисты... всегда будут пустыми, ибо ни при какой власти не смогут они, по причине отсутствия внутреннего стержня, самовыразиться, определить себя в выборе профессии.

Доктор филологии И. С. Нович говорит в послесловии, что в том, что Бельтовы становились "лишними людьми", Герцен, якобы, обвиняет окружавшие человека в то время общественные условия. Да никого, Герцен, думаю, не обвиняет, а просто пишет свою историю, свою Книгу. Это доктору филологии и "передовым критикам" зачем-то понадобилось, взяв за основу Бельтовых, бороться с ветряными мельницами, ругая царя за внутренне-природную пустоту подданных.

И еще.
Исходя из контекста романа, о чем это пишет доктор филологии?:

"Семейной драмой Круциферского и Любоньки Герцен говорил обществу своего времени, что человек в своей личной жизни, не отрекаясь от "частного", в то же время должен "раскрыть душу" всему общечеловеческому. Человеку нужна любовь к современности, к родине, к обществу, - иначе неизбежно гибельное замыкание человека в свой узкий и ограниченный внутренний мирок."

О том, что Любонька должна была, позабыв честь, достоинство, мужа и семью, незамедлительно задрать подол?