А ты знашь

Лукич ещё раз приложился к бутылочке, закрытой пробкой, изготовленной Лукичом из газеты. Посмаковал и продолжил:
– А ты знашь, я тожа редко на горе-те бываю, всё чаше здесь ночую, видел, какой у меня на той стороне шалаш, а там полог из марли, ни один камар туда не проникат. Ну-у, пока туда вползаю, с десяток залетит, – почесав затылок, серьёзно, без улыбки вдруг перескочил в своём рассказе, – дак, когда всех "врагов народа", каво расстреляли, каво, как твоего дядю в тридцать третьем году, выслали в Нарымский край, кузнису евошную в колхоз определили, табун лошадей и маслобойню тожа туда жа свезли. Маслобойня перестала тут жа работать. Они жа не знали, с какова боку к ней подходить. Мы-те, у каво были крепки хозяйства, все были против создания у нас на деревне колхоза. Дак мы на примери "Новова пути" убедились, что обчеством тока пить да гулянки устраивать хорошо, а на работе все стараются отлынить, а каму за палочки-те интересно работать?
– Санька-те Ноиков в отца пошёл такой жа настырный, в Барнауле учился заочно в "Сельхозинституте" и каждый год занимал всё новую должность в коммуне-те. Так именовали, хоть там давно числился колхоз. После первого курса поставил его отец бригадиром, после второго курса Санька стал главным полеводом колхоза "Новый путь", а после третьего его забрали в райком комсомола, а как вступил в КаПэ, – Лукич сделал театральную паузу и закончил, – эСэС, – улыбнулся в будёновские усы, выдал: – Нада жа додуматься, дундуки какие-те, только отвоевали с эСэСовцами, а они партию ВКПб переименовали в, – и он снова с театральной паузой произнёс: "КаПэ... эСэС" – сделав акцент на СС, – с комсомола перевели в райком КП СС инструктором по сельскохозяйственным вопросам,  как закончил институт его отец рекомендовал на председателя колхоза "Новый путь", Крайком поддержал. Дак номукулатура крайкома...
– Лукич, номенклатура, – поправил я.
– Во-во она самая, через год Санька-те окончательно развалил "Новый путь", его обратно забрали на партийну работу, даже на похороны матери и отца не приехал, наверно, шибко занят на партийном поприще-те.
– А что стало с его дружком Сашкой Кузякиным?
– Дак как Ноиков Санька-те стал председателем, Сашку своим первым заместителем назначил и отправил в Барнаул на курсы руководителей сельхоз работ. Свидетельство об окончании курсов обмывали всем руководящим составом колхоза. Пьянки пошли по всем праздникам, а позднее и вовсе загуляло руководство. В районе решили закрыть нерентабельный колхоз. Теперь Сашка Кузякин спокойно спит на деревенском кладбище.
– Ох и задиристые пацаны были.
– Санька с Сашкой-те, учились в школе, а как придут на тырлу-те, в кино ли, у них там даже гармониста не было. Коммунары, чо с их возьмёшь, обязательно подерутся с боровиковскими парнями. Те накостыляют им, они с месяц ни ногой, а как передвижка прикатит с кином, они тут как тут, и обязательно с Витькой Быкиным подерутся. Бык, так его в деревне-те все звали, кое-как закончил четыре класса за шесть годков и с четырнадцати лет стал конюшить, крепким мужиком стал. Бабы-те наши судачили, что Бык до девяти лет всё титьку сосал, с уроков убегал, а Нюрка с ним укроются в риге, выставит сисишу с мою голову и кормит его, а он насосётся и придёт, и спит на уроке-те.
– Лукич, а ты не знаешь, где сейчас живёт Малахов?
– У-у, этот ещё тот фрукт-те. Уехал на родину и с тех пор у нас не появлялся, родных переманил в Ставропольский край.
– Я же с ним за одной партой сидел, брат которого вернулся с фронта и преподавал у нас математику с физикой. Наград было у него полная грудь. Настал день подготовки к вступлению в пионеры на добровольно-принудительной основе. Все обязаны были написать заявление о вступлении в пионеры, чтобы строить коммунизм в отдельно взятой стране. Мой сопартовник наотрез отказался писать заявление. (Фамилию запомнил – Малахов, а имени не помню).
Учительница, недолго думая, призвала на помощь старшего Малахова. Тот в парадной лётной форме (был стрелком радистом на Ли-2) с полным набором орденов и медалей. Немедленно начал распекать младшего брата и принуждать написать заявление. Последний аргумент был: "Ты меня позоришь, коммуниста, стрелка-радиста..." На что последовал ответ:
– Вот потому и не буду писать заявление! – громко произнёс мой сосед по парте.
– Как это не будешь? Я тебе вместо отца, которого... – тут он осёкся, а мой сосед ещё громче заявил:
– Вот потому и никакого заявления не буду писать!
Все в нашем классе написали заявления, а мой сосед отказался наотрез. Я до сих пор горжусь, что сидел за одной с ним партой.
После смерти джугашвили мы узнали, что у моего соседа отца, командира Красной армии, расстреляли в 1940 году, как немецкого шпиона, так как он свободно владел немецким языком. А семью сослали в нашу деревню.
– Отлично помню Степана Григорьевича Малахова, встречали всей деревней. Он вскоре женилса на учительнисэ, молодой цветушей бабёнке. Ну и погонял жа он её по деревне. Как поддаст с топором бежит, машет им и орёт: “Убью, мерзавка, опять с командиром переспала!” А откуда в деревне командиру-те взяться? Протрезвет, человек нормальный. Оправдывался: “Опять она явилась, вот и побежал за Зоей Яковлевной, не догнал, быстро бегает, изрубил шифоньер, надо ехать в Барнаул, покупать новый". Уже тогда им, героям войны, выдавали талоны на дефицитные товары. Привезёт, поставит заместо изрубленного, и опять живут дружно до новой пьянки.
– Да, Лукич, бывают терпеливые женщины, их мужья бьют, а они от них не уходят. Зоя Яковлевна на Ирбе в неполной начальной школе у четвёртого класса принимала экзамены. Андрей, наш гармонист, боялся, что опять она его завалит на экзамене по ботанике, подговорил меня, чтобы я организовал перевоз учительницы через Обь. Ты же, говорит, возишь ягодников. Вот я и занимался до глубокой осени доставкой грибников, ягодников с левого берега на правый с утра и с правого на левый под вечер с полными корзинами ягод. В забоке смородину собирали, черёмуху, на лугах клубнику. Осенью облепиху, а по первому снегу с морозцем калину. Я и сказал учительнице: "Зоя Яковлевна, а давайте мы с Андреем перевезём туда и обратно через Обь на лодке, чтобы не ждать, когда из коммуны придёт паром". Она с благодарностью посмотрела на меня и спросила:
– И сколько за перевоз с меня возьмёте?
– Нисколько, – по-джентльменски ответил я.
– Нет, я так не могу, вы же будете работать, а за работу надо платить, ягодники же вам платят. Кстати, по сколько?
– Туда по пятьдесят копеек, а обратно плюс ещё по двадцать копеек за ведро.
– Вот видите, ягодники же вам платят, значит, и я должна с вами рассчитаться, на бесплатно я не согласна, паром подожду.
– Зоя Яковлевна, вам же надо в девять часов быть в школе, а с того берега ещё семь километров надо пройти, остаётся, я достал карманные часы "Молния" – подарок старшего брата, посмотрел на циферблат, и продолжил, – полтора часа.
– Да, если к моему приходу, кстати, вон и Обь показалась, паром не придёт, то я наверняка опоздаю.
Я спустил лодку-долблёнку на воду, из кустов принёс распашные вёсла, вставил штыри уключин в гнезда и пригласил:
– Зоя Яковлевна, садитесь, а то опоздаете.
– Ещё минут десять подожду.
– За это время я вас доставлю на тот берег.
Глядя вниз по течению, она медленно села в кормовой части лодки. Обь мы прошли за семь минут. Зоя Яковлевна, протянула мне рубль, я отказался его брать со словами: "На обратном пути мы назовём цену перевоза".
– А сразу-то почему не сказал?
– Постеснялся.
– Он "постеснялся", а я теперь думай, чем рассчитываться.
– Зоя Яковлевна, я поплыву, а то вон уже машут ягодники.
– Но ягода ещё не созрела.
– Значит, будут травы съедобные сбирать польской лук, слизун.
– Ладно, я пошла, обратно торопиться не буду, в восемнадцать ждите.
Через минуту учительница скрылась за поворотом в кустарнике. Андрей раздобыл на прибывшем пароме удочку и сидел на склонённой ветле, то и дело забрасывая удочку. Время на реке проходит быстро, не успеешь оглянуться, как уже вечер. Я строго следил за временем, сегодня оно тянулось, как резинка от рогатки, наконец "молния" показала половину шестого. Только лодка почти до половины выскочила на отлогий песчаный берег, из-за поворотных кустов появилась учительница. Я, придерживая лодку, сказал: "Садитесь". Зоя Яковлевна словно проплыла, обдав меня запахом каких-то духов, села в пол-оборота, зачерпнула в ладони, сложенные лодочкой, воды и всполоснула лицо. Обь мы преодолели быстро. Я вытащил долблёнку на берег, перевернул днищем вверх и накинул цепь на вбитый кол. По взвозу поднимались медленно, без разговоров, он хоть был и не крутой, но извилистый, длинной с километр. Как только поднялись, перед нами открылось поле с дружными всходами пшеницы, пока ещё без колосков. Я всё ждал вопроса о расчёте, наконец, отдышавшись от "восхождения" на крутой берег Оби, Зоя Яковлевна спросила: "И какая плата за перевоз?"
– Да вон Андрей боится, что и в этом году вы его завалите, а он хочет в ветеринарный техникум поступать.
– Что ж, дело хорошее, чем же я могу ему помочь? Правда, в этом учебном году у него твёрдая тройка за год вышла, не то, что в прошлом двойку-то с натягом получил.
– Зоя Яковлевна, а вы пять билетов: седьмой, девятый, тринадцатый, двадцать первый и двадцать третий положите на дальний край стола от вас.
– Ты что, Андрей, только на эти билеты выучил материал?
Андрей что-то невнятно пробормотал. Пришлось мне вступиться за друга.
– Зоя Яковлевна, мы все с ним билеты подготовили, но он лучше всего отвечал мне на эти билеты.
– Думаю, это не преступление.
Андрей вытащил тринадцатый билет и ответил даже на дополнительный вопрос представителя РОНО. После экзаменов учительница, ни к кому не обращаясь, произнесла: "Ох, и партизаны же вы..."