изувеченные вкладыши гороскопов

в ветвистости колоколен машинально утрачивается
сыпь поганочных сновидений. долог спирт средь рук озимых,
свиреп хранитель памяти листовой, бубенчатой.
оранжевый насморк гибель свою обнажает сквозь
казни, сквозь хохот. горит скипидар затмений
и рыба леса плавает угрюмо средь арендованных
квартир. растет лесное нечто, киоски обнажают
свои пряди. кофе желтый сыпется дерзновенными
парусниками сокровенного тяготения к нумизматическим
перилам, перронам, рытвинам дерзким, озабоченным.
касается стул твоей ноги, роды касаются твоих
слов. горит абсурдная жестокость в заточении
и вопль гладит мою дремучую тоску, сочную
в своих внутренностях, в командах тиграм,
скользким негодяям парных копыт.
ливень оскорбляет твое своеволие,
рукав расстилает изувеченные вкладыши гороскопов.
щавель познания ропщет, содрогается ревниво,
попирая свою тушу, свою работу, свою гниль
морскую, эту сволочь вскормленную ласточками
одиночества, вскинутого в робки жесты молчания,
одиночно нагребающего строчки катушечных писем,
войлока буравящего моторы наследства. грим пейзажей,
конечности отроков голосистых, удавленных
мероприятиями фар и друзей в фартуках сладостных,
сладчайших.