О жизни сына. Из книги Письма в Вечность

Со 2 по 9 мая 2017-го года я, мама Антона Гапоника - поэта, члена Союза Писателей с 16 лет, неожиданно для себя, написала книгу-повествование о сыне, книгу-разговор с сыном "Письма в Вечность", спустя 3,5 года после его ухода из жизни. Антоша, мой любимый сынок, спасибо, что дал мне частичку своего дара написания стихов и прозы. Возможно, оно скоро сойдет на нет. Но, был вот такой подъем, такое вдохновение. Я торопилась, боясь, что все быстро закончится. Но, ты дал мне возможность выпустить книгу о тебе. Это-моя исповедь тебе, моя мольба к тебе, сынок. Прости меня за то, что не сказала все эти слова тебе при жизни. Спасибо, родной, что ты - мой сынок. Что ты жил и улыбался мне. Что ты любил меня истинной сыновью любовью. (Твоя, горячо любящая тебя, мама)

                Предисловие.

   27 сентября 2013г. на 24-м году ушел из жизни мой сыночек Антоша. Родился в год Змеи и ушел в год Змеи. Это был жизнерадостный, добрый, отзывчивый, умный мальчишка, с врожденными мудростью, интеллигентностью и силой духа, с необъемлемой любовью к жизни.
Нежный и ласковый. Знания легко ему давались. Закончил 9 классов с красным дипломом. Шел на золотую медаль, но болезнь перекрыла все пути. Антоша обладал мудростью старца и, вместе с тем, наивностью ребенка. Ведь он жил в мире информации, а не в мире людей. Но, несмотря на это, очень хорошо разбирался в людях и жизненных ситуациях. Был всесторонне развит. Обладал обширными знаниями в области географии, истории, литературы, астрономии, анатомии, психологии, философии, медицины. Любил и понимал технику и электронику. Изучал немецкий, английский, китайский языки. Хорошо разбирался в политике. Был моим советчиком, надеждой и опорой. Моим смыслом жизни. Достойно жил, достойно ушел из жизни.
А еще он хорошо рисовал и успел стать поэтом.

При жизни Антона изданы 5 сборников его стихов и прозы:

«Я слышу всё, чем мир наполнен» (2002 г.)
«И каждый день дороже» (2004 г.)
«Войди в мой хрупкий храм» (2005 г.)
«Слова мои будут просты» (2006 г.)
«Творить по законам любви» (2007 г.)

В 2014г. к годовщине смерти Антона Гапоника на добровольно пожертвованные средства при поддержке Союза Писателей Кузбасса и центральной библиотеки г. Юрги издан посмертный сборник его стихов «Собираясь в дальнюю дорогу».

В 2005 г. принят в Союз писателей Кузбасса.

Побеждал в международном конкурсе, нескольких областных и городских конкурсах, автор песни о Юрге. Был Стипендиатом Губернаторской Стипендии "Юные дарования Кузбасса". Удостоен медалей «Надежда Кузбасса», «За веру и добро» и премии «За любовь к жизни».
Людмила Гапоник, мама.

                Слово матери.

                …Я молчу.
                Я устала с тобой говорить без ответов…

   Забрала тебя осень. Как листочек с веточки, ты сорвался и улетел. Не оставил и следа. И бреду я по листьям памяти, памяти о тебе, любимый малыш, светлый мой Ангел. Ночами я мысленно шлю тебе рассказы, сочиняю поэмы, пишу повести воспоминаний. Под них засыпаю. А утром все стирается. Чисто и пусто. И слова не выдумать. Но мне так нравится говорить с тобой ночами, когда особенно тихо, темно и одиноко. Тогда всплывают образы – резко, исподтишка. Они мелькают, как молнии, в голове, как разряд тока. От них больно. Они вышибают мгновенные слезы. Мелькают, как листы книги. А на листах этих записана она - хрупкая, истерзанная неизлечимой болезнью, судьба мудрого не по годам человечка с могучей и нежной душой.
   Я никогда не писала стихов, тем более книг. И вот, на четвертый год без тебя, что-то стало приходить в моё сознание. Наверное, я не все еще сделала в своей жизни для тебя. Мысль написать книгу о тебе, сыночек, шла издалека, по пути набирая слова, фразы, предложения, ощущения. Я думала, что она еще далеко. Но вдруг 2 мая 2017-го года, совершенно неожиданно для себя, села за написание книги. О тебе. О моем сыне - Антоне Гапонике.
Оглядываюсь назад… Там, за моей спиной, - счастливое, доброе, светлое прошлое. Там - чудо рождения и жизни моего единственного сыночка Антошки, в котором соединилось все самое прекрасное, что только Вселенная может дать душе человеческой. Это и станет началом моей повести - повести о человеке, ставшем моей бережно хранимой легендой.

                Твоя, горячо любящая тебя, мама.

                Антон Гапоник (опыт автобиографии)

   Родился я в городе Юрга Кемеровской области. С каких лет себя помню? Да с грудного возраста, с четырёх-пяти месяцев. Помню свою кроватку, погремушку, натянутую над ней. Я тянулся к погремушке, но движения были неточными, и это озадачивало меня. Помню маму. Она проходила мимо кроватки и почему-то не брала меня на руки. От такого маминого поведения мне хотелось капризничать и кукситься. О чём я тогда думал и думал ли вообще? Сколько ни пытаюсь вспомнить – не могу! Но жил во мне кто-то, кому было всё понятно и доступно. Этот кто-то мог мыслить, знать, вспоминать, анализировать. Потом – провал. И вот мне три года, и я в детском саду. Беззаботное детство! Слова воспитателей, сказанные маме: «Ваш мальчик не такой, как все. Покажите его врачу». Но всё это меня не касается, я радуюсь жизни, а жизнь радуется мне. Лишь кто-то внутри меня тревожен и задумчив…
   Потом врачи, больницы, обследования. Что-то не так. Я болен? Ну и что! Жизнь-то не кончается, она так прекрасна! И ничего, что в голове уже давно кружатся недетские мысли. Но сформулировать, превратить их в слова пока не могу. До чего же я ещё мал! А сколько всего впереди! Мне шесть лет. Я болен, и потому переведён в садик для детей-инвалидов с заболеваниями опорно-двигательного аппарата. Там встречаю ползающих, хромающих, частично парализованных детей. Слабые, беспомощные, бледные, в глазах совсем не детская тоска. Кто-то плачет внутри меня, и я плачу. Приходит сознание того, что с этим кем-то мы живём одной жизнью, одинаково мыслим, одинаково чувствуем. А может, этот кто-то и есть я?...
   И вот я, в ту пору здоровый, сильный, краснощёкий, стал помогать воспитателям ухаживать за этими детьми. Я умывал их, носил на руках в туалет, кормил, старался сделать всё, от меня зависящее, чтобы они не чувствовали себя ненужными. Но детское безрассудство, конечно же, брало верх надо мной и, к моему стыду, всё же случилась одна драка между мной и другим мальчиком. Мы не поделили игрушки.
Жизнь в этом детском саду казалась мне раем. Я чувствовал себя нужным, полезным. Впервые познав ответственность за других, испытав сочувствие, сопереживание, отзывчивость, стремление помочь, поддержать в трудную минуту, я уже не мог забыть эти драгоценные уроки жизни, которые впоследствии помогли мне духовно выжить и развиваться дальше.
Наступило 1 сентября 1996 года. Мне почти восемь. В новом, отглаженном костюме, в блестящих туфлях, с огромным букетом и огромным счастьем в сердце, гордый и уверенный, я шёл в школу! Я шёл учиться! Отныне я взрослый и самостоятельный человек! Встречай меня, школа!
   На этом моё детство, как и мои лучшие воспоминания, заканчивается. Я вступил в новую жизнь, где оказался «не таким, как все», а значит, лишним, обременяющим. Я подсознательно ощущал, что когда-нибудь испытаю эти чувства, ведь я болен. Но чтоб так скоро! Снаружи казалось, что я сдался и гибну. Ведь я перестал разговаривать и долгими часами мог смотреть в одну точку.
   Но не тут-то было! Всё внутри меня кипело, боролось, искало. Что делать? Что изменить? Где выход? И вдруг…размышления стали складываться в слова, потом в рифмы. Что это? Оказалось – стихи… Мне девять лет. Метания, страхи, слёзы, муки – всё позади. То, зашедшее в тупик «Я», погибло. Я рождён заново. Больше нет слабости, неуверенности, чувства ненужности, незащищённости. Есть любовь, добро, надежда и творчество. Удалось ли мне ступить на первую ступень духовного развития? Наверное, нет. Подошёл ли я к ней? Жизнь покажет. Так будем жить! Мне 18... (Антон Гапоник)

                Ты родился, сыночек!

   А мне, будущей маме Антошеньки, 21 год. Свадьба 13 ноября 1988-го года. Снег густо покрыл землю. Пушистый, белоснежный, как мое свадебное платье. Мороз -40. В платье и туфельках я разгуливаю по снегу. Я счастлива. Ах, как я счастлива! Впереди целая, полная тайн, жизнь. Что там меня ждет? Кто там меня ждет? А пока...мои чувства волнуют сердце. Жарко...
   После свадьбы я заболела. И, как приговор, жестко был выставлен диагноз - бесплодие. Тогда, как молодому специалисту, мне сразу же от профсоюза машзавода была выделена путевка в Рижский санаторий на лечение от бесплодия. Подошло время. Я стала обходить санаторно-курортную карту и
вдруг - 5 недель беременности. Ох, и попало же мне тогда! Ведь путевка сразу стала "горящей". Но во мне зарождался малюсенький человечек, выросший потом в стойкого, духовно развитого юношу. Но это потом... Тогда же происходило чудо. Как? Ведь я перенесла серьезную простуду. Это невозможно. Я была обречена на бесплодие. Поистине, чудо!
   Как прекрасны молодые годы! Здоровье плещет рекой. И совсем не задумываешься о каких-то там проблемах - в быту, в жизни. Просто живешь и наслаждаешься жизнью.
   Беременность проходила без осложнений. До конца беременности я оставалась такой же шустрой и жизнерадостной. Вот, мой Антошечка уже и шевелиться начал. Бойкий какой! Мой сладкий комочек счастья! Моё вечное чудо! 13 ноября 1989-го года, перед родами, я легла в больницу, в тот же день узнав, что убит мой муж. Как я приняла эту новость? Не знаю. Тогда я была, по-молодости, сильная. Осознавать было некогда. 7 декабря в день памяти великомученицы Екатерины (Святая жила в Александрии Египетской в начале IV в. Будучи дочерью правителя Александрии, она получила блестящее образование) 1989-го года в 10 часов утра в родильной операционной раздался непонятный мне звук, похожий на выстрел, а затем скрип не смазанной телеги. Потом мне поставили общий наркоз, и я уснула. И только на следующий день я узнала, что эти непонятные звуки были шлепком врача и плачем сына. Я приняла плач сына за скрип телеги. А это мой малыш огласил мир о своем появлении: «Встречай меня, мир! Я уже люблю тебя!»
Потом меня из реанимации перевели в палату. Забегали медсестры посмотреть на меня и удивиться, как мог поместиться такой большой ребенок в такой маленькой маме. Смеялись и говорили, что Ламекин (а тогда у нас с сыночком была такая фамилия по мужу) пищит звонче всех и громче всех. Вот так судьба сделала нам с бабушкой подарок на наши дни рождения - 10 декабря и 25 декабря.
Настал день, когда мне принесли сына. Какой он малю-ю-ю-ю-сенький! Глазки голубые, ротик совсем маленький (его наша мама и бабушка называла потом "буравчиком" ), даже пустышка, наверное, не поместится. Не понятно, на кого похож. И снова чудо - вот, еще вчера у меня не было этого ангельского человечка, а сегодня он есть! Не кукла. Шевелится, носик морщит, губками чмокает. Разве это не чудо?
Встал вопрос, как будем называть. Муж хотел Вовку, мама моя Женьку. Ну, какой же он Вовка или Женька? Это же вылитый Антошка! Носик-курносик-пимпочка, бровки рыжие, щечки тугие, розовые. Весь такой красивый, нежный. Ну, вылитый Антошка! "...Антошка, Антошка, пойдем копать картошку!..". И я назвала сыночка Антошкой. Хотя раньше это имя мне и в голову не приходило.

"Ты родился, сыночек, добрым, жизнерадостным, заливисто смеялся, всем интересовался, всему удивлялся. Ты пришел в мир, и как будто раскрыл ему объятия, стремясь все впитать в себя. Радовался миру и думал, что мир радуется тебе, что он для тебя, он тебя ждал, и вот, дождался, и все готов отдать тебе. В твоих глазах жили искорки, которые никогда не затухали. Пронзительный, сжигающий, заряжающий взгляд. После, когда ты вырос и возрождался, твой взгляд так сиял, что врачи приходили на него посмотреть, и у них появлялся заряд бодрости. А твоя улыбка, такая прекрасная, ослепительная. Казалось, что ты улыбался весь. Ты еще не знал, что в мире есть боль, невыносимая боль, которую ты вынес, которая меняла твой взгляд с наивного на мудрый.
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

   И вот мы дома. Встречай, бабушка, Антошку! Потом, когда Антоша вырос, бабушка Галина Степановна рассказывала ему: "Принесли огромный кулек. Развернули. А там...ма-а-а-а-а-аленький, си-и-и-и-и-иненький, ручками трясет и пищит. Боже мой, где ж вы такой ужас нашли? Но я вида не подала". Антошка с удовольствием слушал и с удовольствием смеялся.
   Но тогда мы вступили в неравный бой с вечно пищащим младенцем. Мне постоянно ужасно хотелось спать. А утром - в институт. Я бы, может, и поплакала об утрате мужа, да совсем некогда было. Хотя дома первое время было очень тяжело находиться. Все напоминало о нашей любви, о присутствии мужа. Все дышало им. Мне тяжело было "знакомиться" с сыном. После смерти мужа меня не покидала мысль, что жизнь стала бессмысленна. Я смотрела на сыночка и думала: "Зачем мы? Если нет его?" И произошел страшный случай, когда Антоше исполнился месяц. У него, как и у всех младенцев, была грыжа. Я возила его по бабушкам, в надежде грыжу излечить. И вот, возвращались мы от бабушки после 12 - го сеанса. Зима. Личико Антоши я прикрыла. А он плакал всю дорогу. Нисколько не успокаивался. Идти было не далеко. При подходе к дому вроде Антоша немного успокоился. Когда же я его развернула дома - Боже мой! - он был синим. А верхняя губка белой. Он задыхался. Бабушка закричала:

- Срочно скорую!

Антоша умирал у нее на руках. Он хрипел. Такой красивый, большой, полненький и ... умирающий. И тут меня, как током стукнуло. Ведь не жить мне без него! Это моё! Мое всё! Я люблю сыночка!
Приехала скорая. Врачи встали, не знают, что делать.

-Да, везите же его быстрей в больницу! - крикнула бабушка. - Что вы стоите?

   Ее крик отрезвил всех. По дороге в больницу Антоша продышался. Оказалось, когда он плакал по пути домой, то подавился молочком, и молочко попало ему в легкие. В больнице мы пролежали месяц. Так я поняла, что ребенок - самый важный для меня человечек на Земле. А грыжу мы все-таки залечили после больницы у бабы Маши. Всего за 3 дня.
Жизнь снова вошла в колею. Сыночек мой, Антон Александрович, не давал ни минутки присесть. Вспоминается: полгода было маленькому сыночку-великанчику с тугими ножками, ручками и щечками, большими кулачками и умным, пронизывающим взглядом (цвет глаз потихоньку стал меняться с голубого на карий). Два часа я качала его на руках, вышагивая по комнатам, пытаясь убаюкать на ночь. Стоило остановиться, Антоша тут же начинал проявлять недовольство. Колыбельные пела, потом уже устала петь и стала говорить, как рэп. Руки отваливались. И все два часа этот карапузик изучающе рассматривал меня и кряхтел в такт моему "рэпу". Спал мало, ел хорошо, лежать совсем не хотел. А хотел на руках быть, и чтобы носили, а не стояли на одном месте.
   Дома начал быстро расти и набирать килограммы. Бабушка называла его "бутуз". А он стал ловить людей взглядом, серьезно смотрел в глаза и внимательно слушал, что ему говорили. Потом стал что-то пытаться отвечать, вел с нами долгие разговоры, смешно вытягивая губки, говоря на своем "инопланетном " языке. Стал улыбаться, потом просто заливался смехом, который тоже был особенным - как ручеек журчал.
Помню его первую попытку поймать игрушку кулачком. Бабушка связала внуку крючком симпатичного, яркого клоуна и повесила на коляску. Надо сказать, что Антошка нигде не хотел спать, только в коляске. К году ножки его уже торчали из коляски, но мы никак не могли приучить нашего рыжика спать в кроватке. И вот день за днем, Антошка наблюдал за этим клоуном, потом стал пытаться ловить его, но промахивался. Ему было около 3-х месяцев. Так и жили, каждый день радуясь новым достижениям сыночка. Когда бабушка стала внука подкармливать супами с ложечки, тут оказалось, что наш мальчишка - то - лентяйка. Не хотел смириться с ложкой. Но все-таки удалось уговорить Тошку, с условием, что он будет кушать сидя. Ему шел четвертый месяц.
   Рос Антоша здоровеньким, быстро развивался, дарил нам с бабушкой счастье своей постоянной жизнерадостной улыбкой. И еще у него появились пальчики - хватальчики (я так называла его кулачки), которыми он успевал захватывать молниеносно все, что оказывалось в зоне доступности на пути следования его на моих руках. Когда ему исполнилось четыре месяца, начали резаться зубки. Мой малыш "сгорал" от высокой температуры, был вяленький и красный от жара. Я плакала над ним, вызывала врачей, и снова плакала, несмотря на их уговоры: "Мамочка, что же Вы так расстраиваетесь. У Вашего прелестного малыша лезут зубки. Это пройдет". Но, температура не проходила неделями, и я опять плакала. А Антошка будто бы все понимал и, видя мои слезы, тоже обижено поджимал губки, готовый заплакать хором.  Когда мы приходили на плановые осмотры, он живо интересовался всем, что лежало у врача на столе.
   Антошка с рождения разительно отличался от других детей своеобразной степенностью, другим восприятием мира. Мы тогда еще не знали, какой ужас нас ждет. Мы не знали, что в обаятельном, жизнерадостном, любопытным малыше живет страшная, редкая болезнь…

                Антошка познает мир.

   Антоша уже родился с добрым сердцем и был очень любознательным. Его интересовало и восторгало буквально все. Он радовался солнышку, траве, снегу, дождю, букашкам, жучкам, гусеницам. Малыш верил, что мир ждал его рождение, и вся природа с ее красотой созданы были лишь для него. Антоша как будто хотел обнять весь мир. Его детство было для него сказкой. Отзывчивый, общительный, любопытный и не ведающий зла, он шел ко всем на руки, всем доверял, всем улыбался. Интересно познавал мир. Старательно изучал всплеск воды, дуновение ветерка, плывущие по небу облака. Первое слово Антоша произнес, когда ему было 7 месяцев. Из его ручонок выпала пустышка (его обожаемая пустышка!). Он потянулся за ней и сказал: "Ппал"(упал). А потом пошло "мама", маба", "бама", "баба".
   Люди тянулись к моему Солнышку. Хотели его подержать на руках. Когда мы проходили мимо базарчика недалеко от нашего дома, бабушки угощали сыночка ягодами, фруктами, овощами, конфетами, печеньем. И все это Антоша успевал зажать в кулачках. И съесть. Бабушки так его приучили к угощениям, что когда Тошка стал ходить, то сам уже подходил и ждал угощения. Пришлось ему объяснять, что так делать некрасиво. И он понял это на всю жизнь.
   Антошенька уже хорошо знал животных, как они "говорят", как машины едут - гудят. Любил и тех и других. И очень любил смотреть в окно. Поставлю его на табуретку, сама рядом. А бабушка начинает задавать вопросы:

- Как собачка лает?

- Бобака афф-афф. - незамедлительно отвечал мой малыш.

- Как коровка мычит?

- Ковова му-у-у-у.

Потом ему посчастливилось увидеть корову. Сын побежал к ней, а она как замычит! Да громко...С тех пор Антоша долго боялся коров. Хотя любимой его мягкой игрушкой была корова. Позже, когда сыну исполнилось 2 года, мы смотрели передачу "В мире животных", в которой показывали скунса.
Я тогда говорю Антошке:

- Смотри какой зверек.

- Мама, да это зе скунсой (скунсор)! - он, оказывается, уже знал об этом зверьке. И уже любил его.

- Не скунсор, а скунс.

- Неть, это скунсой!

Потом я Тохе рассказывала это. И всегда повторяла "скунсор". Сынка смеялся и шутил:

- Какая ты, мама, еще маленькая! Не знаешь, что это скунс, а не скунсор.

   Только, по прошествии времени, некоторые понимают, насколько были счастливы в прошлом. То же понимание пришло и ко мне. А тогда, почти 28 лет назад, я просто жила, растила сына, внутри себя оплакивала смерть мужа.
   А сынок рос, со своим мировоззрением и восприятием. Сейчас мне кажется, что он будто знал о своей болезни. Когда ему исполнилось 9 месяцев, он стал ходить с поддержкой. И ходил так до года и трех месяцев, держась всего за один мой палец, как - будто был неуверен в своих силах. Или генетическая память ему подсказывала: "Стоп! Будь осторожен!".
Малыш изучал мир, не давая мне присесть ни на минуту: "Подём тюдя, и тюдя?"(пойдем туда). И мы ходили вместе по улицам на большие расстояния. Я и мой "Хочу все знать!" Но, какой же это был замечательный, добродушный малыш! С такими сильными, большими кулачками! Я думала - могучий парень растет! Веселый, энергичный, сообразительный. К году уже говорил предложениями. Правда, жутко картавил до 6-ти лет. Ему так нравилось. Вроде и бегал, только отставал от других. Зато как на велосипеде летал! Быстрее всех! Его энергии не было конца с утра до ночи. Словно знал, что мало времени отпущено в этой жизни. Да мой малыш - самый здоровый малыш в мире!
   Когда сыну исполнилось 5 месяцев, я пошла работать. С Тошкой сидела бабушка. Не хватало денег. Вовсю шел знаменитый перестроечный период, когда переставали платить декретные. Тем более, что я училась в институте. Учебу в институте бросила.

"Вспоминаю те счастливые дни твоего детства. Мы все тогда были молодыми и здоровыми. Ты бегал по квартире, заливаясь смехом. Розовые щечки, развивающиеся одуванчиком, белые волосики, улыбка во весь рот. Такой красивый. И такой счастливый. Еще не знающий всех горестей мира, не знающий, какая жестокая судьба тебя ожидает. Этого тогда не знал никто из нас. Счастье, молодость, начало жизни. Ты радовался всему, что тебя окружало. Не знал, что в мире есть зло. Всегда такой добрый, радостный. Умел наслаждаться жизнью… И мы были счастливы в своем маленьком мирке. Бабушка, кошка, я, и ты.
Помню, тебе было 9 месяцев, ты уже говорил предложениями и сам кушал (кушал чисто, аккуратно). Всегда говорил: "Я тям!" (я сам). А вот на горячий суп или чай не хотел дуть, я тебя научила бояться горячего,;
чтобы знал, что нельзя подходить к плите, к утюгу. Когда давала тебе кушать, говорила: "Подуй". А ты всегда отвечал: "Неть, у меня духа неть!".

И это слово "дух" ты потом возвел в великую стойкость. Мой стойкий оловянный солдатик. То, что ты выдержал, как ты это выдерживал - выражает непоколебимую силу духа, которой обладал мой взрослый малыш.

...А в годик ты никак не хотел отучаться от пустышки. Что только мы не предпринимали, все было бесполезным. Тогда я пошла на обман (хотя обмануть тебя было практически невозможно). Я надорвала твою ;последнюю пустышку. И она порвалась. Ты показываешь ее мне. А я развожу руками:

- Все, сыночек. Иди выкинь пустышку.

А сыночек в ответ:

- А в айтеке есть. Ди в айтеку.

- И в аптеке нет. Все, закончились пустышки.

Ты и так и эдак вокруг нее. А никак. Пошел, выкинул пустышку в мусор. Видим - скучаешь по ней. Поиграешь, поиграешь и опять к ведру - над пустышкой вздыхать. А на следующий день ты уже не вспоминал о пустышках. Я потом тебе рассказывала, даже шуткой предлагала пустышку. Ты только весело смеялся.

… Как-то мы с тобой шли по аллее. Тебе было годика 3. Сзади тоже шла мама с сыном, постарше тебя года на 2. А навстречу молодой парень без рук. Взгляд его выражал страдания и стыдливость. И вдруг мама сзади со злорадством и громко:"Смотри, сынок, дядька без рук!" И оба засмеялись и стали тыкать в его сторону пальцами. Парень покраснел, готов был провалиться сквозь землю. Он просто бежал. Мы прошли несколько метров, и ты спросил:"Мама, ему больно?" Я начала отвечать, что больно, ведь ручки отрезаны. А ты задумчиво: "Нет, у него дух болит"
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

   Как хорошо нам жилось! Антоша любил все, что его окружало. Потом, повзрослев, он сказал мне, что имя Антон ему очень нравится. Выходит, знала мама, что хотел её сынок. А сынок спешил и спешил жить. С пяти утра и до часа ночи. И нельзя было его уложить спать. Энергия била ключом. Ни минуты без движения, без улыбки, без слова.Полюбил книжки, раскраски. И, особенно, полюбил городские газеты. По ним и научился читать.
Когда сыну исполнился 1 год 8 месяцев, у него появился папа - отчим. На фамилию отчима Антошу и переписали через полтора года. И всей семьей стали Гапоники. А что, прекрасно подошло к имени Антон. И получился у нас Гапоник Антон Александрович. Другого папу отныне Антоша не знал.
   А, помнится, сыну было 2 года, когда его укусила наша соседская собачка-болонка. Кусала она всех. Особенно, детей. А тут, как всегда, собака-кусака сидела под лавочкой, охраняла хозяйку. Сынок подбежал ко мне. И из-под лавочки вылетел грязный мохнатый вихрь, клацнув зубами. Сын испугался. После этого, при ходьбе, у него происходил мышечный спазм в шее. И малыш мой падал. Срочно к врачу! Врач сказала, что это испуг. Его лечат только бабушки. И дала нам адрес бабы Ани. Эта бабушка оказалась одна из сильнейших бабушек – лекарей.

                Мы пошли в детский садик. И узнали о болезни Антоши.

    Мне очень хотелось, чтобы сыночек разносторонне развивался в общении с детьми. Когда ему исполнилось 3 года, мы отдали его в обычный садик. Первый день Тошка бастовал и не хотел идти. А был он тогда еще сильным мальчиком. С места не сдвинуть. Но, когда понял, что мы не бросаем его, а просто даем возможность поиграть с другими детьми, смирился. Однако, появилась другая проблема - Антошка не спал в обед никогда. Все мои попытки уложить спать его днем закончились неудачей. И я окончательно рассталась с этой мыслью. В садике же надо было спать. И там ругались и командовали, завязывали глаза. Сыну было страшно, но он понимал, что днем мы на работе, и не жаловался. Узнала я о таком поведении воспитателей от Антоши через много лет.
   Как-то, зимним морозным утром я вела сына в детский садик. Мы всегда ходили "за ручку". И никогда мне не думалось, что это одно из важнейших событий в моей жизни - чувствовать родную, маленькую, доверчивую ладошку в своей ладони. Небо было прозрачное, низкое и звездное. Мы беседовали с Антошей о высоком - о Боге, о смысле жизни. И тут он мне сказал, смотря на небо:

- А знаешь, мама, там, высоко, есть большой Свет. И он всех любит и греет. Он сказал мне, что ты будешь моей мамой.

-Ты правда это помнишь, сыночек? - спросила я, глядя с нежностью на мой комочек-клубочек счастья, который шел рядом, такой любимый, такой...весь мой!

-Да, я помню. Это был Боженька. А я тебя уже любил, мамулечка.

Он так много уже тогда, в свои 3 года, говорил о каких-то таинственных мирах. О жизни в них. И о Свете, о Вселенском разуме, о вечной жизни души, о переселении душ и временных дырах.

"Моё счастье, сыночек, смотришь на меня с небес, светишь мне надеждой на встречу, наполняешь моё сердце чистым светом, живительной энергией устремляешься в моё сердце. Твоя любовь велика и бесконечна, твоя нежность прекрасна, твоя вера несокрушима, твой дух не сломлен, твоя поддержка исцеляет! Я желаю тебе чистой небесной любви!
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

   К 4-ём Антошиным годам воспитатели стали мне говорить, что с ним что-то не так. Со второго этажа съезжает на шубе. Поднимается на второй этаж тяжело. Устает в походах в город.
Когда сыну исполнилось 5 лет, мы проходили плановый медосмотр. Врач - невропатолог его осмотрела, сказала, что все нормально, малыш на удивление здоров и опережает свой возраст по интеллекту. И тут я говорю, что сын боится переступать через бордюр, просит поддержку. А к тому времени у Антоши икры на ногах стали просто каменными и иногда болели так ужасно, что он и стоять на ногах не мог. Врач сразу взялась сына всего обследовать и увидела, что мышцы ног, спины гипертрофированы. Сразу диагноз. Мальчик скоро не сможет ходить. Услышав это, я почувствовала, что внутри меня сработал какой-то шлагбаум и отгородил от этих ужасных новостей. Да и не знали мы тогда, что они и правда ужасны. Антоша тоже спокойно отнесся ко всему происходящему. Я не плакала, не падала в обморок. Хотя, и была в шоке. Но, не поверила.
Антоша к тому времени и правда стал ходить медленнее, не прыгал, не бегал. Посторонние люди говорили мне, что с ним что-то не так. И только я одна ничего не видела или не хотела замечать. Мне казалось, что у моего сына все в порядке. Это сейчас, по прошествии стольких лет, я понимаю, что болезнь была врожденной. Ведь на руках он всегда сидел спокойно. Не вертелся, как обычные дети.
   Я забрала сына из детского садика. И 13 ноября 1994-го года мы поехали по направлению на обследование в область. А перед этим я увидела сон: "Очень большая кровать застелена белоснежным бельем. На ней спит Антошка. Вокруг темно. С одной стороны кровати я, с другой стороны папа Антоши. С моей стороны на сына падает яркий свет. И папа Антоши мне говорит: "Я всеравно заберу у тебя сына."
Это уже были лихие 90-е. Когда главенствовала тотальная невыплата заработной платы. Не было порядка. И больницы, вдруг, стали платными. Сын лежал бесплатно. Мне же положено было платить 300 рублей каждый день. По тем временам это были сумасшедшие деньги. При этом, спала я с Антошей. Благо, веса и роста во мне было совсем мало, и я помещалась на уголке кровати. Бывало, что и на полу спала. И мне не положено было питаться. Но в мои обязанности строго входило вычищать до блеска санузел. Ну, и за детьми я смотрела. Сыночек все понимал и половину еды отдавал мне. К тому же, надо было покупать лекарства, какие назначат для лечения. А денег ни копеечки. Долги, кредиты, и снова долги. Обслуживающий персонал грубил.
   В наш второй приезд в больнице разыгралась эпидемия гриппа. Дети все без родителей и без присмотра с температурой до 42. Антоша тоже заболел гриппом. Болел тяжелее всех. Задыхался. Врачи обвинили меня, будто накормила сына печеньем и у него начался псевдотуберкулез (очень модная тогда болезнь, которую никто так и не увидел).
Мамы, не оставившие своих детей одних в больнице, взбунтовались, защищая моего Тоху и требуя для него лечения. Произошел взрывной, большой бунт по всем пунктам нарушения врачами и медсестрами профессиональной этики, в результате которого врачи вылечили Антошу от гриппа за 3 дня и быстрее выписали нас. Больше мы никогда не были в областной больнице. Опыт пребывания там оказался печальным, хотя ведущие врачи-специалисты: терапевты, неврологи, генетики обладали высоким советским профессионализмом. Мне сказали, что сыночек родился без единого недостатка, с очень здоровым организмом и высоким интеллектом. И если бы не миопатия, Антоша был бы на удивление здоров.
С областной больницы мы приехали уже с точным диагнозом миопатия Дюшенна (одно из самых злокачественных, неизлечимых прогрессирующих заболеваний - отмирание мышц). Врачи сказали, что скоро не будет ходить. Мне намекнули, что сын не проживет и до 13 лет. Тогда врачи еще щадили души людей и особенно насчет клиники диагноза не распространялись. Хотя, я до сих пор не знаю, надо ли говорить родным больного и ему самому всю правду или лучше смолчать.
Я никак не могла принять, что Антоша мой так болен. Не понимала, что же за страшное существо хочет забрать моего сына. Даже в ужасном сне я не увидела бы тогда то, что пришлось видеть и переживать в течении многих лет сыну и мне наяву. Нам расписали лечение и дали инвалидность. Хотя, я совсем не хотела понимать своим материнским сердцем, что это происходило с моим сыночком.


"Я повторяю твое имя. Я обнимаю твое имя. Я называю, нечаянно, людей твоим именем. Обращаюсь к ним твоим именем. Вздрагиваю от его звучания и... тоска. Тоска. Всегда тоска. По тебе, сынок. Всеми силами души хочу вернуться туда - в твое детство. В наше счастье. И заново прожить то счастье. Я бы многое изменила по отношению к тебе. Ведь ты был самой нежностью и отзывчивостью. Был... Был... Как хочется тебя обнять. Смотреть в твои прекрасные глаза, не отрываясь. И читать в них твою любовь, мудрость. Как же хочется! Я так скучаю по тебе. Так скучаю! Так сильно скучаю! Все чаще приходит осознание, что тебя не будет больше никогда. Как же я скучаю! Как же больно оттого, что ты не видел жизни. Скучаю...скучаю...скучаю.
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

                В раю воспоминаний.

   Который раз с восторгом восклицаю:"Какой же Антошка красивенький, нежненький, ласковый, веселый и сообразительный мальчишка!" Обладал прекрасной памятью. Знал много стихов и сказок. Он, как и все дети, любил путешествовать. Но, нашей мечте не суждено было сбыться.
Его детство, как я уже писала выше, пришлось на лихие 90-е. Денег не было даже на хлеб. Хотя, магазины наполнены продуктами и вещами. Обычно, я не брала сына в магазин, чтобы не расстраивать. А тут пошли вместе за хлебом. А в магазине рядом с хлебным прилавком стояла витрина с пирожными и тортами. Сколько детей тогда пролили горькие слезы у этой витрины. А Антошка только прирастал к ней и смотрел. Грустно так. Но, ничего не просил. Он все прекрасно понимал. Абсолютно все. И даже без слов. К пяти годам он был уже премудрым старичком. Изрекал умные вещи, пословицы, поговорки собственного сочинения. Говорил рифмами.
   Бабушка (моя мама) Галина Степановна оказалась затейливой рассказчицей. В молодости она закончила педагогический университет и по распределению попала в немецкую деревню у нас, в Сибири, куда ссылали людей немецкого происхождения. По закону военного времени. А бабушка, тогда молоденькая красавица, прекрасно знала немецкий язык. Преподавала уроки русского языка немецким детям с первого по седьмой класс. Там и случилась у нее любовь с моим будущим отцом. Его семья также подверглась репрессиям и была сослана в Сибирь. Уже потом, после 70-х, немецкие деревни поднялись, и люди в них жили далеко не бедно, работая в богатейших колхозах и совхозах. А в мамину молодость, бедности, конечно, хватало везде. Мой папа и был болен этой самой миопатией, но в более легкой форме, которую передал мне. И, так как, девочки ей не болеют, но являются носительницами этого гена, то я перенесла мутировавший ген сыну. Об этом мы узнали уже, когда нас коснулась беда. Но, не буду скрывать, у меня всегда проскакивала мысль о том, что лишь бы мой будущий ребенок не болел самой страшной болезнью. Что это? Генетическая память?
   Вечерами бабушка долго рассказывала внуку о своем детстве, о жизни, о братьях и сестре (а было их 9 детей), о старинных русских обычаях и обрядах, о ворожеях, лекарях, и о том, как всей казармой потомственных многодетных железнодорожников, расположенной на втором километре от станции Юрга - 1 (казарму, выстроенную еще до войны из добротных деревянных бревен в добротные деревянные дома с большими комнатами давно снесли), отмечали церковные и советские праздники. Как отец их (мой дедушка) рвался на войну, но его не взяли, потому что он попал под бронь. Надо было отправлять поезда на фронт. Пригрозили расстрелять, если еще раз заикнется о фронте. А бабушка с ружьем охраняла склады с боеприпасами. Как ели они мерзлую, и оттого сладкую картошку, варили суп из лебеды в послевоенное время. Как у них были одни валенки, и они по очереди ходили в школу за 3 километра от дома. А морозы были злющие. Доходило и до -60. Как она одела валенки и пошла высыпать горящую золу и тлеющие угли. И все это высыпала себе в валенок. Валенок не сразу смогли снять. А когда сняли - показалась оголенная кость, которая потом заросла тонкой кожицей. Как плакали люди, узнав о смерти И.В. Сталина. Особенно, подробно она рассказывала, как отец первый раз принес домой комок сахара. Ничего вкуснее они тогда не пробовали.Бабушка, как ребенок послевоенного времени, знала цену пище. И всегда хорошо потом питалась. Несмотря на лишения и трудности, мама моя очень любила свое детство. Рассказывала о нем красочно и увлекательно. Пела Антоше свои любимые песни: "На Мамаевом Кургане тишина. За Мамаевым Курганом тишина...", "Темная ночь. Только пули свистят по степи...", "Вьется в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза...". На ночь она читала сыну сказки. Сын заслушивался, затаив дыхание. Он очень любил бабушку. Они были друзьями. Бабушка же стала выписывать внуку всякие очень красочные познавательные книжки. Сын уходил в эти книжки с головой. Раскрашивал, дорисовывал, разгадывал кроссворды, ребусы, разные детские задачки. Он очень любил свои книжки и относился к ним бережно.

"Я люблю тебя, малыш. Мой ангел. Мой мир. Мой чистый ручеек. Ты на Земле много сделал. И никогда никому плохого слова не сказал. Ты лучший! Самый! Мудрый! Прекрасный! Вечный! Твоя душа светла и чиста. Ты видишь все с небес. И улыбаешься. Мой огонечек! Сыночка, ты в моем сердце навсегда! Ты талантлив, прекрасен, умен, мудр. Моя звездочка; ясная! Самая прекрасная! Твоя энергия могуча! Она простирается везде. Хранима Богом. Я люблю тебя нежно, светло, сильно! Ты вечен. Твоя душа совершена! Умничка моя. Я горжусь тобой! Тобой живу!
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

   Антоша был настолько энергичен, что его энергии хватило бы на вечный двигатель. Мы пропадали на улице и зимой и летом. Я всегда с ним рядом, как верный оруженосец. Зимой катались с горки на санках, дощечках. У сына была здоровенная машина-кран. На ней тоже катались с горки.
Помню, где-то, в 1994-ом году, впервые в городе должен был прогреметь салют на Новый год. И мы повезли сына вечером, по темноте, на санках смотреть салют. Стояли морозы -40. На это зрелище собралось много юргинцев с детьми. Когда грянул первый, ужасно громкий залп, люди разбежались в разные стороны. Мы тоже испугались. Я еле поймала Антошку. В зимнем ночном небе расцвел цветок необыкновенной красоты! Все пришли в восторг. Потом начали хлопать в ладоши и улюлюкать.
   А весной, году в 1995-ом, тоже впервые, на День Победы к мемориалу воинам, павшим в Великой Отечественной, подогнали танки. Дети рвались к этим машинам. Потрогать, залезть. Тогда было разрешено осматривать люки. Но, когда, опять же, грянул первый танкистский залп страшной силы, дети бросились врассыпную. Потом пошли на военное представление, которое проходило перед Администрацией города. Солдаты "оживили" сцены военных битв. Люди вздрагивали от взрывов, дети разбегались по сторонам.
Летом мы купались на речке, разъезжали по окрестностям на мотоцикле. А еще Антоша очень любил полоть травку на грядках. Сядет по-турецки на землю и так выпалывал все грядки без отдыха.
   Когда сыну исполнилось шесть лет, я отдала его в специализированный садик для детей с заболеваниями опорно-двигательного аппарата. Сын с большим удовольствием стал посещать этот садик. Он попал почти в домашнюю атмосферу. Профессиональные воспитатели, тут же врачи, логопеды, массажный кабинет. За детьми ухаживали, как за своими. Берегли и жалели. Давали витамины. Проводили много интересных мероприятий. Но самое главное, Антоше было позволено не спать в обед. И не только ему. Когда дети спали - те, кто не спал, играли в соседней комнате. А еще, придя в этот садик, Антоша оказался самым здоровым по тому времени. Широкоплечий, большой, розовощекий, он напоминал маленького богатыря. Но, это было только видимостью. Богатырем его делала прогрессирующая болезнь, превращая мышцы в жир. Однако, Антоша один из немногих мог ходить и помогать детям. И он это делал. Я бы назвала это врожденной ответственностью и отзывчивостью. В садике нарекли сыночка "Пшеничкой" за его русые волосики, нежное личико, и доброе сердечко.
Дома он с восторгом рассказывал, чем они занимались в садике. Рисовали, лепили, вырезали снежинки, играли в интересные, познавательные игры. А через месяц наш малыш перестал картавить. Врач - логопед прекрасно поставила ему произношение всех звуков. Этот садик стал для сына раем на два с половиной года. Антоша абсолютно не замечал своей непохожести на здоровых детей. Он чувствовал себя нужным, сильным, как говорится "в своей тарелке". Помогал детям мыть руки, подносил стульчики, игрушки. А ведь дети в его группе были не только плохо ходящие, но и те, которых носили на руках. И воспитатели безропотно исполняли свою работу, любили этих страдающих детей. Ведь они понимали, что ждет таких ребятишек за стенами этого садика тяжелое будущее. До конца своей жизни Антоша поддерживал дружбу с воспитателями его группы.
А пока мы с сыном игрались, бодались (лоб у него был просто каменный - еще одна способность этого генетического заболевания - в крепких костях, ведь такие дети много падают), шутили, пели песенки, приплясывали, смеялись, смотрели мультфильмы "Ну, погоди!", "Том и Джерри", "Чип и Дейл", "Мишки Гамми". Папа стал называть Антошу "Мишка Гамми". Сыночек и правда был похож на этих обаятельных бухрячков из мультика. Утром Антоша просыпался и разговаривал с бабушкой (они жили в спальне). Когда они слышали мои шаги, бабушка заговорщически шептала:

- Мама идет, давай притворимся, что еще спим!

Я входила в комнату.

- Антоша-а-а, вставай!

Антоша старательно делал вид, что спит, хотя не мог скрыть улыбки. Я подходила к нему на цыпочках, чтобы он не слышал. Сыночек открывал один глаз, подглядывая, где же я. Увидев меня, тут же зажмуривался, а сам уже "давился" смехом.

- Антоша-а-а, Вставай пришел, тебя нашел. Сейчас закусает, защекочет!

И начинала его тормошить щекотать, целовать в тугие щечки. Антошка заливался смехом. А смеялся он всегда тихо, но задорно, от души. Потом, как всегда, говорил:

- Мама, ты, прям, как маленькая. Все не наиграешься.

А я ему пела :"Ягодка моя, Солнышко земное! Где, в каких краях встретились с тобою?" Прижималась к его тугой щечке. В профиль видела хитрющий, сияющий глазик-смородинку. Так и остался у меня в памяти этот образ - самый любимый.
   До вечера сынок пропадал на улице. Своим слабеющими ножками он обошел все, прилегающие к нашему дому, квартала и окрестности. Потом, мы купили ему велосипед "Школьник". И на нем он объехал весь город. Для здорового человека это ерунда, для Антоши же это было преодоление себя.
Мы радовались каждому его движению, которое он не должен был делать по данному заболеванию. Но он это делал! Через силу. Простые, незатейливые движения - такие, как поднять кружку с водой и выпить, как обуться, одеться, сбежать по лестнице. Все это было для нас с ним преодолением. И мы восклицали от восторга и удивления. А Антоша светился счастьем, что смог.
Вечерами мы всей семьей играли в лото, в шашки, в другие игры. Но, по взрослению сына, его ручки слабели. И мой малыш все чаще придумывал причины, чтобы не играть. Хотя, видно было, что ему очень хотелось. Но, об этом мы молчали. Друг друга понимали без слов.
Как и я в детстве, Антоша хотел стать сначала космонавтом, потом ветеринаром, милиционером. Но, позже, когда он понял, что не стать никем - перестал загадывать профессию. А пока у него появилось новое занятие. Он рисовал планы - планы городов, кварталов, гоночных соревнований и звездных войн. К 6-ти годам сын прекрасно разбирался в любых планах и умел видеть и рисовать все предметы в объеме и в разрезе. Даже самые сложные разрезы он прекрасно рисовал. И до школы мой малыш разрисовывал планами целые тетради и играл по ним в гонки, бои - морские, уличные, звездные. Рисовал интересные летающие тарелки, похожие на дирижабли, загадочные звездолеты, приплюснутые космические корабли. Рассказывал мне об инопланетных жизнях. Но более всего его с самых малых лет интересовала жизнь после жизни. Антошка смотрел художественные фильмы об этом, научные фильмы, читал работы ученых. И это в 6 лет. Мы много беседовали с ним о вечной жизни души.

"С твоим уходом я потеряла все, сынок. Потеряла прекрасное, разностороннее общение. Я так скучаю по твоим мыслям, по твоему мнению, по твоим рассказам, новостям. Ты следил за всеми событиями в мире - политика, медицина, открытия, обсуждения, исследования, путешествия. За всем. И все мне рассказывал, показывал. Я потеряла духовный мир, духовное развитие. У нас с тобой разговоры были - если бы кто послушал, подумал бы, что с Луны свалились на Землю. Всё говорили о запределье этого мира, этой жизни. Какой же ты, сынок, у меня развитый! Как мне тебя не хватает! У меня больше ничего нет. Только надежда на встречу и боязнь, что я так устану жить, что потеряю способность чувствовать. И встреча наша произойдет не так, как я мечтаю. У тебя, сыночка, будет своя жизнь, где ты уже привыкнешь. А у меня душа вся отомрет, останется только оболочка от нее. Жить в пустом мире столько лет, не высказать свое мнение, не услышать твоё спокойное мнение... Я потеряла всё.
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

   Мы любили всей семьей выезжать на природу, обследовать ближайшие леса, поля, собирать грибы, ягоды. Про каждый грибочек, цветочек бабушка с внуком сочиняли сказку. К тому же, наша бабушка оказалась прекрасной травницей. Она рассказывала внуку про каждый цветочек-лепесточек.
Сын очень любил, когда мы подъезжали к железнодорожному мосту и смотрели, как по нему идут поезда. Сколько было радости и восторга. А какой пейзаж! Как много неба и речки! Как много поля и леса на той стороне реки!
В моей душе, конечно, поселилась боль из-за болезни Антоши. Ночами я представляла, что его не станет. Как же я без него. Что было в Антошиной душе, даже мне - маме неизвестно. Он всегда улыбался, рассказывал новости, какие услышал по телевизору или еще где-то. Казалось, сыночек и не замечал, что болен.
   А я так и не могла представить, что нас ждет, поэтому меня больше тревожило то, чтобы Антоша не встал на ложный путь, не пристрастился к вредным привычкам. Я подбирала статьи о вреде наркотиков, алкоголя и курения, рассказывала сыну какие-то случаи. А он со своей стороны разбирал со мной такие понятия, как душа, совесть, честь, честность, верность, преданность, отзывчивость, духовность. Но главной темой по нашей с ним судьбе прошла тема о вечной жизни после жизни. Антоша всегда оживлялся, когда рассказывал о жизни за чертой. Так и дожили до момента, когда надо было идти в первый класс. Отвели в садике выпускной, простились с райским местом. И вперед. В новую жизнь, которая разбила все наши мечты и чаяния, причем, почти сразу.

                Перед школой.

Сейчас, с высоты прошедших лет, все те переживания, слезы от гонений сына, обиды - все это сгладилось. Тогда же начиналось тяжелое время и для сына, и для меня, но об этом мы еще не знали.

"Малыш мой, я так соскучилась. Прости, что устала бороться. Ничего без тебя не надо, сказка моя. Ты подарил мне столько теплоты, сколько не подарят люди всего мира. В тебе была кладезь любви, доброты, мудрости. Скучаю по твоему взгляду, голосу, словам, тихому искреннему смеху. Во всем, что ты делал, были огромная сила духа, мудрость и бесконечная любовь. Ты любил все! Любил каждую секунду своей короткой жизни.;
Я слышу твое дыхание, сынок. Сквозь километры ледяной разлуки. Слышу биение сердца и улыбаюсь своим мыслям. Мне тепло с тобой. Вряд ли можно объяснить нормальному человеку, что происходит между нами. Этого "между" не существует. Существуем только "мы". Наш мир. И сколько бы километры не пытались нас разделить, им это не под силу, потому - что, где бы ты не был, я слышу тебя, сынок, вижу тебя, осязаю тебя. Это больше, чем любовь. Этому еще не придумано имени. Живу тобой, родной мой. Просыпаюсь и засыпаю каждый день в тебе. И чувствую себя каждое мгновение объятой твоей неизмеримой нежностью. Мой рай - в свете твоих счастливых глаз. Мой воздух - это твое дыхание. Мой мир - в твоих снах. Мое счастье - в твоих ладонях.
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

  Перед школой мы узнали, что в Томске делают "миопатам" операции по подсадке клеток. Якобы, это не дает болезни прогрессировать. Я все также не замечала, что болезнь прогрессирует. Не хотела замечать. А Антоша не жаловался. Он спешил жить. Пока ходил - спешил жить природой. Когда стал не выездным, спешил жить информацией, как можно больше. Просто "глотал, впитывал" информацию в больших количествах.
   В лихие 90-е мы взяли очередной кредит и поехали в Томск на подсадку клеток. Врачи называли их"заячьими" (вроде, когда подсаживаешь, ребенок начинает даже прыгать). Нам было обещано 99,9%, если не излечения, то возможности нормально жить и передвигаться. Но, я - молодая мама, не знавшая, какое страшное и абсолютно неизлечимое генетическое заболевание прогрессирует в моем сыне, была согласна на все. Меня врачи не посвящали в то, что не нужно лечить ребенка. Это бесполезно. Они просто брали деньги.
И мой сын после этой операции чуть не умер. Не пошел наркоз. Пять дней его рвало. Не спали, не ели. Потом я вдруг увидела, что у Антоши глаза впали, а под ними образовались синяки. Я пришла в ужас. Потеряла контроль и сказала, что засужу врачей, если мой сын умрет. Что было интересным - к тому времени Министерство Здравоохранения запретило проводить эти операции за их бесполезностью и осложнениями. Но, об этом мы узнали тоже после. Однако, моя решимость все сделать для излечения своего ребенка была неоправданно упрямой. Медсестра мне ответила:

- Вы знаете, как страшна миопатия? Он всеравно умрет.

- Это будет потом, а вы сейчас убили моего сына.

Тогда они принесли укол с каким-то успокоительным. Для меня. Я наотрез отказалась. Они принесли что-то в ложечке. Сказали, что безобидное успокоительное. Я выпила. Эта "безобидная" настойка оказалась очень крепкой и изменила всю мою дальнейшую жизнь. После недельного бодрствования меня просто сбило с ног. Может, если бы выспалась с день-два, все и прошло бы незаметно. Но я забылась всего на час. Потом меня разбудили. Надо было вставать, а я не могла проснуться. Было невыносимо плохо. Это недосыпание, потом, через месяц, вышло боком. А Антоше стало лучше. Ему надо было ходить. Лежать он не мог - мутило. Я за ним, еле-еле. Не знаю, как сама выжила, но после этого у меня начались жуткие головные боли, а через месяц грянула депрессия, которая со мной по сей день.
Депрессия была страшной. Я не хотела жить. Не могла жить. Постоянно плакала и мучилась от ломоты души. Все вокруг казалось обманом. Объекты потеряли объем. Я жила, как - будто, в оборванном рисунке. Похудела до 32 кг. Соседи говорили:" рак". И хоронили меня. Я и сама себя хоронила. Потом, через 3 месяца своего увядания вдруг я увидела грустный, сиротский взгляд сына. Боже, он же все понимал! Он понимал, что стал маме не нужен. И я мгновенно решила - надо жить! Безрезультатно походив по врачам, стала выходить из депрессии сама. Сама и назначала себе препараты. Обострение прошло, но депрессия осталась со мной и по сей день.
   То лечение, что сыночку расписали в областной больнице, тоже совершенно не пошло ему. Ни один препарат не пошел. Он даже побывал в реанимации от побочных эффектов. Получил передозировку в уколе. Открылась рвота и другие осложнения. Вызвали скорую. Увезли в детскую больницу. Мамы стали кричать, что в их палате не нужен заразный.

- Да, не заразный же он, мамочки! Передозировка у него.

- Нас это не касается. Убирайте его!

Нас положили в жутко холодную процедурную. Антоше становилось все хуже. Но, какой же это был терпеливый малыш! Почти без сознания, он не отпускал с ручек тазик, чтобы, в результате рвоты не замарать больничное белье. К вечеру вызвали реаниматологов с районной больницы. Несмотря на лихие 90-е, врачи тогда еще были с советским сознанием и знаниями. Привезли сына в "районку". Моего маленького бутузика. Врач унес его в реанимацию на руках, сказав мне на прощание:

-Передайте горячий привет медсестре, которая поставила этот укол. Кризис еще впереди.

Утром сыночка мне отдали. Нас перевезли назад, в холодную процедурную. Антоша рассказывал мне, что тетя-врач всю ночь сидела рядом, не отводя от него взгляда. Следила за капельницами и гладила моего сыночка по голове. Вечером мы ушли домой. Сами.
Гормоны же, которые ставили сыну, когда ему было 6 лет, совершенно были не нужны в таком маленьком возрасте. Стали расти усики. И это в 6 лет. Я отказалась от такого лечения. Но, поздно. Гормоны сделали голос сына грубым. Больше его смех не звенел, как колокольчик. Но, всеравно он приобрёл другую прелесть - стал тихим, как шорох травы. А потом начался эписиндром, как побочный эффект от препаратов, который тоже стал мучить Антошу. Дело в том, что мозг сына был и так энергичен. Врачи сказали мне в самом начале, что миопатия Дюшенна обладает компенсирующим характером - забирает физические силы, но взамен дает высокий интеллект.
Поэтому, вообще не надо было ставить препараты, которые повышают энергию. Излишняя энергия вызвала судорожный синдром, от которого мы принимали еще один препарат до 15 лет, чтобы укротить и без того через край плещущий энергетический поток. Лечение от миопатии прекратили. Я заваривала травки, смотрела, чем лечатся другие "миопаты". В общем, нельзя давать ребенку что попало. Даже, если это помогает (якобы) другим "миопатам". Все должно быть сугубо индивидуально. Или вообще ничего.
   До 13 лет, несмотря на всяческие "подводные камни", все шло неплохо. Конечно, миопатия прогрессировала. Антоша ходил уже на носочках. Позвоночник просел. Массаж и прочие попытки против контрактур не помогали. Сын перестал ходить в 13 лет. Но инвалидную коляску нам дали, когда ему было 11 лет. Антоша сел на нее с удовольствием. Сильно тяжело ему было ходить. И он был рад этой коляске. И мы гуляли по городу.
Один раз я оставила моё Солнышко около магазина. На инвалидной коляске не везде можно проехать. Когда вышла из магазина, то не увидела сына. А мамой я была фанатичной. Исчезновения сына вызывали во мне мгновенную панику. Меня бросало в жар от мысли, что больше никогда его не увижу. Тогда я просто металась по улице в поисках Тошки. Ведь он болен. Вдруг ему нужна моя помощь. А сын, как всегда, спокойно появлялся из-за угла на коляске.

- Антоша, ты куда пропал? Не пугай меня так!

- Мама, я стоял перед дверью, а люди мне деньги давали. И я спрятался.- Сын смотрел на меня виноватым взглядом. Но, я была счастлива оттого, что Антоша снова рядом.

-Правильно, сыночек. Не нужно брать деньги.

Однако, находились люди, что насильно совали нам деньги. Видно было, что они это делают от всей души. Приходилось брать раза два. Один раз из этих двух была женщина, которая сильно плакала:

-Возьмите, пожалуйста, деньги.

-Не нужно, у нас все есть.

-У меня тоже сынок болел. - плакала она - Возьмите.

Пришлось взять.

"Ты - мой прекрасный сын! Я не могу без тебя! Люблю! Моя любовь живет теперь в небесах, мои слезы на земле, моя душа с тобой, сыночка. А меня больше нет! Разлетелась на осколки. Память не отпускает, мысли долбят мозг, нет чувств, и вроде, меня тоже нет, но я страдаю. Как в клетке. Люди ходят, я их вижу, а навстречу пойти не могу. Горе-клетка выставила преграды. "...И только боль...верная подруга, мое дыханье стережет..." - как ты писал, Тошенька. Невозможно больно. Голоса твоего не слышу, тепла твоего не чувствую, волосики твои не глажу, щечки, ладошки не целую, пальчики не грею. Люблю тебя вечно, зайчонок!
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

                Здравствуй, школа.

   Ну, поближе к школе. К тому времени было модно где-нибудь в районе школы держать филиалы начальных классов. То есть, делить начальные классы. Например: ученики из первых классов "а" и "б" должны были ходить учиться в школу. А ученики классов "в","г" и т.д. должны были ходить учиться в филиал. Сама школа располагалась за нашим домом, а филиал намного дальше. Я пришла записывать в школу сына. Перед этим он прекрасно прошел тест. Встреча происходила с завучем школы (а, также, депутатом), с уважаемой, как я поняла, и с большим стажем работы в школе, женщиной. Я ее помнила, когда сама училась в этой школе. Тогда она была начинающей учительницей.

-Здравствуйте, я пришла, чтобы попросить Вас оставить моего сына в школе.

-Почему?

-Школа располагается за нашим домом.

-Ну и что?

-Мой сын болен. Ему тяжело ходить и...

-Болен? А зачем нам такой? - перебила она меня.

-Что? - не поняла я.

Завуч осеклась и замолчала. Больше не проронила ни слова. И ушла, оставив меня глупо улыбаться. Так я поняла, что сладкая жизнь наша окончена. Сына записали в 1-ый "б" класс. И вот настало 29 августа 1996 года. Мы, празднично одетые, с праздничным настроением идем на перекличку. Антоша такой важный! Ведь он уже взрослый. Он искренне радовался перемене в своей жизни. Пришли все его друзья - одногодки, с его квартала, с его дома. Они попали в один класс. И все радовались этому. Погода стояла жаркая. Все были счастливы и энергичны.
А потом начались будни. Занятия в школе. Антоша ходил уже не так, как все, а вразвалочку (типичный признак миопатии). Но, еще пытался бегать. Голос его был грубее других голосов из-за гормонов. На уроках он учился, на переменах бегал с мальчишками. Действительно, трудно было унять его позитивную энергию.
   Но, первой учительнице мальчик и еще несколько ребят вместе с ним, пришелся не по душе. Невзлюбила она его сразу. Потому что не такой, как все, а значит, больной. Может, и на голову. Кто его знает. Она стала занижать ему оценки, придираться к не так написанным буквам, цифрам. А почерк у Антоши был папин - каллиграфический. Справлялся со школьной программой он на высший бал. Но, учительница, почему-то, стала его оставлять после уроков, как отстающего, позорить на уроках. Постоянно наказывала Антона перед классом, оглашая приговор перед ребятами: "Сегодня Антон медленно писал, поэтому мы не будем с ним разговаривать".
   Дальше - больше. Стала унижать его при всем классе и даже... бить, о чем мне и рассказали девочки из класса сына.
В один прекрасный весенний день я пошла встречать Антошу со школы. Но его уже провожали девочки с нашего квартала и рассказали мне, что сегодня Антошу по голове сильно ударила учительница. Он, в свою очередь ударился о парту и разбил нос. Увидел кровь и заплакал. Учительница сделала вид, что не замечает этого. Так и сидел Антоша. Со слезами. И с кровавым носом. Я начала расспрашивать сына. Он не любил жаловаться (мама же так учила). Оказалось, что учительница вроде бы за спиной сына потянулась закрыть форточку и в это время сильно Антошу ударила головой о парту, разбив нос.
   Я стала ходить на уроки. Антоша действительно боялся учительницу. Ученики писали контрольную, и учительница встала за спиной сына. Он втянул голову в плечи и не шевелился весь урок. А учительница все мигала мне: "Видите, он ничего не понимает." Я же была ослаблена изматывающей, постоянной депрессией и избегала открытых столкновений. Да и боялась еще больше навредить сыну. Но, безнаказанность рождает бездушие.Таким образом, с легкой руки первой учительницы, Антошу бросили друзья, потом стали ненавидеть мамы друзей, потом соседи, потом открылась просто "травля".
   Я же смотрела диктанты детей. У них было много ошибок, но стояли оценки 4-5. У Антоши были, якобы, не так написаны буквы и в результате оценки 3-2. Сыночек начал прекрасно рисовать. Учительница ставила ему двойки, говоря, что это рисует мама. В общем, она стала намекать, что Антон школу не тянет, и ему надо в 13-ый интернат, где учатся умственно отсталые дети. Одного мальчика ей удалось туда сдать. После очередной двойки по контрольной ни за что, моя мама позвонила ей и сказала, что соберет комиссию по переаттестации внука. И пусть комиссия увидит его способности. Учительница начала ставить ему пятерки. Как бы она его не ненавидела, а в четверти у нее не было причины поставить хоть одну тройку Антоше.
Но, гнобить она его стала тонко, морально. Через детей-одноклассников. В праздниках она мальчишку не задействовала, и он сидел в сторонке, покинутый и несчастный. Антон прошел за 3 года обучения в школе настоящий ад. Он понял, что не такой, как все. Вернее, ему дали понять, что он не нужен обществу, что он общество оскорбляет своим немощным видом. И...сын стал забитым, несчастным, молчаливым ребенком. Потенциальной жертвой.
   Как бы я не боролась, а учительница делала свое дело. Антон ушел в себя, стал слабеть быстрее. Он был "гадким утенком". В третьем классе мы сделали Антону третью бесполезную операцию по подсадке клеток. Я попросила учительницу, чтобы дети осторожнее обращались с сыном, у него еще шов не зажил. И вдруг, мальчишки стали его ронять (а подняться сам он уже не мог) и пинать в шов. Скидывали его учебники с парты. А Антоша книжки любил и жалел. Нагнуться и поднять их не мог. Просто молча плакал, смотря, как издеваются над его книжками.
Я пришла, встала перед классом и просила детей дать доучиться сыну этот год. Не бить его. Учительница криво усмехалась. Когда я уходила, один мальчик мне сказал: "Вы уйдете, я его вообще убью". Тут уже предел моего терпения закончился. Унижение Антона учительницей, молчание по этому поводу директора вынудило меня решить перевести сына в другую школу, уже на домашнее обучение.
И вдруг меня стали уговаривать не делать этого. Оставить ребенка в школе, но перевести в другой класс и на домашнее обучение. Ведь, к тому времени сын уже был в начале пути поэта. Его уже знал Губернатор Тулеев Аман Гумирович. Но об этом позже. Школе же этот плюс был нужен. Сын мог еще ходить в школу, но это уже не надо было ни ему, ни мне. Наплакались мы от учительницы - бабушка, я и сын. Дошло до того, что Антоша пришел со школы, упал на пол и плакал горько, приговаривая: "За что меня так? Я больше не могу. Я же человек."
   Больше не стало общительного мальчика. Сейчас, через 20 лет, я пишу об этом и плачу. Начинает болеть сердце. Сын больше не разговаривал, не хотел на улицу, ведь друзья - одноклассники жестоко стали к нему относиться. Все увидели его инвалидность. Соседей раздражал его убогий вид. Ведь мышцы переставали держать позвоночник, и Антоша стал ходить очень медленно, на носочках. Все сильнее ослабевали ручки, ножки, спинка. Мой светлый мальчишка уже не мог кататься на велосипеде. Ему было 9 лет. Мой сыночек - мотылечек сидел дома, часами смотрел в одну точку и молчал. Мы думали, что Антошка погибнет.

"Вот был же ты у меня, был! Сыночек мой ненаглядный! Но как же так, почему? Господь решил поднять тебя на небо к себе, меня оставив одну страдать. Без тебя, сына, моего лучика, мне воздуха не хватает здесь. Мир вижу или не вижу. Кто это знает! Ослепла от слез. В голове память, запечатала мои клетки. Свербит, болит. ноет. Сыночка, мальчик мой, люблю, люблю! И пусть ты на небе, я с тобой всегда говорю, везде, повсюду. Иду, рассказываю, плачу. И верю что ты меня видишь и слышишь. И с этой верой живу.
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

   Я, как могла, защищала своего ребенка, отгоняла озверевших, пинающих сына, детей. Ходила по родителям, умоляла, просила, плакала, кричала, чтобы воспитывали своих детей. Чтобы рассказали им, что нельзя обижать слабых. А дети Антошу кормили землей. Я была на грани срыва. Я же мать! Только, видимо, другие матери так не думали и позволяли и, даже поощряли издевательство над Антошей. Детская жестокость страшна. Окружающие готовы были ребенка разорвать. Одна дама мне даже сказала: "Я сейчас позову мужа, и он толкнет твоего сына". Это в ответ на то, что мой обессиленный мальчик, якобы толкнул ее здорового мальчика и причинил вред тому.
И я все-таки схватилась с ними со всеми в один из теплых, летних вечеров. А случилось то, что Антоша сидел на травке. Он всеравно не верил в жестокость и еще тянулся к бывшим друзьям. Один мальчик с разбега пнул его по спине в районе почек. Сына парализовало от боли. Он еле дошел до угла дома и позвал меня. Ватага ненавидящих его людей уже собиралась. И я поняла, что на этот раз "выгрызу" сына у них. Посмотрела спинку. На ней вспух след от кроссовка. А мышцы у Антона всегда воспалялись от ударов. Тогда, впервые, я вызвала милицию. Мне не дали завести сына домой. Набросились с ненавистью и упреками. И я дала бой полусотне человек: дети, их матери, соседи. Антоша сидел на траве и плакал. От ненужности, от обиды за меня. Потом мы еще дома плакали. Да, вспомнила, этим же днем произошел случай. Как я уже писала не раз, сын никогда не жаловался на то, что его били. И выспросить тоже было практически невозможно. А тут он играл в песочнице. Сидел на бревнышке и строил домики из песка. И вдруг великовозрастный подросток начал требовать с него деньги и методично пинать в висок. Этот парень всегда обижал сына за его инвалидность. Да, и слабых сподручнее обижать. Они же сдачи не дадут. Допинал до того, что Антоша почти ослеп. У него заболела голова. Тогда он пришел домой и рассказал мне об этом. Сыночек сильно плакал от унижения и собственного бессилия. Я пошла к родителям 16-ти летнего подростка. Стала им говорить о жестокости их чада. Тут же пришло их чадо. Разорался, раскричался, забегал по комнатам. Родители даже что-то против боялись ему сказать. Он кричал, что инвалидам не место в жизни. Что они должны сидеть дома и не оскорблять своим видом людей.

-А если ты станешь инвалидом и с тобой так? - спросила я

-Я что дурак становится инвалидом! - дико орал он, тяжело ворочая красными белками глаз.

А через месяц его сбила машина. Мозг умер сразу. Кома. Этот подросток даже не стал инвалидом. Ему было 16 лет. Здоровому, высокому и жестокому.
В этот день нами были пролиты последние слезы из-за ненависти людей. Потому что, они, вдруг, стали все умирать. От мала до велика. Сейчас уже никого не осталось. А кто остался из молодежи - стали наркоманами. А Антоше было дано еще 10 лет. Изо дня в день он показывал, что обездвиженный, может достойно и плодотворно прожить короткую, но такую насыщенную красотой и духовностью жизнь.

                История жизни Антоши продолжается.

   И так, как-то, незаметно, закончилась черная полоса, переродив веселого мальчишку в мудрого, малоразговорчивого юношу, который не сошел с ума. В своем молчании и уединении он пересматривал свою жизнь. А мы то уже испугались. Сынок переродил себя, возродился, как птица Феникс из пепла. Оказывается, Антоша провел над собой огромную мыслительную работу. И это в 9 лет! И...стал писать стихи. Талантливый человек талантлив во всем. Вдруг, я начала находить за его учебным столом скомканные бумажки. Сначала просто пылесосила их. А потом развернула одну, а там...стихи. И какие стихи! В 9 лет не всякий такие напишет.

Гори же, мой костер, гори!
Да не померкнет это пламя!
Дорогу в жизнь мне озари!
Дай силы мне в дни испытаний!

Согрей меня теплом своим!
Сожги все то, что сеет грусть.
И свет надежды и любви
Пролей на мой далекий путь!

(Антон Гапоник в 9лет)(07.12.1989-27.09.2013)

В 1999-м году Антоша, никому не сказав, написал письмо Губернатору Кемеровской области Тулееву Аману Гумировичу, которого очень любил за его силу воли и стремление помочь выжить кузбассовцам. С пяти лет сын интересовался политикой и выборами. Уже тогда Антоша слушал Амана Гумировича по телевизору, и все ему в нем нравилось. Сын впитывал речи молодого политика. И мы все вместе с сыночком так радовались, что в 1997-м году Аман Гумирович победил на выборах и стал Губернатором Кемеровской области. И Антоша поздравил Амана Гумировича с 55-летием в стихах. К этому времени у сына уже лежала тетрадь, вся исписанная стихами. Когда я нашла бумажки за столом, то сказала сыну:

- Заведи тетрадь, малыш, и пиши.

-Мамулечка, ну какой я тебе малыш? - смеялся Тошка.

Но, сыну нравилось, что я называла его ласково - "сыночек - мотылечек", "клубочек счастья", "Антошка-картошка, на пузе барабан, ходит-играет по всем городам", "сыночка - лапочка", "моя ласточка", "моё солнышко", "Тошик", "Тонечка", "Антохин", " стойкий, оловянный солдатик", "маленький Мук".
С этих пор сын стал писать сочинения, которые занимали первые места. Даже на международном уровне. Он постоянно писал стихи. Не прятал их, и сам не показывал. Но, взглядом просил: "Мамочка, оцени." И всегда смущался, когда читали его стихи. Он писал много и ничего не правил. Говорил, что стихи как будто кто ему диктует.

"Как создаются стихи? Откуда берутся слова? Как складываются рифмы? С самого детства я постоянно задумываюсь над этим. Часто возникает чувство, что всё, о чём пишу, мне до боли знакомо. Что, когда-то это уже было мной пережито. Порой, я сам удивляюсь, что могу передавать свои чувства и мысли в стихах. Иногда стихи просто наслаиваются в моей голове, громоздятся друг на друга. Сердце начинает учащёно биться, в душе возникает волнение, ожидание чего-то прекрасного. Я чувствую, что оно во мне, это прекрасное, завладевает всей моей сущностью, пленит и уводит за собой в другой мир. Мир, наполненный дыханием ветров, шелестом листьев, шепотом дождей, журчанием ручейков. Мир, в котором живут любовь, нежность, мечта, потому в нём так тепло и уютно. И тогда, вместо стен, я вижу берёзовую рощу, вместо окна – синее небо, вместо кресла ощущаю крылья. И… «моя душа вдруг становится птицей». И вот я уже лечу, лёгкий и свободный. Необыкновенное чувство! Это чувство я передаю в своих стихах. (Антон Гапоник в 18 лет)"

Темы были разнообразны, так как сын сам стремительно разносторонне развивался. И сейчас я вижу, что каждое его слово было на своем месте. Не убавить, не прибавить. Он с рождения верил в Бога. И эту веру пронес через свою жизнь.

"В моём понимании Бог – это Вселенский Разум, который создал всё, что нас окружает, создал нас самих. Разум Великий, Вечный. С самого рождения, находясь ещё в неведении, мы начинаем свою жизнь с полёта к Свету Знаний через всемогущий Разум, который заполняет собой всё, и который мы привыкли называть Богом. Мы живём в Боге, но не пускаем его в души. Он приютил нас, а мы изгоняем его. Отрицая Бога, мы отрицаем всё, в том числе, и себя. (Антон Гапоник в 18лет)"
 
   Антоша продолжал активно интересоваться политикой. Благодаря ему, я помню, как в 2000-м году затонула подводная лодка "Курск"с моряками-подводниками. Мы всей семьей не отходили от телевизора много дней, в надежде, что подводников спасут. Плакали от отчаяния и сожаления. В 2001-м рухнули американские башни-близнецы, упокоив под своими руинами бесчисленное множество людей. Мы также со всеми народами сострадали и плакали. А в 2003-м теракт в Беслане, когда ученики пошли в школу и...погибли. А в 2004-м теракт во время мюзикла в Норд-Осте. Сколько там осталось жизней. Все эти трагедии человеческих судеб Антоша пронес через свое сердце. И писал, писал стихи. О Родине, о городе, о природе, о Боге, о маме, о любви, о солдатах войны, о трагедии в Беслане. Ведь он был ребенком непонятных перестроечных лет и видел, как стала меняться страна. Откликался на любое событие. Защищал свою Родину пером. Не переставал радоваться каждому рассвету. И почему-то грустил с каждым закатом.
И вдруг, через несколько дней к нам приезжают депутаты из Кемеровской Администрации. Красивые, подтянутые, интеллигентные, вежливые. С цветами (создалась шумная торжественная обстановка). И говорят:

- Антоша, Аман Гумирович прочитал твое письмо и был рад, что в Кузбассе появился его один талантливый мальчик, который несмотря на недуг, стремится стать полезным обществу. Аман Гумирович поручил нам преподнести тебе эти цветы и спросить есть ли у тебя еще стихи. И если есть, то забрать их в областную редакцию, где Аман Гумирович на гонорар, полученный от своей книги, профинансирует выход сборника твоих стихов. А так же, Аман Гумирович интересуется, в чем ты нуждаешься.

- Спасибо большое! У меня все есть. - Антоша перевел дыхание. (Потом он сказал мне, что от неожиданности даже забыл, что не дышит) - Но, я хотел бы инвалидную коляску с электроприводом.

-Хорошо, Антоша, мы передадим твою просьбу Аману Гумировичу.

   Антошка затаил дыхание. Он не ожидал, что вообще последует ответ. Просто написал от души. И никому не сказал. И с этого письма началась письменная дружба Антоши с Аманом Гумировичем. Антон расцвел. Получил мощный заряд бодрости. Это был уже другой Антон. Антон-поэт. Антон-мудрец, Антон-победитель. Он давно не нуждался в друзьях. Но небольшой круг друзей все же сформировался (уже потом и ненадолго).
Четвертый класс Антон начал учиться в 4 - ом"а". Недаром говорят: "Школьное воспитание детей начинается с учителя". Нина Николаевна Ситник за три года воспитала прекрасных, самостоятельных, свободных в общении, всесторонне развитых детей. Совсем другая атмосфера. Правда, Антоша тоже был уже другим. Закрытым в себе. Поэтому ни в том, ни в другом классе он, позже, себя не помнил. Он простил все унижения. Да, даже не простил, а просто они коснулись его вскользь. Сын умел не помнить плохое. А 4-ый "б" стал неуправляемым. Ведь все они унижали сына. Жертва была одна. Когда же лишились жертвы - стали бить друг друга. И мне даже кто-то сказал из родителей того класса: "Зачем Вы забрали сына. Все же было хорошо." Так и канул в лету 4-ый"б" класс. Крайне не дружный.

                Домашнее обучение. Компьютер. И Чернышка.

   У Антоши опять заблестели глаза. Он снова стал веселым, только говорил уже совсем взрослые, мудрые, с глубоким смыслом, фразы. Говорил мало и точно. И шутил так же. Сына перевели на домашнее обучение. Он слабел, а кабинетов стало много. Первый раз пришла новая учительница Нина Николаевна. Антоша смотрел на нее затравленным взглядом. Весь сжался, в ожидании, что опять будут бить по голове. Но, Нина Николаевна оказалась очень добрым человеком. Она быстро нашла подход к сыну. Да и как не найти. Антоша всегда охотно шел на равноправное общение. Оказалось, что сын намного опережал школьную программу. И стал получать одни пятерки. С тех пор до девятого класса он был круглым отличником. Знания давались ему легко. Антошка никак не понимал, зачем люди считают столбиком, если можно все быстро сосчитать в уме. Так учительница и не смогла добиться от него этих самых столбиков.
   А тут Антоша заговорил о компьютере. Узнал ли из телевизора, сказал ли кто, но сын быстро понял все возможности компьютера и очень хотел его иметь. Это было для нас роскошью. Очень дорого. Тогда сын обратился к предпринимателю сам, и тот дал ему первый компьютер с маленьким монитором. Как Антон был счастлив! Он стал печатать стихи, переводить тексты, смотреть любые фильмы. А его интересовало все параллельное и паранормальное (жизнь после жизни). Я тоже увлеклась и пристроилась рядом. Мы смотрели художественные, научные фильмы и комментировали все подряд. У нас получались насыщенные беседы. Мы были счастливы (эх, продлить бы его навсегда!). А вечерами устраивали чаепития со сладеньким. Бабушка - затейница - рассказчица, Антоша - звездный мальчик, живущий не в этом мире, и я - счастливая мама, плачущая по ночам.
   И все-таки, Антон был одинок. Осенью 2001-го года, смущаясь, он шепнул мне:

- Мамуля, давай котеночка возьмем".

Конечно! Ради сына все, что угодно! А сын то и не просил невозможного. Понимал наши невеликие возможности. Купили газету, нашли объявления. Тут же поехали. Зашли к одним - абсолютно беленькие котятки, но очень еще маленькие. Поехали к другим. Вышла девушка с грудным ребенком. Мы говорим:

- Нам бы котенка, не кошечку.

- Ой, я так устала от них, берите любого. - И открыла дверь в комнату.

   Посередине комнаты сидела мама - кошка и вокруг нее полуторамесячные котята. Один сразу же оказался около нас. Его мы и взяли. Он доверчиво залез к Антохе за пазуху и засопел. Так и доехали до дома. Опустили котеночка на пол. Назвали Чернышом. Сразу создалось такое впечатление, что котеночек нашел свою семью. Малюсенький, не видный на паласе, он живо огляделся и шатающейся детской походкой пошел изучать территорию. Он вел себя так, будто ему все здесь было знакомо. Черныш ничему не удивлялся. Он показал нам, где будет кушать. Мы в то место поставили миску. Показал, где будет справлять нужду. На то место мы поставили лоток. И зажили дружно.
Правда, потом это оказалась Чернышка - очень умная кошечка, как человек. Никогда нигде не лазила. Понимала слово "нельзя" или "ну, иди ко мне". Всех нас тут же полюбила. В первую же ночь залезла ко мне на подушку. Потом под одеяло. Заставила меня протянуть руку и положила на нее голову. Антоше стала верной подружкой.
   Мы с удовольствием радовали сына подарками к Новому году, к его дню рождения. Он верил в деда Мороза до 13-ти лет. Хотя нашу тайну раскрыл раньше. Бабушка приучила Тошку нарядно одеваться на Новый год. 31-го декабря бабушка варила, я стряпала, делала салаты. Антоха ловил с кухни запахи, но упорно ждал вечера, чтобы объесться на праздник.
Очень любил конструктор "Лего". И когда сын усаживался на пол с конструктором, Чернышка тут же начинала "воровать" у него детальки и в зубах уносить их в коридор. Антоша делал вид, что возмущался:

- Черная, отдай мне лего! Мамуль, скажи ей!

Но, Черная еще больше резвилась. Тогда сынок стал играть с конструктором "Лего" на журнальном столике. Ну, и Чернышка оказалась задирой. Она плясала вокруг стола на задних лапах и всеравно воровала детальки. Наша кошечка заменила Антоше друзей, скрашивала его жизнь. Они любили друг друга верно и преданно. Позже, когда Чернышка подросла, она усыновила Антошу. Следила за каждым его движением. При купании сына делала огромные глаза, поднимала крик и выцарапывала Тоху из ванны. Заглядывала нам в глаза, бежала жаловаться к бабушке. Впадала в истерику. Когда Антошу приносили с ванны и садили в кресло, она тут же прыгала к нему на колени и облизывала. Они оба родились в год Змеи. И так прожили счастливых 12 лет. И оба ушли в год Змеи - 2013.
Чернышка стала нашим незаменимым членом семьи. Чужих людей не жаловала, не давала к себе прикоснуться, могла оцарапать. Вообще, с ней было опасно играть. Она не понимала шуток и обнажала когти. А когти у нее были, как рыболовные крючки. Не царапала она только Антошу. Спала всегда у кого-нибудь на груди. Один раз попыталась у Антоши, но только ступила на его грудь и тут же поняла, что нельзя. Больше она этого не делала. Любила сниматься на камеру и позировать.

                От сборника к сборнику.

   И вот, вышел первый сборник стихов сына, написанных им в 9-11лет, выход которого профинансировал Губернатор Кемеровской области Аман Гумирович Тулеев. А еще Аман Гумирович заказал в Голландии для Антоши электрическую инвалидную коляску. В один весенний день из Кемерово нам привезли тираж первого сборника стихов Антоши "Я слышу все, чем мир наполнен" и, о, Боже, электрическую коляску! Это ведь Антошины ножки! Теперь он сможет сам ездить, куда захочет! Сам опять будет познавать мир! Это было еще одним чудом! Столько радости, столько непомерного счастья читалось во взгляде сына! Казалось, у него появились крылья. Сыночек не мог поверить, что держит в руках сборник своих стихов, что сядет в эту коляску и сам поедет на первую презентацию первого сборника его первых стихов. Презентация состоялась в актовом зале школы, в которой Антоша учился.
   С этих пор Губернатор не забывал Антона. И у нас всегда было много народа. Да, это Аман Гумирович раскрыл Антошины таланты и дал им развиться. Позже, сын был удостоен Губернаторских наград: двух медалей " Надежда Кузбасса" и "За веру и добро". Также, Губернаторской премии "За любовь к жизни". Но ее пришлось вручать сыну в больничных условиях. Это единственный раз, когда врачи были к нам на редкость внимательны.
Этот отрезок жизни можно назвать волшебным. Антоша возрастал духовно нам на счастье. Оказалось, что его и воспитывать не надо было. Он сам себя воспитал. И меня ненавязчиво перевоспитывал. Сын стал очень сдержанным, спокойным, рассудительным. Он мог "говорить" одним взглядом. Я, по натуре, человек эмоциональный. Тоша же одним взглядом "говорил" мне в таких случаях: "Мама, это все такая суета, по сравнению с жизнью. Не порть себе здоровье."
   Так и рос мой сын. От сборника к сборнику. Он перегонял информацию. Интересовался философией, историей, историей СССР, историей Великой Отечественной войны, психологией (хотя, он от рождения был психологом), наукой (очень ждал открытия по излечению от миопатии Дюшенна, но так и не дождался).
   Как-то, мы даже смотрели фильмы и программы по темам. Сначала пересмотрели почти все советские фильмы и русские сериалы, а также исторические программы о Великой Отечественной войне. Потом перешли на детективную тему, потом на тему компьютерных и прочих гениев. Дальше были звездные, космические, научно-фантастические темы, потом темы временных дыр, паранормальных явлений, связанных с вечной жизнью души. Затем исторические темы, мифы и легенды. Средневековье. И завершила всё тема ангелов. Из музыкальных произведений Антоша любил классику, релаксы, рэп, песни группы "Кино" во главе с Виктором Цоем. Зачитывался произведениями А.С. Пушкина. Особенно, его глаза горели, когда читал-перечитывал "Дубровского" и "Капитанскую дочку". От корки до корки он прочел автобиографический роман Н.А.Островского "Как закалялась сталь". Антоша, не читая Библию, знал все ее Каноны. Строго следовал Заповедям Бога.

Божьему внемля примеру,
Крест свой несу, да без стона.
Силы уходят. Но верую!
Верую, полон истомы!

Душу питая смирением,
Выбору следую строгому-
Из всякого благословения,
Я выбираю Богово.

Я выбираю страдания,
Чтобы постичь великое,
Чтобы познать все тайное
Во взгляде Святого лика.

Чтоб выстрадать полную мерою
И выстоять в крестной дороге.
И после промолвить: «Верую!»-
Это удел немногих.

(Антон Гапоник в 16 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

За свою короткую жизнь сын не сделал ни одной ошибки по отношению ко всему, что его окружало, и ко всем, кто его окружал. Не знал таких чувств, как обида, ненависть, злость, зависть.

- Что Бог дал, то все мое. - говорил он. - Это моя судьба, и я люблю ее.

- И что же ты родился в нашей бедной семье, давшей тебе болезнь? - винила себя и сетовала я. - А сейчас ушел бы ты в богатую семью, которая живет за границей и может тебе облегчить жизнь?

- Нет, мама, я люблю только тебя. Другой мамы мне не надо. Даже самой богатой. Главное, что ты рядом!

Удивительно нежную сыновью любовь дарил мне мой сыночек.

Я выстою, мама, я сильный!
Ты только не плачь, родная!
Я выстою, мама, поверь мне!
Болезни меня не сломают!

Любимая! Самая нежная!
Прошу, за меня не тревожься!
Ты видишь – я счастлив по-прежнему!
Ты знаешь – тебя я не брошу!

(Антон Гапоник в 12 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

Еще он обладал даром предсказания. Правда, редко им пользовался. Но свой уход предсказал точно еще в 15 лет. На заре. Осень. Сентябрь. И грозовое лето перед этим.

Я росинкой блесну на заре,
Я слезинкой прольюсь из души,
Журавлиной мечтой в сентябре
Кану в самое сердце тиши.

Заплутаю я в храме берёз,
Обгоняя полёт ветерка.
Насладившись дыханием гроз,
Лёгкой блажью взлечу в облака.

Ты, неволя, меня не зови,
Своей цепью зловеще звеня.
Нет преград для сердечной любви!
Я – любовь! Нет преград для меня!

(Антон Гапоник в 15 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

   За год мы накопили денег на новый компьютер и купили Антоше уже более усовершенствованный. Радости не было предела. Антоша заговорил о подключении Интернета. Конечно же, с удовольствием! Я готова была все сделать для сына, что в моих силах! А сил то у меня было совсем не много. Ведь я видела, как губит сына его заболевание. И тоже заболевала, смотря на сыночка и зная, что ничем не могу ему помочь. А он безгранично верил, что мама всегда его спасет. И продолжал наслаждаться каждой секундой своей жизни.
Мы подключили Интернет. И сын приобрел разносторонне развитого друга в виде компьютера. Свой компьютер, который мы постоянно усовершенствовали, он называл "моя прелесть". Антоша любил компьютерные технологии, технику, электронику. Быстро в них разбирался.
Вся техника в доме работала за счет сообразительности Тошки. Сын выписывал детали сам, через Интернет. И деньги на детали зарабатывал тоже сам, через Интернет. Переводил тексты, делал сайты, несмотря на то, что заболевание все больше обессиливало его. Но, сын знал, стоит ему слечь - и... конец. Поэтому, с раннего утра и до ночи он работал на компьютере, там же развлекался, там же черпал огромные объемы информации, особенно из научных работ.
   Последний раз он провел чудесное лето на улице на электрической коляске, когда ему было 13 лет. Последнее "золотое" лето. И когда наступила осень, мы заносили сына домой - я увидела отчаяние в его взгляде. И тоску. Он знал, что больше не выйдет на улицу. Детство закончилось. Друзья подросли и у них появились другие интересы. В его глазах сверкнули слезы сожаления.

- Ты что, Антоша?

- Мама, это последнее мое лето на улице среди друзей. Эта страница жизни закрывается. - губы его тряслись, но мой стойкий оловянный солдатик сдержался.

Потом, через год, два, три мы еще вывозили сына на День Победы посмотреть салют. Потом он стал совсем не выездным. Болезнь заключила его тело в четырех стенах. Но, не душу. В душе сына помещался безграничный мир красок и любви к жизни.

" Моя Родина настолько мала, что вмещается в окно моей комнаты. И настолько велика, что занимает все мою душу!
(Антон Гапоник в 11 лет)(07.12.1989-27.09.2013)"

                Болезнь Антоши берет свое.

   На третьем сборнике заболевание стало крутить и убивать сына. Перед презентацией третьего сборника "Войди в мой хрупкий Храм", когда Антоше исполнилось 15 лет, случилось первое ужасное обострение. Уже после ухода сына, я прочла, что миопатия убивает двумя способами: либо обострениями, типа ОРВИ, либо сердечной недостаточностью. А тогда сын был рядом. Что могло быть важнее? Обострение началось неожиданно. Я думала, что это простуда. И она скоро пройдет. Но, через две недели пребывания дома, сын сказал:

- Мама, я так умру.

   А я прекрасно знала, если Антоша что-то говорит, то это не напрасно. Он действительно умирал. И умер бы, если... Мы вызвали скорую. Увезли нас в инфекцию. Конечно, госпитализировать не хотели. Ведь мальчик очень болен. На коляске. Не двигаются ни руки, ни ноги. А обострение получилось ужасающим. Одна я бы не справилась. От сына нельзя было отойти ни на секунду. А переносить и пересаживать его мне было не под силу. Он стал намного выше меня и тяжелее. И к тому же, меня сбивали с ног переживания за сына и его жизнь и вид его мучений. Муж же тоже один не справился бы. Нужно было не спать сутками, протирать тело Тоши, чтобы не было пролежней, ухаживать за ним по-матерински. Не хватило бы двух рук. Четырех то мало. Поэтому нас надо было класть втроем. А это почти невозможно.
   Но, для матери все невозможное - возможно. Правда, тогда я была еще скромной мамочкой больного ребенка. Постоянно оправдывалась и извинялась перед врачами. Гораздо позже поняла, что жизнь моего ребенка никого не интересует. Никто и пальцем не пошевелит ради его спасения. Поэтому я должна "выгрызать" каждую секунду его жизни. К тому же, в этом нам очень помогало знакомство Антона с Губернатором Кемеровской области Аманом Гумировичем Тулеевым. Антон был на пике славы. Хотя, слава никогда его не прельщала. И сейчас, в этой книге, я - мама Антона Гапоника, от имени моего сына и от своего имени искренне выражаю огромную благодарность и признательность Аману Гумировичу Тулееву за невольное участие в жизни сына и продление ее. Благодаря ему, сын прожил еще 8 лет.
   А, тогда его рвало две недели подряд. Желудок не принимал даже воду. Отказала поджелудочная. Сахар 22. От сына несло ацетоном. Он посинел, обтянулся кожей, полопались сосудики в глазах, ослеп и побывал без сознания. Потом рассказывал, как Там хорошо, легко и светло!

- Мама, ты не представляешь, какой Там Свет! Как там хорошо и вольно! И много счастливых людей! Когда меня привели в чувство, я даже расстроился. Снова стало темно, тесно и больно. Теперь я не боюсь смерти, мамулечка!

   Когда Антоша был без сознания, я заплакала, говорю: "Он умирает." А он мне оттуда, с абсолютно бессознательного состояния, отвечает четко и ясно: "Я не умру." Врачи не брались сына лечить. Мы попали в больницу в марте, а презентация сборника стихов Антона должна была состояться в мае.
И тут позвонили с области. Этот звонок был судьбоносным. Он спас сына тогда. Я плакала и кричала в трубку: «Помогите! Врачи не хотят его лечить! Он умирает!». Я кричала от всего рвущего в отчаянии материнского сердца на всю 3-х этажную больницу. Просто потеряла контроль. Медсестры, врачи попрятались в углах. Диспетчер побледнела и шептала: "Господи Иисусе...".
Набежали врачи всех профессий, вызвали реаниматологов, сразу поставили катетер "бабочку" и стали капать. Откапали за ночь. У сына потом долго белки глаз были красными. Венки так полопались. Детский врач-невролог пришла в палату, и я заметила, как она вздрогнула от такого вида сына. А сын вынес это страшнейшее обострение, впрочем, как все другие 24 за 8 лет, без единой жалобы.

В первое утро, как моему малышке стало лучше, он, смущаясь рассказал мне:

- Мама, это было совершенно реально. Ночью я проснулся и увидел перед собой огромного, белого, прозрачного Ангела. Ростом он был метров 4-5. Он наклонялся надо мной. В за спиной были сложены огромные, белые, мощные крылья. Он с любовью смотрел на меня. В его руках был не то свет, не то свеча. Я не понял. И этим светом он перекрестил меня. Мне стало так легко. И я сразу же уснул. Ты понимаешь, мамулечка, это было абсолютно реально!

Позже, после ухода сына, я увидела картинку в Интернете - над кроватью мальчика стоял огромный ангел, а в руках он держал горящую свечку.
А тогда сын быстро написал это стихотворение:

Просыпаюсь и вижу: о, чудо!
Белый Ангел стоит у кровати.
Прилетел неизвестно откуда,
И не хочет никак улетать он.

Белый Ангел не знает бессилья,
Не страшна ему жизни кривая.
За спиной его белые крылья,
Белизною святой отливают.

Он, как-будто бы, дарит надежды,
Крест творя своей белой свечою-
Оттого на душе безмятежно,
Словно устлана белой парчою.

Оттого ей нисколько не страшно,
Боль ушла, но осталось терпенье.
Белый Ангел-Хранитель отважный
Мне принес Божье Благословенье.

(Антон Гапоник в 15 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

"Я вспоминаю, Антоша, твои обострения, умирания. Ты замолкал на это время. Ни стона, ни жалоб. И молча страдал сутками, ожидая облегчения. Я вспоминаю, мой сыночек, как после каждого возрождения, ты радовался, как ребенок, солнышку, что заглядывало в узкое окно палаты, кусочку голубого неба, листикам на деревьях, птичкам. Всей той маленькой картинке, которая была видна тебе из окна. Измученный, иссушенный болезнью, ты улыбался, смеялся и облегченно вздыхал. Ты был таким счастливым, как будто заново народился. И я была счастливой в такие моменты. Мы опять жили счастливо. До следующего обострения, в предчувствии которого у нас нарастал страх, а у меня и нервозность. И снова умирания-возрождения. Я так ясно помню твою радость излечения. Так радоваться всему Божьему могут только Ангелы, сошедшие на Землю.
Разве я думала, Антоша, что ты так неожиданно быстро уйдешь. Вот ты еще шутил, улыбался, смеялся, общался весело с другом. Наклонял ко мне голову и шутливо говорил:"А меня никто не гладит". А взгляд твой был таким задорным и любящим. Или тянул ко мне ладошку через силу и говорил: "На пять". Я зажимала твою ладошку в своей - и так мы сидели, смотрели фильмы. Ведь ты у нас был "и режиссер и сценарист" - как поется в твоей, некогда любимой, песне. А ладошка твоя была такая хрупенькая, детская, слабенькая, горячая, и такая родная, любимая. И это в твои 23 года. Ты все так же был ласков и не стеснялся проявить любовь сына к маме. Я смеялась, пела песенки, ты весело смотрел на меня. И я даже не думала тогда, как была счастлива, востребована, как мама. Это принималось, как данность, повседневность. Мой мир был заполнен тобой, твоим теплом и уютностью, не считая постоянного страха за твою жизнь, который омрачал наши дни. А внутри твоего организма шли разрушительные процессы, но мы не хотели этого замечать, вернее, замечали, но делали вид, что все хорошо, и никогда об этом не говорили... И вот, тебя, вдруг, не стало. Так резко и жестоко. Еще 6 часов назад ты строил планы на жизнь, когда выздоровеешь. Последние 6 часов, которые оказались самыми тяжелыми для нас всех, особенно, для тебя. И никто не подумал, что ты уходишь. Только врачи все знали. Вот, ты был, и вот, тебя нет. Как это понять? Когда ничего уже не понимаешь. И любишь.
                (Твоя, горячо любящая тебя, мама)"

   После этого случая, Антоша стал еще углубленнее изучать возможности вечной жизни души. Пересматривал научные и художественные фильмы об Ангелах, временных дырах, параллельных мирах. А также о сверхсовременной технике, которая когда-то может возникнуть, но пока только в фантазиях. Продолжал развиваться сам и развивал меня. Он был моим бесценным собеседником. Сколько тем мы с ним перелопатили. Обсуждали практически все стороны жизни, особенно вечной. Антоша твердо знал, что существует вечная жизнь души. И не просто знал. Он был уверен. И говорил об этом, как об обыденном. Рассказывал детально, что все вообще: и здесь, и там - держится как бы на огромном компьютере. С помощью его все просчитано и учтено. И ни одно звено программы не пропущено.
   После выписки у нас было время восстановиться до презентации третьей книги "Войди в мой хрупкий Храм". Но, все-таки, Антоша был еще очень слаб. Однако, он заметно возвысился и окреп духом. На Презентации сборника сын узнал, что принят в Союз Писателей Кузбасса. Ему было 16 лет.
Сыночек все мечтал встретиться с Аманом Гумировичем. Его часто приглашали на Губернаторские приемы. Но, когда мы привозили сына, Аман Гумирович отсутствовал. А когда талантливых детей - инвалидов Кузбасса приветствовал сам Аман Гумирович, Антоша лежал в больнице. Чем больше его разрушала болезнь, чем сильнее он становился духовно.
   Наряду с блеском славы, Антон моментально понял и другую её сторону. Ту, где ненавидят, завидуют, где что-то показное и абсолютно бездушное. Мальчишке - подростку было все открыто, как на ладони. Но, это была его судьба.

- С судьбой не поспоришь. - говорил Антон.

Он не любил давать интервью, не хотел, чтобы его снимали, показывали. Внимание, порой, граничащее с нездоровым любопытством, его удручало. Он просто хотел в стихах показать людям, что можно жить по-другому.

"Пусть душа заплачет над душою, о душе душа пусть запоет... (Антон Гапоник)"

Антон научился в этом мире отстраняться от мирской суеты. Я всегда говорила ему:

- Как ты можешь смотреть сквозь того человека, который пытается тебе сделать больно? Я по - хорошему завидую твоему такому умению.

Антошка сдержанно улыбался. И правда, человек смущался, когда не получал внимания на свои оскорбления. Такого человека выбивало из колеи то, что Антоша-хрупенький, высохший тельцем, уверенно и равнодушно смотрел сквозь него, как будто того и не было. В этом теперь была его сила. Человеку становилось обидно, и он шел дальше, "не солоно хлебавши", ворча и оглядываясь. Вот такой слабенький, почти обездвиженный мальчишка, не показывал и вида, что ему было очень больно сидеть в коляске. Антошка оказался могучим духовно. Была в нем какая-то врожденная интеллигентность, степенность, сильнейший энергетический поток, за счет которого он и прожил намного больше. И стал Ангелом-Хранителем нашей семьи.
А дальше посыпались обострения за обострениями. Они мучили и раздирали сына. Но он только просил чашечку с холодной водой и плескал в ней ручки, чтобы не горели. И еще время от времени поднимал голову, жалостливо смотрел на меня и говорил: "Мамочка, я тебя люблю."

Чашу терпенья беру осторожно.
Не опрокинуть бы. Сердцу тревожно.
Пью. Горьковато! Но я наслаждаюсь.
Пью с неё жадно и не напиваюсь.

Чуден напиток! Такое ли было?
Смешаны в нём все духовные силы:
Воля, смирение и отрицание
Боли, что к смерти приводит сознание.

Кто-то вдруг скажет – Какая нелепость!
Только я чувствую, чувствую! – крепость
В жилы могучая гонит волна…
С Чаши я выпил, а Чаша полна!

К ней обращаюсь, и перед иконой;
Пью с неё снова, не ведая стона.
Чаша полна! Убеждаюсь с волненьем –
Неупиваема Чаша терпенья!

(Антон Гапоник в 19лет)(07.12.1989-27.09.2013)

                И все же Антоша успел написать еще два сборника стихов.

   И все же Антон успел написать еще два сборника своих стихов. Четвертый сборник профинансировал мэр города Хромов Виктор Дмитриевич - всегда улыбчивый, очень воспитанный, общительный человек, совсем не выказывающий свой высокий чин. Приходил к нам домой и вел себя легко, непринужденно, уважая хозяев дома. Наша бабушка очень уважала Виктора Дмитриевича за его шутки, за то, что абсолютно не брезгуя, он жал всем нам руки, садился в наши старенькие кресла. Прекрасно общался с Антошей, со мной. От него шел добрый позитив всегда. С 11-ти Антошиных лет и до 17-ти Виктор Дмитриевич радовал нас своими приходам и по поручению Губернатора области и от своего имени.
   Антон очень любил время в сентября по январь. К осени обычно выходили книги, шли люди, несли цветы, поздравления, а потом его день рождения 7-го декабря, которое Антоша тоже безумно любил, и мы его весело отмечали, а потом мой день рождения, бабушкин и... самый любимый праздник Новый год. И все это было по-доброму. Что же было по какой-то профессиональной въедливости или охотой за интервью - от всего этого Антоша отгораживался. Он прекрасно чувствовал людей, как и наша Чернышка.
   Когда Антоше исполнилось 16 лет, к нему стала приходить девушка. Она прочла стихи Антона. И так о нем узнала. Девушка была верующей. Но, сын не допустил ее до своей души.

-Мама, она здоровая девушка. Что я ей могу дать? Только жизнь испортить.

И сын был прав. Позже, эта девушка вышла замуж и родила ребенка. А второго ребенка она родила как раз после смерти Антона.
Девять классов Тошка закончил в больнице. Изможденный очередным обострением, он бился за жизнь изо всех сил. Он отвоевывал каждую секунду.

"Жизнь коротка и прекрасна! Надо жить, наслаждаясь каждой ее минуточкой. (Антон Гапоник в 11лет)(07.12.1989 - 27.09.2013)"

Ему предложили окончить школу с золотой медалью. Но Антоша отказался. Больница за больницей. Писать уже не мог. Да и сидеть тоже было тяжело.

- Мама, да я и не заслуживаю золотой медали. Ведь я не знаю интегралы, пределы, и прочее, прочее. И будущего золотого у меня не будет.

    Я же все 8 лет (с 15 ти до 23-х Антошкиных лет) билась на трех рингах. С болезнью сына, с врачами, которые каждый раз отказывались нас госпитализировать, и со своей депрессией, которая лишала меня сил.
   Биться с врачами было не менее тяжело. Все они знали, что Антон-смертник. Только не могла я смотреть, как мучается сын, если сына еще можно откапать в больнице. Битвы были не менее жестокими. Я уже не оправдывалась и не сочувствовала врачам. Я точно знала, что это у них много больных, а у меня ребенок один. И это всего важнее. И стала просто бессовестно требовательной. Абсолютно игнорировала их жалобы на работу, на маленькую зарплату и прочие упреки. В общем то, просила просто уважать законное право инвалида 1-ой группы на необходимое лечение, а так же на места для сопровождающих. Антоша же верил мне и знал, что я добьюсь всего для его спасения.
    Равнодушие врачей было бы беспредельным, если бы их не подстегивал Аман Гумирович. Антоше просто еще повезло. А вообще "миопаты" умирают намного раньше. Нам нужна была палата на троих. Мы всегда просились в платную. Нам было всеравно, лишь бы откапали сына. При обострениях картина рисовалась страшная. Мы с мужем во времена таких обострений полностью обессиливали оба в борьбе за жизнь сына. В четыре руки мы не успевали справиться со всем. Антоша ведь не мог двигать ни руками, ни ногами. Шея и позвоночник были тоже слабы. И все это дико болело. Поэтому, один держит, другой поддерживает. Но, как мучился сам Антоша. Он даже не мог переворачиваться. И насколько он был стойким и мужественным! Яркий пример жизнелюбия, всепрощения, и несломленности духа! Все капельницы он принимал, как Божий дар, надеясь еще пожить. Мы не спали месяцами. Месяцами Антоша почти не кушал. Просто было удивительно, чем он жил. Как будто святым духом питался. Только дома придем в себя, и опять обострение. А потом у него развился бульбарный синдром - страшнейший и мучительный (парализация глотательных, дыхательных и сердечной мышц). Когда первый раз случился этот синдром, Антоше было 17 лет. Случился он на спрей в горло. Антоша впервые и единственный раз заплакал.

- Мама, неужели я больше не попробую конфетку? - Он вдруг понял, насколько это вкусно все. И как прекрасно глотать и пить водичку.

Приехал врач-реаниматолог, вызвал меня в кабинет и очень грубо (да, жизнь далека от фильмов) сказал мне:

- Ваш сын умирает. Хотите, чтобы мучился - кормите через зонд. Хотите, чтобы быстро умер - суйте пищу насильно. Она попадет в легкие, и он быстро умрет.- сделав паузу, - И не устраивайте тут истерик!

   Даже сейчас от таких воспоминаний мурашки бегут по коже. Но, это и была наша жизнь. И люди считали, что вправе сказать нам что угодно, упрекнуть как угодно.
   Нас увезли в реанимацию. Сказать, что там всё равнодушно и грубо - ничего не сказать. Абсолютно не замечают, что ребенок не может лежать, потому что позвоночник у него скручен до невозможности. Раздели догола, положили на холодные, железные носилки. Я прорвалась с сыном на исходе моральных сил. Хоть показали, как ставить зонд. На второй день мы ушли умирать домой. Нам достаточно было своих ужасов.
   Я написала жалобу Тулееву А.Г. И... врачи вылечили Антошу на дому за месяц. У сына из-за зондового кормления развилась еще и пневмония. Низкий поклон детским врачам-неврологам и терапевту за добрые сердца и профессиональный подход к больному. А потом Антону исполнилось 18 лет. Его перевели во взрослую поликлинику. И все. Это был приговор.

"Тонечка моя, лапулечка, сыночек - лапушочек, мой маленький Мук, мудрый старичок с глазками-смородинками, что мне делать, солнышко? Как выжить? Не могу я, родной мой человечек, Тошечка-крошечка, как это? Как? Как я могла остаться одна? Я не хочу без тебя! Сил моих нет! Куда ни глянь - все о тебе напоминает. Какой ты у меня спокойный, рассудительный, добрый, заботливый. Мне так не хватает твоего любящего взгляда, любимого голоса. Память рисует картины из твоего детства, юности. Как же это все быстро пронеслось. Вот был же ты у меня, был! Сыночек мой ненаглядный! Но как же так, почему? Господь решил поднять тебя на небо к себе, меня оставив одну страдать. Без тебя, сына, моего лучика, мне воздуха не хватает здесь. Мир вижу или не вижу? - Кто это знает! Ослепла от слез. В груди свербит, болит. ноет. Сыночка, мальчик мой, люблю, люблю! И пусть ты на неб - я с тобой всегда говорю, везде, повсюду. Иду - рассказываю, плачу. И верю что ты меня видишь и слышишь. И с этой верой живу. Как будто ничего и не было. Только боль пронзает сердце, одна боль. Руки болят, так хочется обнять тебя. Поговорить. Не могу без тебя! Лепесточек мой нежный, оторвался, улетел. Без меня.
                (Людмила Гапоник. Твоя горячо любящая тебя, мама)"

   Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Сначала у Антоши было очень много друзей в Интернете. Но, по мере прогрессирования заболевания, ему становилось все тяжелее общаться. И поэтому остался один друг Сашка. Они никогда не видели друг друга реально. Не пользовались камерой. Но, оказалось, у них почти одинаковые заболевания. Антоша был старше Саши на 3 года. Пять лет они постоянно общались. Саша тоже был очень умным и сообразительным парнем. Вместе они стали делать сайты. Выучили английский язык. Стали учить китайский. Старались ни в чем не отставать друг от друга. У них и компьютеры были одинаковые. И они скрывали друг от друга, что оба тяжело больны. Смеялись, шутили, играли в гонки, зарабатывали деньги в Интернете. Последнее время они стали меньше общаться. Каждый молчал о том, почему нет времени общаться. Они просто тяжело болели оба.
   
               
 Как не стало бабушки, Чернышки, Антошки.

   В 2009 году наша бабушка перенесла 4 микроинсульта. Весной на церковные праздники у нее произошел пятый инсульт. Бабушка пролежала 18 дней. У меня так и остался календарь с последним оторванным ей листком 11 апреля 2009-го года. Я была на краю нервного срыва. Я не знала, как смогу ухаживать за двумя, абсолютно обездвиженными любимыми человечками, будучи сама больна обессиливающей депрессией. Мама была очень тяжелой для меня. Почти все дни она не спала из-за болей и тревоги. Утром я поднимала сына, одевала, переносила в зал и садила в кресло. И пока он смотрел телевизор, мыла маму на кровати, переодевала, перестилала кровать. Потом обоих кормила. Потом Антошу переносила к компьютеру. И до вечера Антоша меня не трогал. Он все, как всегда, понимал без слов. Настоящий мужчина! А я весь день каждые 15 минут укладывала маму, поднимала, опять укладывала, опять поднимала. Внутри себя сходила с ума. Обострилась депрессия. Через силу заставляла себя жить. Очень боялась, что Антоша вдруг останется без меня. И над ним кто-то начнет издеваться. С его умной головой этого нельзя было делать. Меня пробивала душевная боль от мысли, что сын останется один. Вечером Антошу снова переносила в зал. Он смотрел скачанные научные фильмы. А я не отходила от мамы. Ни днем, ни ночью.
30 апреля 2009-го года полпервого ночи ее не стало. Наша мама и бабушка Елышева Галина Степановна - изумительная рассказчица, ушла из жизни на наших глазах. В миг, когда она издала последний выдох , по комнате полукругом пронесся холодный, сильный ветерок. Он с силой отбросил меня к окну, поднял шторы и со свистом и гулким звуком "у-у-у-у-у-у-у..." улетел в окно. Я сразу очень замерзла.
   С уходом мамы и бабушки мы сникли. Антоша все больше молчал. Ему было уже 19 лет. И он полностью отстранился от мирской суеты. Перестал писать стихи. Бабушку никогда не вспоминал вслух. Я не спрашивала, почему. Думаю, он знал, что не стоит души тревожить, что им там хорошо.
Чернышка два года искала бабушку и не спала на ее кресле. Ходила вокруг, жалобно мяукала, заглядывала мне в глаза и ждала ответа. А я плакала 2 года. Мне было очень жаль маму. Она хотела еще пожить. И все говорила: "Как же вы без меня будете? Как внук будет без меня?"
   Болезнь высушила сына, скрутила в спираль его тело. Мышц не осталось, веса тоже. Одни глазенки только сияли жизнелюбием. И душа, дух, энергия - мощные бескрайние и жизнелюбивые силы, которыми Антоша владел сполна. Мне было больно смотреть на его увядание. Я сдавала морально.
Абсолютно не обладала энергией. И еле таскалась по жизни. Старалась как-то отгородиться от этой боли. Получалось, что я стала жестче с сыном. Но, на самом деле, организм включал защиту, чтобы совсем не раскисла.
   Мы с Антошей просто занялись "прыжками через себя". За полтора года до смерти Антоши - его отец стал приходить ко мне в сон, хотя до этого никогда не снился. Приходил, улыбался, строил планы на жизнь, оставался. Когда Антоше исполнился 21 год, сыночек опять перенес сильнейшее и тяжелейшее воспаление легких. Скорая привезла нас в терапию. Но молодой, холеный врач отказал нам в госпитализации. У меня не было сил уже настаивать. Вызвали врача на дом. Пришла врач. Сразу было понятно, что она - профессионал в своей работе. Прослушала легкие сына, сказала, что пневмония, срочно в больницу. Таких больных дома не оставляют. Приехали во второй раз. Куда деваться врачам в терапии. Пришлось брать. Кашлять сын не мог давно. Мы опять попросились в платную палату и вдвоем с мужем сидели днями и ночами с кружечками, платочками, стараясь как-то помогать сыну избавиться от мокроты, что шла из легких. Так ее вышло 2 стакана. Как страдал Антоша - об этом можно было только догадываться. Он, как всегда, сидел в кресле с опущенной головой и полоскал иссушенные пальчики в чашке с водой. И ждал...облегчения... день за днем. И все-таки, он опять выкарабкался, благодаря своей энергии, лечению, и своим сопровождающим. Сыночек пошел на поправку через неделю и глаза его сияли счастьем. В безжизненном теле широко и вольно жила душа.

Тяга к жизни во мне остра,
Злую боль я терпеть готов.
Мои думы, как угли костра,
Пышут жаром, не зная снов.

Мои мысли сильней огня
Жгут мой мозг и не гаснут в ночи.
На исходе уставшего дня,
Сердце верой во мне стучит.

(Антон Гапоник в 16 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

   Глотание у Антошечки становилось все слабее. Он, практически, не мог глотать. Кушал пюре, которые едят грудные дети. Кормление с зонда тут же вызывало воспаление легких. За год до ухода Антоши заболели все. Сначала я попала в больницу от истощения стрессами нервной системы, потом у Чернышки обнаружили рак. Муж бледнел и хватался за сердце. Все чаще вызывали и ему скорую.
А потом настал день рождения сына. Мы с ним копили деньги и приобрели огромный компьютер. Антоша был на седьмом небе от радости. И писал другу Сашке: "Моя прелесть работает, как вечный двигатель!"
   А потом пришел Новый 2013 год - второй год Змеи в жизни Тошки. Когда кремлевские часы отбивали последние секунды уходящего года, я торжественно сказала Антоше:

- Сынок, наступает твой год-год Змеи. Он обязательно принесет тебе только счастье!

   И сынок мне поверил. А в январе 2013-го обострение к сыну пришло неожиданно - неожиданно и ушло, ослабив сердце. Антоша сказал, что сердце ослабло, и еще одного обострения он не переживет. Потом говорил, что легкие трутся о ребра, даже больно, что не может вдохнуть воздух полной грудью. С тех пор он тяжело дышал. Очень сильно ослаб. Не мог уже долго сидеть за компьютером. Грудная клетка сузилась. Я не слышала биение его сердца. Но сын всеравно улыбался, смеялся и шутил:"Доживете до моих лет, поймете".
   Весной 2013-го года я понесла нашу кошечку на усыпление. Рак ее уже съел. Когда уходила из ветлечебницы, Чернышка жалобно мяукнула. Мол: "Куда же ты без меня?" Слезы захлестнули. Прости, Чернышка, меня за мое предательство. Антоша также никогда не вспомнил вслух о своей подружке. Почему? Это было его тайной. Сынок даже не показывал вида, как ему тяжело.
   Когда Тошенька заболел 16 сентября 2013-го года, сразу почувствовал, что все - конец. Молчал, но по глазам было видно.
Я же отводила взгляд. Не могла. Мышцы в организме сына все умерли, не стало обмена веществ. Никакая пища, никакие лекарства больше не шли. Венки слиплись, и органы стали отказывать.
Раньше, во время всех обострений, я очень боялась, что сын умрет. Просто каждый раз умирала от страха. А в это, последнее, как кто-то блокировал мой страх. Я настолько была выжата морально, что не могла ни думать, ни двигаться.
   Вызвали скорую. Как и всегда, я Антошу одевала сразу и садила на коляску. Обычно, скорая приезжала, и бригада врачей не хотела увозить нас в больницу. Но, а так деваться им было некуда. От коляски они не могли избавиться. И остановить коляску тоже не могли. Я же уже не слушала их. Лишь бы увезли в больницу. Увезли. В больнице тоже не брали. Была ночь. Говорили, что главный врач дома. Спит.

- Разбудите. - мне было плохо и тяжко. Антоша смотрел на меня с надеждой. Я же, мама! Я смогу его спасти.

- Поймите, врачу тоже нужен отдых!

- Не понимаю. - бездушно изрекала я.

- Мы не можем вас взять. - бездушно изрекали они. Впрочем, как и всегда.

- Не имеете права отказывать инвалиду первой группы в лечении. - настаивала я.

- У нас нет палаты.

- Найдите. Моему ребенку нужна помощь.

- У нас много больных!

- И что? А у меня ребенок один.

И так происходило всегда. До мозолей на наших с сыном душах. Положили ...в общую палату. На одну койку троих. Кровать проваливалась. Я всю ночь просидела на краю кровати, муж на стульчике. Полная палата больных. Чихают, кашляют.
Утром взбунтовалась.

- Дайте нам отдельную палату! Дайте платную!

- Она занята. Там женщина лежит.

- Женщина - инвалид? Сильно больна?

- Она заплатила.

- Мы тоже заплатим.

Антоша смотрел на меня жалостливо. Сам болел, но жалел всех, кроме себя.
Когда оформляли Антона в санпропускнике, врач сказал:

- Ну, что, умирать приехал.

Я отвела взгляд. Я никогда не лгала сыну. Не могла его обнадеживать. Это плохая черта. Человек не должен лишать другого надежды. Даже, если надеяться не на что. Нам все-таки освободили платную палату. Когда мы вошли в нее, мне казалось, что у сына были огромные глаза. На самом деле, в них застыло тревожное ожидание. Я не знаю, что бы делал человек, если бы он очень хотел жить, а ему бы сказали, что он умирает. Сын с какой-то неуверенной надеждой смотрел на меня:

- Мама, я умру?

Я опять отвела взгляд. Не могла лгать. И правду сказать не могла.

- Мама, я еще ничего. А вот Сашку жалко. Он сказал, что весит 20 кг.

Я снова отвела взгляд.

Сыну становилось хуже. Все болело. Не помогали ни капельницы, ни обезболивающие. Я молила Бога, чтобы прекратил его страдания и забрал. Я тогда не знала еще, что без ребенка нельзя выжить. Можно только медленно умирать. Думала о том, что так будет лучше. Только бы не мучился. Не дай Бог, я раньше сойду с ума. Кому он будет нужен.
Пролежали три дня.

- Мама, поехали домой. Не могу больше. Больно.

- Поехали, сынок. - говорила моя обреченность

Одела сына, вывезла в больничный холл. Заказываю такси. Мне отвечают:

- С инвалидной коляской не берем.

- Так что же мне делать?

- Что хотите.- Бросили трубку.

Кое-как уговорила, набрав пятый или шестой номер. Сын мучился в коляске от болей и нехватки воздуха. Но, усиленно не показывал вида. Только во взгляде читалось: "Скорее бы домой." И тут оказалось, что нельзя никаким машинам подъезжать к санпропускнику. Что делать? Как нести обессиленного ребенка за больничные ворота, когда из санпропускника ведут многочисленные неудобные ступеньки, и на них приварены ужасные уголки, обещающие инвалидной коляске катастрофический съезд по ним. А через площадь поджидали узкие для коляски ворота. Хорошо, у нас в городе работает Всероссийское общество инвалидов. Позвонила Председателю ВОИ г. Юрги Денисенко Антонине Алексеевне, которая никогда никому не отказывала в помощи.

- Спасайте!

- Сейчас мальчишки прибегут.

Прибежали, несли на руках от санпропускника до улицы. Было холодно. Курточка задралась, обнажив поясницу. Привезли домой. Немного поел. После свежего воздуха Антоше стало получше. А ночью опять плохо.

- Мама поехали в больницу.

- Поехали, сынок. - снова отвечала моя обреченность.

Приехали. Конечно, врачи были очень недовольны. Но, мне было уже совсем всеравно. Я тоже еле выживала. Даже сейчас пишу и плачу. Эту часть моей "повести"о стойком оловянном солдатике Антоне Гапонике я избегала писать, избегала редактировать. Но, за меня этого никто не сделает. Как болит душа!
   Сынок промучился еще ночь. Наутро я его не узнала. Это был скелет, с бледной кожей, впавшими глазами и синяками под ними. Ночью у сына начался оттек легких. (Виню себя. Если бы не носили по улице! А, впрочем, какая разница. Болезнь взяла свое окончательно). Врачи скрыли, что у них был в больнице отсасыватель мокроты. И мне пришлось вытаскивать ее самой полотенцами и платочками. А она была бесконечной, как целлофановая лента. Антоша ведь не мог глотать. И мокрота забивала ему все во рту и в горле, в носу. Хотя, перед Антошиной смертью врачи принесли отсасыватель, да толку он не дал. Он был сломан. С этих пор пошла страшная неделя. Я валилась с ног. Антоша не отпускал меня ни на шаг.

- Мамочка, мамулечка, я люблю тебя. Мамочка, ты ведь любишь меня? Ты должна меня любить. Ведь ты - моя мамочка. А я - твой сынок.

А я не могла смотреть на его муки. Не могла слушать. Ничего не могла. Засыпала на ходу. Умирала с ним. Муж тоже был слишком болен и слаб. Еще ходил на работу. Депрессия меня задавила.
   А какие мучения принимал мой сын, мой ангел, стоит только догадываться. Он выносил нечеловеческие муки. Мой ребенок был заживо разорван этой страшной болезнью на моих глазах. И я ничем больше не могла ему помочь. Для меня сынок всеравно слишком тяжел. Муж и на руках его носил, и в кресло садил, и на кровать укладывал. Сын умирал. В полном сознании. Я просила врачей облегчить его страдания. Или вылечить или приблизить...

- Да, поймите Вы, он умирает! - Слова пролетели мимо ушей. Я тоже была слишком уже больна.

- Мама, мне ничего не помогает. Пошли домой. - Антоша искал себе облегчения. Он просто хотел на улицу.

- Пошли.

И снова ушли домой. Но сын уже не вставал. Всю прошедшую неделю не кушал и не пил. Не было глотания. Кормила через зонд. Вызвала скорую. Приехала бригада врачей, которые хорошо нас знали. Много раз увозили в больницу.

- Вернитесь в терапию.

- Нет, не могу. Там верная смерть. Ноги еле ходят. Не могу. Надо в реанимацию.

-Не возьмут. Нет показаний.

Спорить уже нет сил. По глазам Антоши вижу, что надо в больницу. Он хочет. Боже, дай нам сил!

- По крайней мере, я всегда успею в реанимацию. Там точно спасут. - сказал сын на выдохе.

- Вы обратитесь сами в реанимацию.

Поехала в реанимацию. Вышел уже знакомый, все тот же неприятный, грубый врач. Смотрит с презрением. Говорит с презрением. Грубо.

- Мы берем только перспективных. Мы не няньки, чтобы кормить ваших детей. - И ушел.

Они больше не боялись моих жалоб Аману Гумировичу. Система жизни сменилась. А мы, за этой борьбой, и не заметили.
Пришла домой. Не сказала сыну, что отказали. Ночью сын бредил. Из-за нехватки воздуха. Я сама задыхалась перед тем, как сесть за написание книги. Поняла, как это. А когда начала писать книгу о сыне, вдруг резко перестала задыхаться.
Настало утро. Антошино сознание прояснилось. У нас по генам вообще очень сильное сознание. Оно никогда никого из нас не покидало даже в очень тяжелых состояниях и стрессах, даже перед уходом из жизни. Сыночек стал прощаться со мной.

- Мама, я знаю, - говорил он на выдохе, - что больше не встану. Даже, если обострение пройдет. Я давно живу в долг, обманул все сроки. Мне пора уходить. Ты хоть отдохнешь от меня, поживешь. Совсем я тебя замучил.

- Сыночек, но ты же хочешь жить!

- Хотелось бы.

- Мама, ты не представляешь, какие Там компьютеры. Не чета нашим. Жаль только Сашку оставлять. Как он без меня? (Раньше всегда говорил: " Как ты без меня?" А в последний раз - как Сашка. Видно, разуверился во мне. Увидел, что я бессильна. И не ухожу с ним. Ведь я всегда говорила, что уйдем только вместе.)

Собрала остаточек последних сил.

-Ты меня еще переживешь! - сказала твердо. Сын повеселел.

Вызвала врача на дом, потом скорую. Хорошо, что машины приехали в одно время. И то шофера возмущались, что надо нести носилки. Сына выносили уже на носилках, завернутого в одеяло. В его любимое одеяло, которое когда-то дали из социальной защиты, как подарок к Международному дню инвалида. Оно было хорошо попользовано. Но очень нежное, легкое и теплое.
Подняли сына в терапию, в ту же платную 9-ю палату. Медсестры бережно и удачно, вместе с одеялом положили его на кровать. Болей практически не стало. Наконец-то, появилась глюкоза в больнице. А то не было. Теперь думаю, что надо было тогда купить. Только тогда как раз об этом и не думалось. Поставили сыночку глюкозу, уже без витамина С. Организм Антоши ведь ничего уже не принимал. Организм был мертв. Но, Антошина душа не хотела оставлять этот мир. Сын жил только за счет могучей силы воли и огромного желания жить . Под капельницей сыну стало лучше. Я погладили его по голове. Он благодарно и светло улыбнулся.

- Мама, завтра давай возьмем книжку в библиотеки о истории Престолов или о истории династии Борджиа. Почитаешь мне?

- Почитаю, сынок.

После капельницы покормила с зонда. Стали укладывать на кровать.

- Положите меня, как медсестры положили. Как маленького ребеночка.

И тут Антоше стало хуже. С 22.00 часов сын стал задыхаться совсем. Оттек легких, 6 часов сильнейшего задыхания. Сынок постоянно вытаскивал язычок - аленький, любимый, нежный, чтобы тот не западал. Он боролся изо всех сил.

- Мама, что со мной?

- Сыночек, это, наверное, очередная аллергия на лекарства. К семи утра пройдет.

Но, Антоша продолжал задыхаться, я валилась с ног. Стала заторможенной. Антоша каждую секунду спрашивал время. Измученный, обездвиженный. Боже, что же тебе еще надо от ребенка? Разве может невинный человечек так страдать. Подошел муж:

- Антоша, смотри только на меня. Повторяй за мной. Вдох-выдох, вдох-выдох.

Антоша смотрел на мужа, верил ему. И так забылся на полтора часа.

В четвертом часу утра он закричал:

- Мама, мама что со мной?

Я вскочила. Муж вскочил. Я ничего не соображала. Побежала за врачами. Меня обуял страх. С одной стороны Антоша, с другой я. Муж не знал, к кому кинуться. У Антоши стала закидываться голова. Но он был в полном сознании.

- Зачем ты так делаешь? - спросил муж.

- Я не могу так не делать. Она сама. - Антоша не понимал, что с ним. (А это была предсмертная агония, но мы не знали, не соображали)

- Он не может, посмотри! - Я была близка к сумасшествию.

И вдруг, Антоша затих. Глаза сына, всегда сияющие, стали покрываться серой поволокой. Стекленеть. Они приобрели тот же цвет, как при его рождении. Но, у меня и мысли не было о его скорой смерти. Я подумала, что приступ какой-то. Закричала мужу:

- Смотри, он сознание теряет!

Муж схватил Антошку, метался с ним по палате, вытаскивал язычок, тряс. За ними мокрота из легких сына бесконечной лентой опускалась на пол. Пришли врачи. Но, что они могли. Они то все знали. И это не их ведь ребенок, чтобы переживать. Они просто стояли и смотрели, как муж пытается оживить моего сына. Сын ожил. Задыхаясь от усталости и стресса, муж положил его на кровать. Антошенька уже не задыхался. Дышал ровно. Взгляд его был ничего не понимающим, как будто спрашивал: "А что случилось то? Почему вы все взлохмаченные и испуганные?"

- Ну что, видел там свет в конце туннеля? - спросил муж первое, что пришло на ум испуганному до смерти человеку.

- Нет. - сказал Антон и опять стал терять сознание.

Муж тут же схватил его и снова начал метаться по палате, снова стал реанимировать. Антоша пришел в себя. Муж посадил сына в кресло. И тут Антоша прошептал ясно и понятно: "Отпустите меня, я умираю". Вот тогда до меня дошло. Что я почувствовала? Не скажу даже. Мне хотелось, чтобы этот кошмар, наконец-то, закончился. Вместо того, чтобы говорить сыну, что "люблю!"," прости", "жди" - я заплакала и сказала: "Пусть умирает". Не знаю, почему это сказала. Не могу себе простить. Ведь сыночек, наверное, услышал и понял, что мама предала. Мне принесли какое-то успокоительное.

-Только не кричите, больных напугаете.

А у меня и кричать то не было сил. Вывели из палаты, посадили на стул. И я сидела с таким видом, будто ждала второго Пришествия, которое спасет моего сына. А муж бился за его жизнь. Потом вышел из палаты. Сказал, что все.

- Как он ушел?

-Твердил: "Отпустите меня, я умираю". Я его и уговаривал, и гладил, и целовал. А он просто уснул. С улыбкой. Ушел светло. Врач констатировал смерть.

Я зашла в палату. Пахло полевыми цветами. Как в Раю. Залетал, откуда-то взявшийся, мотылек. Все было закрыто. Муж поймал его и выпустил со словами: "Лети, Антошка, на волю. Больше у тебя ничего не будет болеть." Я подошла к сыну. Он лежал маленький, худенький, улыбался. На лице было столько благости. Отмучился мой мотылечек.

"Судьба моя, как мотылек, летит она на огонек...(Антон Гапоник в 11лет)"

Я - мотылёк, мятущийся в ночи,;
Боюсь огня, но свет его манит,
И я лечу, пусть пламя то свечи
Или пожар… Господь меня хранит!

И я лечу! Я жажду эту новь!
Я устремляюсь к всполохам огня!
И… обжигаю крылья вновь и вновь,
Так больно, но… Господь хранит меня!

А там вверху, горит моя звезда,
Но я ослаб, я не могу вспорхнуть,
Кружит орлом проклятая беда;
И заслоняет в поднебесье путь.

И лишь Господь простор мне отдаёт,
Где я резвлюсь, счастливый, безмятежный,
Где Белый Ангел о любви поёт
Так сладкогласно, искренне и нежно!

Я - мотылёк, боящийся огня,
Но без него я плачу поутру.
Хоть искорку оставьте для меня!
Когда она погаснет, я умру.

(Антон Гапоник в 14 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

Сердце Антона Гапоника, моего драгоценного, удивительного сына, поэта, остановилось ровно в 4 часа утра 27 сентября 2013-го года - в день Воздвижения Креста Господня (уже потом я узнала, что в другом городе в этот же день и час, от этой же болезни ушел из жизни мальчик, которому было 15 лет).
А утром муж сказал: «Ну вот и утро. Антоша ты его ждал, чтобы оно принесло тебе облегчение. Ты дождался облегчения.» Антошу забрали через 4 часа. И он все еще был тепленький. Обездвиженный, обезвоженный, в 20 кг. весом он не остывал. Он хотел жить.
Эти дни простояли солнечными. Никогда не видела такого "огненного", роскошного листопада, как в ту осень. Да и снег не ложился в тот год до Антошиного дня рождения.

"Судьба дала мне тебя, сынок, такого прекрасного, истинного, добрейшего, мудрейшего Человека-Ангела. Ты же подарил мне великое счастье материнства! Я познала прекрасную твою сыновнюю любовь! Почти 24 года я была абсолютно счастлива с тобой, мой удивительный сынок! Я благодарна Богу, что он дал мне почти 24 года безумного счастья, что он отметил тебя бесценными душевными качествами! Мы жили душа в душу, понимая друг друга с полуслова. Я вспоминаю нашу жизнь, в которой ты не сделал ни одного плохого поступка, не сказал ни одного опрометчивого слова. Ты мудр не по годам, сыночек. Я делала много ;ошибок, и самая главная - я воспринимала все, как данность. А надо было смотреть на тебя - и не насмотреться, дышать тобой - и не надышаться, слушать тебя - и не наслушаться, любить тебя - и не налюбиться. Как жаль, что твоя мама, сыночка, поняла это слишком поздно. А ты это понимал всегда, и был нежным, ласковым, всёпрощающим человечком. Ты - замечательный, моё бесценное богатство, мой вечный маячок! Помнишь, я всегда тебе пела: "Ласточка моя, солнышко лесное, где в каких краях встретились с тобою..." А теперь я говорю себе: "Ласточка моя, солнышко лесное, где в каких краях встретимся с тобою..." И пусть мне очень больно, но я благодарна Богу, что он забрал тебя именно сейчас, не дав тебе больше страданий, не приковал к постели. Рано, но твои прижизненные мучения были ужасны. Мой вечный Ангел, я тебя невозможно люблю! Немыслимо! Мой мотылечек. В ту ночь ты вспорхнул мотыльком. Ты всегда говорил:" Моя судьба, как мотылек..." Мой чистый, непорочный, светлый, удивительный, ты подарил мне столько счастья, нежности и ласки за столь короткое время. Спасибо, сынок, за то, что ты жил! Вечно мною любимый...
                (Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)

Сегодня меня не стало,
Я умер…И только дымка.
И боли, как не бывало.
Я с этих пор-невидимка.

А что там внизу? О, боже?
Зачем же так мама плачет?
И я…Бездыханный? Все-же,
Я там или я здесь?-Задача!

Но мне так легко и вольно!
И чувств никаких. И мыслей.
«Не плачьте! –кричу,- Довольно!
Впервые я полон жизни!

К чему эта скорбь? Не надо!
Я Вечностью стал! Поверьте!
Теперь мне открылась правда,
Что нет в этом мире смерти!»

Да, что же меня не слышат? -
Вы голову поднимите!
Я здесь, под небесной крышей!
А там только тлен, поймите!»

Я к маме спускаюсь ниже,
Я слёзы ей утираю. Шепчу:
"Мама, милая, слышишь?
Я руки твои ласкаю.

Утешься! Твой сын ведь рядом!
Ведь он тебя не покинул!
Родная моя, не надо!
Я только лишь боль отринул!

Я только хотел свободы!
И сбросил телесные путы.
Теперь под небесным сводом,
Ты слышишь, я буду! Буду!

Ну, что ж, что меня не стало?
Пусть буду подобен дымке.
Но если б ты только знала,
Как легок полет невидимки!"

(Антон Гапоник в 16 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

Похороны состоялись 28 сентября 2013 года. В моей голове будто работал тормоз. Никого не узнавала. Не плакала. Верила - это все временно. Вылечат Там и вернут. Отпевание прошло небрежно. Батюшка стал упрекать, что не причастили. Выговаривал долго и агрессивно. Муж сжимал мою руку, чтобы я вытерпела. Потом, через 4 месяца, мне приснился сын и сказал, что не хотел лежать в гробу, в церкви. А ведь я это чувствовала тогда.
На могилке дул осенний ветерок, перебирал волосенки сына пшеничного цвета. "Холодно сыночку. - подумала я. - Надо бы согреть, а то опять заболеет". Вместо крепкого парня ростом 185 и весом в 70 кг. лежал хрупенький мальчик в 20 кг. и скрученный до 160. Провели поминки. Только зашли домой и, как грянул "слепой" ливень (такой дождик сын описывал в сказке про кота-поводыря). Лил стеной 15 минут, ярко светило солнце, и на золотистом фоне серебрились длинные, мощные струи ливня, раскидывая капельки-алмазы вокруг, которые сияли в радужном свете. Ливень закончился так же резко, как и начался. Солнце и небеса искрились светом и свежестью, как помытые. Небеса стали блаженны. И вот оно, это стихотворение, раньше написанное Антошей:

В тот миг, когда жизнь от меня устанет,
В объятья смерти бросит и уйдёт –
Мой дух, пронзив великой скорби пламя,
Взнесётся ввысь и вечность обретёт.

В покое чудном каплей обернётся
Его слеза, последняя слеза,
И вдруг с небес нечаянно сольётся,
И станут вновь блаженны небеса.

(Антон Гапоник в 17 лет)(07.12.1989-27.09.2013)

"Природа прощается с Антошей" - подумала я. А на застекленном балконе лежал осенний листочек.

- Привет от Антона - сказал муж.

После того ужаса, который пережил мой сыночек, я так обижалась на маму, что выбрала генетически больного человека мне в отцы. И вижу сон: "Больничная палата, кровать. На кровати лежит женщина в белой ночнушке. Седая. Волос густой, лица не видно. А я готовлю огромную сковороду овощного рагу с грибами. Все очень красочно и детально. Резкий контраст - белое белье и красный перец в рагу. И говорю: "Ну вот, ужин готов. Сейчас будем кушать." Подхожу к кровати, поднимаю женщину. Смотрю - ноги у нее, как у моей мамы. Женщина поднимает голову, и я вижу, что это мама. А она смотрит на меня виновато и говорит мне с грустью : "Доча, прости меня за все".

"...Жизнь коротка и прекрасна. Антон много пишет о чудесной сибирской природе, о любви. Пишет высокими, светлыми, теплыми словами. Поистине, у этого юноши душа кристально чиста и светла, как лесной ручеек, а разума и глубоких чувств порой больше, чем у взрослого человека. Стихи Антона очень просты. Они музыкальны и добры, поэтому очищают душу от всего не главного, мелкого, злого, ибо они излучают доброту и свет.
А это стихотворение Антон написал за месяц до смерти:

Взметнулась куполами скорбь моя,
Я больше не увижу это лето,
Не воспою закаты и рассветы,
И вдаль уйду я, чувств не утоля.

А где-то звон святой колоколов
На сердце мукой сладостною ляжет.
И как бы ни был путь земной мой тяжек,
Душа вдруг легкой станет без оков.

Интеллектуальный, поэтический потенциал произведений Антона Гапоника очень высок. Своим искусством он утверждает веру в торжество жизни, красоты и добра. Творчество Антона Гапоника находит горячий отклик в сердцах читателей. Его произведения известны широко за пределами нашей области. Почитатели его стихов – юргинцы рассылают книги Антона своим друзьям и родственникам по всей стране. Стихи Антона можно увидеть на сайтах Интернета. Само появление в литературной жизни Кузбасса имени Антон Гапоник принесло литературе Кузбасса новый самобытный поэтический талант. Мы знаем, что благодаря творчеству Антона Гапоника многие люди начали сами писать стихи, познали несравнимую ни с чем радость творчества.В адрес Антона Гапоника приходили письма благодарности из разных уголков нашей страны и из-за рубежа.
Несмотря на вынужденное затворничество, Антон не был оторван от общества. Он – член литературного клуба «Откровение» при ЦГБ. На заседаниях клуба его представляла мама – Людмила Ивановна. Сама - человек добрый, открытый, сильный и справедливый, она и сыну дала чуткое сердце и умение сопереживать и дар видеть мир в его лучших проявлениях.
Его стихи, полные философских размышлений о жизни, любви несли и несут людям свет и радость. Сам обездвиженный, он дарил своими стихами оптимизм и надежду на светлое будущее. Он останется в памяти близких. А в стихах будет продолжаться его жизнь, такая трудная и такая неповторимая жизнь...
                ( Ведущий библиотекарь БСЧ им. Т.Рубцовой; МБУК «Централизованная библиотечная система» г. Юрги Елена Чазова)"

Меня судьба наградила прекраснейшим сыном! Сыном-гением! Сыном любящим, нежным! Сыном-Ангелом Хранителем! Сыном-мудрецом! Сыном-великим мучеником. Ибо вынес он на своих хрупких плечах нечеловеческие мучения и был он великим человеком, зла не ведающим.
Жизнь моего сына и поэта Антона Гапоника продолжается. Она вечна! Он приходит. Приходит в сны. Направляет меня во времени и пространстве. Сегодня 9 мая 2017-го года. Повествование о стойком оловянном солдатике, который всей своей жизнью, силой воли и духа являет пример жизнелюбия и всепрощения, закончено. Но, никогда не закончится память Вселенной о сильнейшей, духовно развитой, не сломленной нечеловеческими страданиями личности. Мы прошли свою войну. И пусть проиграли ее физически. Но, духовно, Антон ее выиграл.
               
***

Ты светом был, и светом ты остался.
Иные за всю жизнь лишь тьму творят.
А ты за годы малые старался
объять весь свет, и... светом был объят.

Людмила Гапоник. (На века твоя мама)