Бег по пересеченной местности. Отрывок из повести

1.
 В моменты созерцания летнего ливня бывает внезапно на душе  светло и радостно, то ли от ощущения внутреннего спокойствия, то ли от нахлынувших воспоминаний детства. Стройная женщина в широком, не по размеру длинном, халате, с исхудавшим и бледным лицом, умиротворенно чему-то  улыбалась, стоя у окна, очевидно, своим мыслям. Ей почудилось, а может, вспомнилось, как в такой же дождливый августовский день, ещё совсем крохотной, она сидит на широких  плечах отца и держится ручонками за  его шею, загорелую и сильную. «Высоко сидишь – далеко глядишь», -  шутит отец. И так ей спокойно и комфортно, а главное  -  весело. Мама заливисто смеётся, её губы растягиваются в широкой улыбке, обнажая крепкие белые зубы: «Хватит, хватит, Саша, ты её балуешь!» 
Крупные капли дождя застывали на оконном откосе, сливались, образовывали озёрца, отражавшие зелень листвы ещё не пожелтевших тополей. Август был, как обычно на Урале дождливым, но на редкость тёплым. Больничная палата не казалась тесной, хотя была площадью не более двенадцати квадратных метров. Аскетизм  больничного интерьера – две кровати, пара тумбочек и столик, на который был кем-то водружён неисправный телевизор,  оставлял ещё достаточно большой кусочек жизненного пространства, такого необходимого для нормального мировосприятия. Женщина стояла, облокотившись на подоконник, наблюдая через запотевшее стекло, как ленивый рассвет еле-еле поднимается, высветлив узенькую полоску горизонта.
Половина шестого. Все ещё видят сладкие сны, в больничном коридоре нет ни шороха. Привычка – зачем-то вставать  слишком рано, долго готовиться к рабочему дню, пришла с наступлением болезни, так нещадно изменившей обычный ритм жизни. Правая сторона тела была, словно чужая,  обиженная на хозяйку, никак не хотела слушаться, шевелилась медленно и невпопад.  Устрашающе  и  трагично выглядел диагноз – болезнь Паркинсона, его поставили четыре года назад. Она до последнего не верила. Тогда ещё не было тремора, так портящего качество жизни и ограничивающего круг общения, была лишь некая скованность движений, мешающая жить полноценной жизнью,  быстро и уверенно набрасывать  подмалёвок на холст, манипулировать   цветом.  Недуг практически лишил Валерию  любимого хобби. Знакомые художники звонили всё реже и реже, на пленэры уже не звали, хотя на любительские и профессиональные выставки она все же ещё выставляла пару работ. Но писались картины медленно, работать приходилось левой рукой. А так хотелось что-то творить. В такие минуты она уходила от так назойливо напоминающей ей о болезни реальности.  Да и с основной специальностью дела обстояли не лучшим образом. Писать формулы на доске, а она это делала двадцать лет, было невозможно правой рукой. Получалось со временем всё хуже и хуже. Наконец, семидесятилетняя, но ещё вполне бравая,  директриса школы, где работала  Лера, с некой нотой превосходства,  констатировала факт: «Вы не можете вести математику, и я не хочу выслушивать мнения родителей по этому вопросу. Предлагаю вам взять восемнадцать часов рисования в начальной школе или уволиться».   
Совсем остаться без работы? Лера не могла себе даже представить. Пенсия по выслуге педагогического стажа только через два года Она уже десять лет воспитывала усыновленную  девочку, от которой отказались дальние родственники, посчитав, что лишний рот им не нужен. Да и потому, что девчушка была нежеланным четвёртым ребенком в семье, родилась  слабой и болезненным. Они посчитали, что слишком много средств будет уходить на лекарства. Ещё год  Лера проработала учителем рисования, даже программу авторскую на конкурс  смогла выставить, но номинантом не стала. И директриса снова была недовольна, и, как-то раз, язвительно заметила:  «Вы и здесь ничего не можете добиться. Вам, милочка, на инвалидность пора!».
Земля уходила из-под ног, мир, итак не особо доброжелательно принимавший её, стал рушиться на глазах, грозясь завалить все мечты Валерии своими останками. Однако судорожные поиски работы принесли свои плоды. Среди десятка бесконечных собеседований она, наконец, получила «добро» на вариант работы по трудовому договору вместо ушедшей в декрет математички в Техникуме текстильной и лёгкой промышленности. Лера оптимистично настроилась на позитив. И вот накануне учебного года стали дрожать ноги так, как будто бы ей надо было сдавать экзамен, пришлось пойти к неврологу в районную  поликлинику.  Врач, молодая специалистка, оказалась очень внимательной, долго смотрела , расспрашивала, стучала  молоточком по запястьям и коленкам, в итоге - написала направление в стационар.
Приняли  её в приёмном  покое без энтузиазма, с долей иронии, заметив, что рановато, несоответственно возрасту, получен такой серьёзный диагноз. И палата была под номером тринадцать, по странному совпадению. Но сдаваться не хотелось. «И вечный бой, покой нам только снится», - надоедливая строчка сверлила мозг, потешаясь над онемевшими конечностями.

2.
Слёзы непокорно пробивали себе дорогу и текли по щекам помимо её желания. Девочка стояла беззащитно перед суровым материнским взглядом:
- Тебе не пригодится  никогда в будущей карьере эта художественная школа. Ты не настолько талантлива, чтобы пробить себе дорогу в мире искусства. С завтрашнего дня будешь брать дополнительные уроки у Эммы Эммануиловны. Смотри, инструмент пылится, и указала пухлой рукой с огромным перстнем на пальце в сторону фортепиано.
- Мама, но я не хочу быть пианисткой, у меня техника плохая из-за прошлогоднего перелома руки, да и импровизировать у меня плохо получается. А в «Художку» я сразу на второй курс поступила, после экзамена преподаватель по рисунку сказал, что у меня способности.
- Ну, какие ещё такие способности? Много он понимает. И ездить тебе далеко, с пересадкой… Лишняя трата времени и денег на проезд.
- Мамочка, мамочка! Ну, прошу, прошу тебя, разреши.
- До первой тройки в дневнике. Весь мой сказ. Получишь – не ной!
Мать была очень суровым в вопросах учёбы человеком. Лера чудом отстояла своё мнение, но ненадолго. Вскоре была контрольная по физике. Михаил Семенович, чудаковатый, но добрый учитель, внезапно  за две вычислительные ошибки в ходе решения пяти задач поставил «тройку». Лера попыталась защитить свои позиции, но куда там:
- Почему три? Я же всё решила! На порядок в двух местах ошиблась случайно. Давайте исправим на «четыре с минусом».  Мама меня за «тройки» наказывает…
- И речи о пересмотре оценки быть не может. Скажи теперь – кто у нас глаза подводкой разукрасил? Это в восьмом-то классе!
Лера в недоумении раскрыла рот: « Каким образом её подкрашенные глаза могли повлиять на оценивание контрольной по физике?»
- Можно я перепишу? В любое удобное для вас время…
- И не мечтай! Это была контрольная за полугодие. К тому же твоя мама приходила недавно, просила, чтобы я построже с тобою был. А то ты, говорят, совсем от рук отбилась.
- Лера в гневе смяла листок с работой. Всё, конец.
А, может скрыть эту чёртову тройку? – подумала она и тут же отказалась от своих намерений. -  Всё тайное становится явным.
Ох, уж эти непреложные истины! Нельзя пропускать уроки, нельзя получать тройки, нельзя встречаться с парнями раньше Положенного Времени. А когда же наступит это Положенное Время -  никто толком сказать не мог. Ни мать, ни отец, а тем более неблагополучный, по мнению родственников, старший брат. Впрочем, запреты порой вызывают нестерпимое желание нарушить незыблемую твердь, особенно, когда таких запретов многовато.
Брат был старше Леры на шесть лет. Учился неважнецки. Получив аттестат, поступил с горем пополам на металлургический факультет политехнического института, но проучился только два года, не сдал на втором курсе летнюю сессию и был отчислен. Загремел в армию, попал в ПВО, в Забайкальский военный округ. Письма писал редко. Мать Леры, когда ругала её за непослушание, аргументировала свои всплески эмоций так: «Твой брат мне доставляет кучу проблем, и ты вслед за ним норовишь».
Лера из кожи вон лезла, но училась хорошо, так ей не хотелось выслушивать упрёки и причитания, которые сидели в душе, как занозы, не давая свободного выхода энергии, которая накапливалась, стремясь выплеснуться через край. В четырнадцать лет хочется выделиться из толпы сверстников, обозначиться любым способом, самоутвердиться. Одноклассницы уже вовсю покуривали, Лера даже  и не смела помышлять об этом. По рассказам подруг, все уже пробовали целоваться, а кое-кто гордился первой физической близостью с мальчишками.
Школа, в которой училась девочка, была специализированная, со спортивным уклоном.  Лерин класс  состоял из мальчишек  молодёжной команды «Трактор»  и девчонок-гимнасток  Школы олимпийского резерва. Лера попала в этот класс случайно,   мать пристроила, посчитав, что в среде спортсменов существует хоть какой-то порядок. Она клинически была зациклена на этом самом порядке: влажная уборка квартиры утром, сытный и обязательно горячий завтрак, чистая и выглаженная одежда, сверкающая обувь, поцелуй в щечку перед уходом на работу или учёбу. Она была образцовой домохозяйкой и идеальной, во всех смыслах, женой. Отец обожал её, а Лера обожала отца. Он был не так строг, философски оценивал жизненные ситуации, всегда делал правильные выводы. Но он весь был в работе: уходил в семь утра и возвращался в шесть вечера. Он заведовал кафедрой военной подготовки в университете.  В школу на родительские собрания ходил редко, некогда было.
Лера выглядела долго гадким утёнком среди накаченных одноклассниц с гибкими, поющими гимн молодости, лёгкими телами, которые так разительно отличались от дворовых девчонок, живущих по соседству с Лерой. Она мечтала быть такой же, как они, «мышцастой» и упругой. Видя  себя в зеркале в полный рост, она без удовольствия отмечала  -  ножки, хоть и длинные, но тоненькие, ей казалось, что немного кривоваты, икры не выпирают чёткими контурами, руки хрупкие и худенькие. Единственное, за что было глазу зацепиться – это волосы, золотистые и пышные, блестящие и длинные. Они были сплетены в опрятную косу, украшающую её изгибистую спину. Мальчишки, ещё в седьмом классе, беспрестанно дёргавшие её, в восьмом поутихли. И, вроде бы, перестали вообще обращать на Леру внимание. Но представился случай убедиться в обратном.  Этот самый случай помог ей хоть как-то пережить ссору с матерью по поводу запрета на посещение художественной школы.
3.
Апрельский  день был чарующе свежим. Солнце радовало своими яркими, бьющими приветственно в глаза долгожданными лучами.  Снег уже растаял, по обочинам дорог выглядывала на свет божий молодая трава, контрастирующая с пожухлой, ещё неубранной, прошлогодней листвой.
-  Григорьева, а Григорьева! Ты чё скособочилась-то? – смеялись позади Леры две одноклассницы. – Коленки не разгибаешь. Тебе бы походку сменить. За своим пианино тоже бочком сидишь?
-  Нет, прямо сижу. Сегодня… сумка тяжёлая. Литература же была,  первоисточник приносила, в отличие от вас, беспечных дурынд.  Том стихов Некрасова тяжёлый слишком, - простодушно ответила девочка, нисколько не обидевшись.
- Качай бицепсы, Григорьева, качай. В жизни пригодится. Не всю дорогу же будешь на фортепиано тренькать.
- Ну, хватит! Раскаркались, ведьмы, - прозвучал спасительно чей-то мальчишеский баритон.
Девчонки притихли и зашушукались. Лера обернулась. Она обомлела –  позади неё шагал, медленно приближаясь , парень, на вид совсем взрослый. Стройный и крепкий, он напоминал ей статую Феба из книжки по античному искусству. Сердечко забилось.
- Ты кто? Балерина? – весело, с лёгкой подковыркой, спросил молодой человек.
- Нет. С чего ты это взял? – осмелела Лера.
- А чего такая худющая ?
- Я не худющая, а стройная! – парировала она.
- Ну, хорошо, стройная, ты из какого класса?
-  Восьмой «А». А ты откуда такой взялся? Что-то я тебя раньше возле нашей школы не видела.
-  Ну, и не могла видеть. Я пять лет жил с родителями в Москве, пока папа заканчивал докторантуру и защищал докторскую диссертацию. Теперь будем жить здесь, в Челябинске. Отца назначили ректором университета. ..  Лебедев Семён Егорович. Слыхала о таком?
- Не-а, - протяжно отозвалась Лера. – А ты что же до самого дома за мной собрался топать.
- Давай, сумку понесу, тебе же, наверное, тяжело, -  он галантно принял из руки девочки увесистый портфель.
- В какой школе учиться будешь? В каком классе? – она засыпала мальчишку вопросами. Ей на самом деле было до жути интересно.
- Наверное, в той же, что и ты. Вот сегодня приходил знакомиться с классным руководителем девятого «Б». Я до московской эпопеи в Центр восточных единоборств ходил, дзюдо увлекался  шесть лет. Наверное, продолжу заниматься. Мне этот вид спорта нравится. Кстати, почему ты не спросишь – как меня зовут. Твоё имя я знаю – Валерия. Красиво звучит.
- Ну, хорошо, прости. Как тебя зовут?
- Лебедев Дмитрий Семёнович, - отрапортовал он, подчёркивая важность момента.
- Спасибо тебе добрый мальчик, Дмитрий Семёнович, -  посмеялась над официозом Лера. – Вот мы и пришли.
Старый дом сталинской эпохи стоял параллельно проспекту Ленина, главной артерии города. Вход в парадную был сделан со двора. Около подъезда никого не было по счастливой случайности. Дима протянул портфель, помахал на прощание. Лера кивнула, бросив коротко: «До встречи».
Их потянула друг к другу та неумолимая сила первой любви, когда «бабочки в животе летают». Всё лето они встречались, и каждый раз при виде друг друга замирали их маленькие сердца… Но земное счастье не может быть долгим. Валерия в последствие задавала не раз вопрос: почему это обрушилось на них в тот момент. Когда всё так хорошо складывалось, когда даже мать Леры поняла глубину и серьёзность чувства, выросшего из простой юношеской влюбленности.
4.
Огромный зал Детско-юношеской спортивной школы был заполнен до отказа. Зрители суетливо занимали свои места. Среди них были родители, приятели, не прошедшие отборочный тур новички. В первом ряду сидели участники турнира по дзюдо памяти Масленникова.  Такой турнир проводился ежегодно и считался престижным. Вот уже спортсмены начали разминку.  Парни и девчонки работали в парах, ещё и ещё раз повторяя захваты и броски.
Лера в этот день чувствовала какое-то особое волнение. Но не как перед первым поцелуем. Это самое волнение заставляло её ёрзать на месте, грызть ногти и чувствовать пересыхание губ. Сколько соревнований с участием Димы она уже за год посмотрела! Но такое с ней было впервые. Лера сидела в десятом ряду, в центре трибуны, она лихорадочно искала глазами знакомые очертания фигуры. Вот, кажется, нашла. Он был одет в синее кимоно, завязанное  зелёным поясом. Звуки, которые производили тела, падающие на татами, почему-то пугали её.
Начался парад. Представители разных школ дзюдо городов Урала и Сибири маршировали, двигаясь стройной колонной. Были представлены судьи и рефери.  Прозвучало вступительное слово председателя Федерации дзюдо, все на трибунах встали поз звуки  гимна  России. Лера немного расслабилась. Она ругала себя за волнение. Главное - помолиться и «держать кулачок». Одна за другой выходили пары борцов лёгких весовых категорий. Лера ждала его выхода и сидела, как на иголках. Наконец, объявили: «На татами приглашаются  Гавриличек  Андрей, воспитанник спортивного клуба «Конос», город  Магнитогорск, тренер Ившин Геннадий Иванович, и Дмитрий Лебедев, спортивного клуба «Метар», город Челябинск, тренер Хабибулин Хариз Юсупович.
Спортсмены начали схватку. Первую минуту по захватам выигрывал Дима. Лера затаила дыхание и сжала кулачки. Вторая минута – удачный бросок через бедро. Его противник поднялся. Рефери дал сигнал продолжить поединок. Они какой-то промежуток времени «танцевали» напротив друг друга. Лере почудилось нечто зловещее в этом танце. Далее последовал приём со стороны Андрея, бросок был сильным и неожиданным, Дима не успел как следует сгруппироваться. В области третьего и четвёртого позвонков что-то хрустнуло. У Леры упало сердце, Срочно вызвали бригаду скорой помощи, дежурившую у входа в здание спортивного комплекса. Врачи долго пытались что-либо сделать. Лера бросилась туда, где столпился народ, кричала, плакала, но её никто близко не подпускал. Через десять минут подоспели реаниматологи. Но до больницы мальчика всё же живым не довезли. Об этом Валерия узнала на следующий день в школе. Жизнь разделилась для неё на да части – до встречи с Димой и после…Всё, что происходило с Лерой после ухода любимого человека, напоминало бег по пересеченной местности, из последних сил, на последнем дыхании. Лишь для того, чтобы забыться.