Театр абсурда жил без декораций. Атос

           (предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
                «Остался в медальоне женский локон...»
                http://www.stihi.ru/2018/08/22/7243)

…Граф видел катастрофу мировую
в потере дамы:    – …Мне почти жена!
  Я склонен верить: женщина жива!
  Глаза закрою – вижу, как живую.
  Сдержал свой самосуд едва-едва,
  но дурней изведу напропалую!
  Да и моя нужна ль мне голова,
  хотя я говорю не про больную!
  Меня понять    кретины    норовят,
   а я – дурак не круглый. Угловат…

Театр абсурда жил без декораций…
– …Лягушкам далеко в воде до граций,
  а дурням – до солдат! Всяк дурковат
   и каждый из сапёров виноват! –

Атос отдался гневу без градаций,
но то, чтоб до безумства – это миф.
Не рвался граф, кляня сапёров, драться,
но Жюль пред ним недолго был ретив.
Бессмысленность попыток оправдаться,
наверное бы, понял лишь Сизиф.

Смертельно Жюль испуган был, но жив
и мялся, словно пойманный убийца:
– …Я малость приотстал.                – Каков мотив?!
  Зачем так далеко уйти в отрыв
  позволил от    себя    ты ей, тупица?!
  Мог рядом за    спиной    бы притулиться!
  Труслив, нерасторопен и соплив,
   как встал ты в авангарде вереницы?! –
Атос шипел, к сапёру подступив. –
  Посмел в задаче нашей усомниться?!
  Наш берег недалёк! Мы у границы!
  Ужель ты ноешь, свой    досуг    убив?
  За тёплым морем ты б катился в Ниццу!
  Теперь тут мёрзни, всё усугубив…
  Идём мы дальше или ждём зарницу?!
  Тропа узка, а вбок уйдёшь – обрыв…
  Там     Смерть,    а не русалка-озорница!
   Спасёт нас пеший ход, а не заплыв, –
сумбурно продолжал Атос браниться,
и в голосе его звучал надрыв. –

  Но кто же нам заменит проводницу,
  которую из рук ты… как синицу?..
  Мадам не приучали к холодам.
  Увы, мы предпочли её плотам…

  На путь нам дали ночь, а не седмицу…
  Торопимся на твёрдую землицу.
  Ты вешку    видишь?                – Вешка не платан.
  Не  вижу,  сударь. Я не шарлатан.

  Не видел я в руках своих синицу…
  Нет-нет, в моих словах не балаган.
  Во тьме я, коль крестом мне осениться,
  читаю по губам, но… по слогам.
  В развитии мне есть к чему стремиться.
   Я ваш с ней тет-а-тет прочёл по лицам.
– В сапёрные вникай     ремёсла,    хам!
  И бди, чтоб     лихоманка     по пятам
  не шла – залечат насмерть по больницам!

  Как минимум, тебе б  дать по мордам!
  Сдержусь, хотя терпение на грани.
  Ты был неподалёку от мадам
  и крайним стал свидетелем всей драмы.
  Я очень бы хотел, чтоб отмотал
  ты срок в тюрьме за не спасенье дамы.
  Но я прагматик. Вот тебе мой дар:
  слега моя – надёжный инвентарь.

  Ты здесь сгодишься нам живым иль дохлым.
  И как бы мы таких избегли харь!
  Я просто бы    мечтал,   чтоб срок был долгим,
  но ты во искупление греха –
  да хоть из чувства воинского долга –
  возглавь    нас. Вот тебе моя слега.
  Вперёд же! За тобой народу столько,
   что мой приказ не выглядит жестоко…
                *                *                *
Принц де Субиз иронии внимал,
но с долей раздражительности, спеси:
– …Мне, де Бриенн, не нравится финал,
  но ваша желчность ярче прочих версий.

– …Тут силы отказали звонарю,
  и он не отзвонил по англичанам…
– Я что-то, де Бриенн, не узнаю
  совсем     вас! Вы в упадке чрезвычайном.

– Сейчас на полем битвы лёгкий бриз,
  но в ночь преподнесли враги сюрприз,
  которого не ждали, ну     никак     мы.
  Шиш нам, а не победа!                – Вы бестактны, –

одёрнул паникёра де Субиз. –
  Призывами на рейд не подступись
  к вам, верно, от того, что вы в испуге.
  Вы что-то, де Бриенн, совсем не в духе.
  А с психикой и вовсе не в ладах.
  Уж лучше б вы витали в облаках.
– Жене рожать, но нету повитухи:
  погибли или    вымерли    старухи
  от голода.                – То  временный  напряг.
– А     флот     английский, битый в пух и прах?!
  Не слышали? Я слышал. Я стоухий.
  Флот Ришелье летает просто мухой!
  Британцы    измельчали    на морях:
  бродяги, получившие сталь в брюхо,
  не вынеся в рядах своих прорухи,

  пасуют, не выдерживая драк.
  От беглых не видать нам и краюхи.
  Где их припасы? Что-то сводит в брюхе.
  И как, на этот глядя кавардак,

  нам без элементарных выжить благ?!
  В  могилах  Ла-Рошель и вся в разрухе…
– Но крепость предпочла бы лечь во прах,
  отвергнув пред прелатом образ шлюхи.

– Оставшихся в живых бьют голод, страх.
  Смерть царствует на фоне передряг…
– Прогнозы иль панические слухи
  могли бы вы озвучивать от скуки,
  служа у кардинала в холуях!
– Я –  Богу  раб. Не под молитвы звуки,
  а в каждый Божий миг. Бог – голос в ухе.
  Пред   ним   я – а мечты я тку из мУки –
  в заветных мыслях, кои холю, наг.

– В эмоциях я ваших, как в слюнях.
Довольны ролью мелочного злюки?
Даю  карт-бланш  вам. Даже волю в снах.
В ночь рейда с вами будем мы в разлуке,

но чтоб не взвыл я  так:  «Ах, неслух! Ах,
отступник де Бриенн, отродье суки!
Раскис у Ришелье на каплунах.
Проникся    пацифизмом    на досуге.

И чей же у него там образ в ухе?
В мозгах не ратный подвиг, а блудняк,
когда враг был почти в его руках»!
Вам акция важней для показухи?

  Весь в мыслях вы о  дамах  в пору драк. 
– …Мы рохли, а враги – башибузуки.
  Что ждёт нас, коль совсем опустим руки?
  Плохой финал иль   вовсе   делу крах?
 
– Вы  кто  мне? Полудруг иль полувраг?
Пора бы отыграться вам в финале
за всё про всё, мой друг, на кардинале.
Озвучивать при всех не надо врак

о слабости союзников. Оставьте!
Ещё мы не на    финише.    На старте!
Но    грыжей,    правда, спрятанной в броне,
засел де Ришелье у нас в стране,

убогих возглавляя моралистов,
навеки нам оставив роль статистов!
Пообещайте, мой хороший, мне
покончить навсегда с де Ришелье.

– В такой момент нож в спину роялистам?!
– В грудь Ришелье. Он слишком стал говнистым.
Никто ему давно уже не рад
и с ним поладит лишь дегенерат.
– При нём стал Жозеф тенью, синхронистом.
– Своим лишь подпевалам и хористам
угоден кардинал и генерал.
Чтоб он свои порядки не внедрял

и нашим не завидовал харизмам,
ему б я    лично    задницу надрал,
не будь я сам вождём, а будь я рыжим.
– Но это зло! Не    это    нужно для
любых переговоров нам с Парижем!
– Я вас, дружище, в    звании    повышу
за смерть вождя католиков. Он – тля!
Он  –   яд    для нас! Смертельная петля!

Сержусь, но мне язык Эзопа ближе.
Один наш ураган бьёт их ветрА.
Наш курс по отношению к Парижу:
мы лечим либо насморк, либо грыжу!
Разделайтесь с прелатом до утра.
– Да, коль его от    свиты    отчекрыжу.
– СпалИте резиденцию дотла
с ним вместе. Это наш ответ Парижу.

Нет зла, а есть отсутствие добра.
А к нам я в Ришелье добра не вижу.
Сказал о    нас:   все    соки,    мол, повыжму,
Субиза жечь  –   сам   встану у столба…
Нас голодом и пушками долбя
и чествуя на    беженцев    облавы,
стреляя нас налево и направо,
оплёвывая    веру    нашу, быт,
зарвался  кардинал! Мерзавца, право,

разжалобит скорее тощий бритт,
чем наша вся голодная орава.
Досье на всех прелатский сейф забит.
Нас знает он в лицо, судите здраво.

Сняв с де Бутвиля голову кудряву,
имея горы трупов позади,
ужели кардинал    нас    пощадит,
коль Ла-Рошель отдастся на расправу?!

На чём бы гнусь прелата ни росла,
какую б он ни нёс в себе отраву,
не вижу в нём ни зайца, ни осла.
Зачистит   нас. О милостях мыслЯ,
внесённая в гуманную оправу,
придёт, как говорится, опосля,

а нами к той минуте почём зря
палач украсит гроздями дубраву.
Мне всё равно: дуб или же сосна…
Но выдержит ли шея эту травму?

              (продолжение в http://www.stihi.ru/2018/08/30/6944)