И как долго отмечались?

– И как долго отмечались, Яша?
– До пятого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года.
– Яша, а как ты на фонт-то попал, вроде репрессированных не брали? – пропустив по стакану, рассказ свой продолжил дядя:
– Мы не репрессированные были, а нас и наших уже народившихся в Подгорном считали "врагами народа" только за то, что мы настоящие крестьяне были, кто сызмальства приучен к сельской работе.
– А как насчёт учёбы обстояло дело-то у вас там?
– Учили ребятишек в основном законам Божьим по Библии, которую умудрилась прихватить Матрёна, соседка наша. Школу даже построили и церковь возвели, купол соорудили из плашечек лиственницы, вместо мела пользовались белой глиной, которую собирали по ручьям. Вместе с почтой к нам приехали учителя. В общем, соввласть полностью завладела нашим поселением. Церковь тут же закрыли, устроили в ней конюшню колхозную. Мою кузницу, что я создал, тоже экспроприировали в пользу колхоза, председатель колхоза на свой страх и риск разрешил в ней работать на нужды артели.
– Яша, а на фронт-то как тебя взяли?
– Приехал сам уполномоченный НКВД по области и зачитал постановление суда о снятии с нас судимости, и в декабре тысяча девятьсот сорок первого года по мобилизации нас погрузили на ту же мелководную баржу, на которой привозили на место "высадки", в Томске получили обмундирование, прошли, как теперь говорят, курс молодого бойца, постреляли из ППШа по мишеням, погрузили на поезд, останавливался только на крупных станциях, прибыли пятого октября и прямо с эшелона вступили в бой, молодые, – Яков сделал паузу и продолжил: "Не зря забивала головы юношам соввласть. Память им марксизм напрочь отшиб, что великий Ленин говорил неоднократно, надо Мировую войну превратить в Гражданскую, расстреливать в день по тысяче священнослужителей. Это он отправил пароход с философами за пределы РСФСР. А зачем быдлу философы, да и поэтов расстреляли не меньше. О крестьянах надо бы не забывать, которых половину по тюрьмам, лагерям расселили, а наиболее знающих в сельхоз-работах расстреляли. А нас изуверы вот в тайге на "высадке" на верную погибель оставили, но мы выжили. Остальных превратили в колхозных рабов, лишив паспортов и свободы передвижения. Что касается ВОВ. Накануне обнимался с единомышленником фюрером вождь. У которых была одна и та же цель – покорение всего Мира. Так вот, молодёжь ещё в поезде друг перед другом бахвалилась, как они будут бить нацистов.
– Каких нацистов? По радио вон и в газетах писали, как доблестная Красная армия бьёт фашистов...
– В Германии никогда не было фашизма, там был нацизм – родной брат коммунизма. Джугашвили приказал называть их фашистами, и с тех пор все СМИ и авторы так называют бывших соратников по развязыванию Второй мировой. А с фашистами она воевала в тысяча девятьсот тридцать шестом году в Испании. Там их разгромили под орех, – и снова Яков перевёл дыхание, видно, что воспоминания давались ему с трудом, – меня зацепило, правда, вскользь осколком, в санбате подлечили, провалялся целый месяц. Стал умнее, не выставлялся, прижимался покрепче к земле, и каждый бугорок был надёжной защитой от пуль, а вот от осколков за кустиком не скроешься, медленно, но уверенно продвигались на запад. Второй раз зацепило уже под Берлином, пока находился в дивизионном госпитале, и война закончилась.
– Яша, шурин ты мой дорогой, семью-то, когда привезёшь, она большая у тебя? Помнится, ты с одной дочкой уезжал. Как она, теперь…
– Двадцать три года ей уже, закончила бухгалтерские курсы, работает в нашей артели бухгалтером. Вторая дочка родилась, как и твоя средняя, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, а младший сынок умудрился родиться в день рождения Христа в тридцать девятом. Хоть в сельсовете все безбожники были, но наотрез отказались в метрике ставить эту дату. Секретарша сказала: Приходите регистрироваться завтра, поэтому у него записано в графе дата рождения – "8-е января". Насчёт переезда, я, кажется, тебе уже говорил. В нашем доме расположили сельсовет.
– Поживёте, пока будем строить вам дом, у нас, хоть в тесноте, да не в обиде.
– Нет, Сергей Лукьяныч, переезжать не будем. Только заикнулся я о переезде, Веищев предупредил: "Если приедешь, я тебя, "вражина", всё равно упеку лет на десять без права переписки". Время вроде другое, даже грозятся колхозникам выдать паспорта, а эти, просидевшие всю войну под "бронью", не зубки, клыки показывают. Что-то я сестры своей не вижу.
– Фина умерла в сорок втором году в конце июня, – опустив голову, тихо произнёс отец.