девичья фамилия

     Девичья фамилия – автобиографический роман. Его повествование - другими словами рождение, складывалось из противоречий и недомолвок, тайны и обмана, беспокойства и отчаяния, умиротворения и святости. Я подписал книгу Александр Бышег и это на мой взгляд, как то, оправдано. Я не взял фамилию отца – Быков, отца который  не жил с нами, хотя, со слов матери,  и желал этого, не взял фамилию деда по материнской линии – Шепелин, хотя прожил с нею многие годы, а выбрал псевдоним – БЫШЕГ, который сложился из начала двух фамилий и отчества – Гаврилович.
  Мы, воспитанные советской властью, находясь под гнётом коммунистической идеологии, не могли, да и теперь слово бог произносим с трудом. Однако, взявшись за великую, по моим понятиям работу, я прошу – боже, помоги мне! Не знаю, будет ли кому то интересно моё творчество, хотя, по большому счёту, хотелось бы на это надеяться, однако для нашей семьи, близких и дальних родственников, наверное, моя работа будет оценена по достоинству. Хотя, слово оценка, в данном случае, не совсем уместна, и всё равно, и самое главное – это наша память, а она,  бесценна. Потому, если  я имею возможность, по своему, может быть не последовательно, коряво, но, по моим понятиям допустимо точно,  рассказать о жизни, вернее, некоторых эпизодах близких мне людей, я с удовольствием это делаю. Думаю, что мой житейский опыт, образование, характер, окружение, внутреннее состояние и огромное желание, будут способствовать мне.
 
                ДЕВИЧЬЯ  ФАМИЛИЯ .    
     Повозка  двигалась очень  медленно.  А  может,  мальчишке  казалось,  что  едут  они еле – еле, и   встреча  с  дедушкой,  которого  парнишка  не  разу  в  жизни  не  видел,  откладывалась  ещё  на неопределённое  время.  Частенько,  бык,  тянувший  подводу  с  пожитками,  останавливался совсем. Он, тяжело  дыша, долго - долго  задней  ногой  чесал  голову,  потом,  без понуканий,  двигался  дальше. И так уже не первый день.   
     За  последние  несколько  лет,  эта  семья  уже  в  третий  раз,  не по своей  воле,  меняла  место  жительства.  Видимо  в  совхозах,  как  государственных  сельскохозяйственных  предприятиях,  не  очень  то считались  с  мнением  рабочих  и посылали  их  туда,  где  на  взгляд  начальства,  важнее.  Зато  в  таких  деревнях  два  раза  в  месяц  давали  зарплату,  обеспечивали  ежегодными  отпусками, и каждый  совершеннолетний  гражданин  имел  паспорт.  Колхозники  же,  таких  прав  не  имели,  они, вообще,  практически  были  закрепощены новой властью - куда  им,  без  документов.
 - Всё,  отдыхаем, - скомандовал  Петр, - попоить,  да  покормить  нашего  работника  надо, - он  кивнул  на  огромного,  без  рогового  буйвола, -  да, и самим,  отдохнуть  не  мешает,  встали  сегодня  ни  свет,  ни  заря,  а  хода  до  места,  ещё,  дня,  три  будет.  Он  поправил  лежавшие  в  фургоне пожитки - хотя,  чего там, рубаха  с  перемывахой,    вилы  с  лопаткой,  да  коромысло с вёдрами,  однако,  и  это  добро,  из  земли  не выпнешь, распряг  фургон  и  погнал  быка  на  водопой, - потом,  остановившись, поискав кого то глазами,  крикнул, - Ленька,  сходи  в  лес,  хвороста  насобирай,  потом костёр  разведём,  печёнок  испекём  и  чай  сделаем. 
  Варвара,  была  сама  не  своя.  Толи  дорога,  сказалась  как - то,  толи  ещё  что,  но  ей  нестерпимо  хотелось  прилечь.  А  как  же,  шестой  месяц  на  сносях,  не  всякий  такую  дорогу  одолеет.  Правда,  раньше,  будучи  беременной,    она  и  не  такую  работу  выполняла,  но  то  раньше,  было  время,  она  одна  троих  ребятишек  поднимала,  а  теперь,  подико,  мужняя,  баба.  Варя  не  торопливо,  вслед  за  хозяином,  тоже  пошла  к  речке, -  посижу тут,  отдохну  Петя, - тихо  проговорила  занятому  своим  делом  мужу,- залегтелась  как  то, - потом,  уже  из  далека,  крикнула, -  не  зови,  сама  приду.   Медленное  течение  воды  располагало  к  неспешным  раздумьям.  Варвара  легла  в  тенёчек,  и,  сразу,  будто  провалилась .   Нет,  не  уснула,  а  словно,  утонула  в  прошлом.
 Все  детские  воспоминания  у  Вари Шепелиной,  почему - то  всегда,  начинались  с  мельницы,  на  которой  она  побывала  ещё  в очень  раннем  возрасте.  Девочка  тогда  была  просто    напугана  движением  каких - то  не понятных,  загадочных,  страшных  механизмов,  белых,  белых  рукавов,  громыхающего  приведения,  сказочного  огромного  мельника  и  растерянного  старшего  брата,  увидевшего  испуг,  на  лице  сестрички. 
- Боюсь,  Вася,  пойдем  обратно, - без  конца  твердил ребёнок,- не  пойду  больше  на  мельницу,  где  муку  делают,  а  из  неё  хлеб  стряпают, не  пойду  больше,  страшно  здесь.
   Потом,  в  её  сознании,  возник  большой  коровник,  где  у  неё,  восьмилетней,  были  свои  бурёнки,  с  которыми  она  должна  была  управляться – поить,  кормить и  даже  доить.  Глядя  на  ёё  распухшие  ручонки,  родственники  сокрушались: « как  старушка,  не  поиграть  ей,  не  побегать,  не  в  гости  сходить,  совсем  замордовал  её  родитель  окаянный – всё за  богатством  гонится,  всю  семью  в  батраках  держит,  репенёнок,  окаянный».  Кстати,  репьи,  репенята,  как  прозвище,  появилось  в  деревне  не  так  давно,  с  той  поры,  как  большая  семья,  включая  всех  родственников,  относительно  разбогатев,  стала  строить  особняки,  поблизости  друг  от  друга.  Но  это  благополучие  давалось  невероятными  усилиями,  нечеловеческим  трудом  на  своей  вожделенной  политой  кровью  и  потом,  земле.
  Но, конечно, не из  одних испытаний волнений и тревог была соткана жизнь этой семьи. Были и счастливые, беззаботные дни. Частенько, зимними вечерами, собравшись в большой комнате, именуемой залом, они рассуждали о будущем. Оно казалось им предсказуемым, не простым, добрым, светлым и манящим. Потом речь заходила о нынешней жизни в которой каждый имел свои обязанности и строго, безропотно выполнял их. Когда в разговор вступала Серафима, средняя из сестёр, все, особенно Василий, младший из братьев, слушали рассказчицу раскрыв рот. В самом деле, умела она заворожить своими рассказами, придумывая правдоподобные небылицы. 
- Ну, ты, Сарка, даёшь, - вживаясь в образы младшей сестры. восторгался брат. В  конце концов, речь заходила о дальних и близких родственниках, доброте и невежестве, бесчестии и зле, бездомных и даже о покойниках. В конце, отягощённые услышанным, все находились в какой то неопределённости - раздумье.  Первым, из этого, неожиданного оцепенения – тревоги, недосказанности выходил Андрей: « давайте, успокоимся, хорошо что мы наших родных вспомнили, царство им небесное, нам бы так прожить, хорошо что о завтрашнем дне подумали.  Потом, улыбаясь, глядя на брата, спросил – Васька, ты, вроде про вечерки чё то поминал, не пойдёшь что ли?
- Не пойду, - раскрасневшись, вытирая лоб, ответил несостоявшийся ухажёр, - забоялся я, чё то. Успею, никуда эти вечёрки не деваются, спать лучше пойду. Андрей, совсем расслабившись, оглядев собравшихся, уже строго подитожил -  ну, ладно, пойдём спать, утро вечера мудренее.  Мать снова с удовлетворением отметила про себя – совсем взрослый, настоящий хозяин.
   
                -============
   Матрёна – мать Варвары, была  высокой,  прямой,  молчаливой  и  кроткой  женщиной.  Летом,  во  время  полевых  работ,  домой  она  возвращалась  очень  поздно,  когда  младшие  дети,  ухоженные  старшей  сестрой,  уже  давным – давно  уже  спали.  Только  Варя,  всегда  дожидалась  прихода   матери.  Она  часто  выходила  на  дорогу,  или  влезала  на  крышу  сарая  и,  из  под  руки,  смотрела  в  сторону  заката. Именно там, думала она, трудится её большая семья.   
  Являлась  Матрёна  измученной  с  выцветшими  ресницами  и  бровями,  длинном  сером  платье,  наглухо  подвязанном  платке.  Лаская  сонных  ребятишек,  она  молча  вытирала  слёзы,  беспрестанно  крестила  их,  называла  ненаглядными  и  христовыми.  В  эти минуты,  женщина  никогда   ни  на  кого  не  жаловалась,  была  отрешенной,  замкнутой   будто  свидание  с  детьми    и  тихий  плач  при  этом,  были  обязательным  ритуалом,  дань  семье  и  всевышнему.  Варя  не  понимала,  были  ли  это  слёзы  радости  или  обиды,  а  может  какой – то  боли. 
  Утром,  чуть  свет,  с  коромыслом  на  плечах,  мать  шла  назад – несла  работникам  провиант – хлеб,  молоко,  мясо  и  многое  другое,  самое  необходимое  при  тяжёлой  работе.  За  долгую  дорогу, Матрёна,  в  который  уж  раз,  думала  о  своёй  не  лёгкой  доле.  Свёкор  её  был  батраком.  Потом,  как  будто  какой  то  царский  указ  вышел,  дали  мужикам  землю,  лошадёнку  и  кое – что  из  инвентаря.  И  вся  большая  семья,  вместе  с  ними  Матрёна,  надрываясь,  гнули  спины,  чтобы  свести  концы  с  концами.  Мало  по  малу,  пришёл  в  семью  достаток,  а  потом,  далёким  эхом  в  её  сознании,  прогремела  великая  смута.  И  в  деревне - то  белые,  то  красные,  то  банда  Мишки – Чёрта.      
   К  тому  времени,  отец,  большого  семейства  Александр,  умер  и  за  хозяина  остался  старший  из  сыновей,  Матвей – её  супруг.  В  тревожное,  не  спокойное  время,  когда  власть  с  великой  лёгкостью  переходила  из  рук  в  руки,  он  вообще  исчез,  остальных  братьев  его  и  другую  родню  жизнь  разбросала  по  всему  свету.  Был  момент,  когда  может  для  острастки,  чтоб  другим  в  деревне  не  повадно  было,  группа  бездельников,  которым  при  любой  власти  трудиться  неохота,  кстати,  они  первыми  в  большевики  пошли  и  зажиточных  крестьян  грабили  а  Андрея,  старшего  сына,  на  расстрел  ставили.  Как  сейчас,  в  её  глазах,  он,  с  непокрытой  головой  прощался  со  всеми,  как  бабы  голосили,  как  она  сама,  обессилев,  сознание  теряла. Матрёна  не  понимала  и  не  могла  понять,  в  силу  своего  ограниченного  мировоззрения,  что  это  было  начало  новой  эпохи,  рождение  которой  было  мучительным  и  кровавым.  Часто  в  их  уже  большом  доме  останавливались  на  постой  чужие  люди.  Бывало,  неожиданно  начиналась  стрельба,  тогда  все  домочадцы  в  испуге  прятались  в  подполье  или  погреб,  пережидая  смуту.