Беглый профиль эпохи

1

Сквозняк отогнул занавеску — в балконном проёме
ажурные заросли порта.
Оранжевый диск,
без пыла и жара дневного лишенный объёма,
серьгою цыганской среди арматуры повис
и дальше ни с места, как будто бы время исчезло,
а хоботы кранов, застывшие в унисон,
как ржавые стрелки часов, у которых исчерпан
завод полстолетья тому...
Летаргический сон.

Уменьшим чуть-чуть панораму: голодные толпы
под вечер с авоськами ринулись в свой марафон
и всякий, пожалуй, не прочь бы иметь и винтовку
в бою за кусок ветчины и кило макарон.

Сначала вприсядку дугу описав, алкоголик
осел прямо в лужу... Печаль его всё же светла!

Шоссе.
Колесом самосвала раздавленный голубь.
Порывистый ветер топорщит изнанку крыла...


2

Спички подорожали в сто тридцать четыре раза.
Кошелёк — даже туго набитый! —
            гораздо дороже его содержимого.
В окне троллейбуса город
            и не пытается вылезти из грязи,
поэтому цветущая жимолость
смахивает на дерзкого еретика...
Осторожная поступь
с трудом выздоравливающей весны.
В подземном переходе
            нищий ветеран Великой войны
ловит растопыренными пальцами
            тёплый апрельский воздух.

На экране теледива в обнимку с политиком и букетом.
Достигший власти неистовый обличитель
            тотчас становится оптимистом.
Любезно осведомившись около туалета,
сколько стоит поссать,
            бомж за углом исчезает аллюром быстрым.

Бродячий пёс утоляет жажду из морщинистой лужи.
Кое-как выбравшись из-под обломков империи,
с удивлением обнаруживаем,
что плетёмся в хвосте с таким видом,
            будто мы первые!

На афише гвоздём нацарапано:
            «Меняю свободу на бутерброд!»
Чуть ниже ехидное: «Дай лизну!»
Старушка в обтёрханной кацавейке драповой
читает, слегка шевеля губами, и сглатывает слюну...

БТР патрулирует захмелевший от свободы город,
 жизнь любого с недавних пор —
со стиснутыми зубами,
кислой ли миной, или слезою в горле, —
похожа на выстрел в упор!


3

Время года — распад. Очевидно, канун мартобря...
Солнце светит иначе и, кажется, реже заходит,
и никак не проспится сосед мой по прозвищу «Бля» —
чтоб закусывать, бля, якобинствует, бля, о свободе!

Ежедневные митинги. Холод какой-то внутри.
И оратор не в силах согреть темпераментной речью,
от которой прикуривать можно... А возле витрин
локти милых сограждан куда ощутимей, чем плечи!

Время, видимо, камни сбирать, запечатав уста.
Снегопады проулки и площади держат в осаде.
О, столица Опущенных Рук, предлагаю с листа
опус Листа сыграть на сосульках твоих! Шутки ради.

Меж сугробов ночуют авто. Без огней этажи,
где в обнимку пока ещё дети, тряпичные звери,
и ваш голос звучит как пароль — без подвоха и лжи! —
на вопрос настороженный «кто?» из-за запертой двери.

Чьи заложники мы? И прогнозы ни к чёрту... Туман
еле видимым делает красный фонарь телебашни.
Обнимите покрепче детей — время сходит с ума:
может, завтра с утра
друг на друга пойдем в рукопашный...