129-134. Николай Гумилёв

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . с. 129 – 134

НИКОЛАЙ  ГУМИЛЕВ
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
1886, Кронштадт – 1921, Бернгардовка под Петроградом

Поэт,  легенда  о  жизни  которого во многом была реальностью и сыграла не меньшую роль в его славе,
чем  сами  стихи.  Сын  военно-морского  инженера,  он  был  воспитан   в   царскосельском   лицее   под
классицистическим крылом Иннокентия Анненского.  Изучал философию в Петербургском  университе-
те и в Париже с 1907 по 1914-й.  Первый муж Анны Ахматовой.  Путешествовал  по  Африке, Ближнему
Востоку, Италии.  Добровольцем пошел на Первую мировую войну,  служил в Русском экспедиционном
корпусе  в  Париже.   Вернувшись  в  1918  году  в  Россию,  вместе  с  Горьким   возглавил   издательство
«Всемирная литература»,  стал  председателем  Всероссийского союза поэтов после Блока. По известной
Блоковской  метафоре  романтическая  поэзия  Гумилева  была похожа на пылинку дальних стран, чудом
сохранившуюся  на  перочинном   карманном  ноже.   На   молодых   фотографиях  заметна  надменность
заносчивого,  скрывающего  свою неуверенность подростка, старающегося выглядеть старше и опытней,
чем  на  самом  деле.  Такие  мальчики  прикасаются  к  глобусу  так  же чувственно, как к телу любимой
женщины.  Психология  вечного  пятнадцатилетнего  капитана.   Купер, Майи Рид, Стивенсон, Киилннг,
Рембо,   Ницше  и  восточная  философия  –  вот  что  было  ингридиентами   гумилевского   романтизма.
Подчеркнуто  мужская  поэзия.  Гумилеву  по-детски  нравилось что-то возглавлять. Гумилев возглавил
движение   акмеистов,    противопоставив     четкость,    ясность,     конкретность     символизму,    ставя-
щему  своей  задачей  профессионально  сработанную  смутность.  Однако он, как и символисты, иногда
поскальзывался  на  излишней  приподнятости,   красивости.  У   Гумилева   средних стихов  нет  –  либо
очень плохие, либо шедевры.
Гумилев, предсказавший свою смерть в стихотворении «Рабочий»,  был  расстрелян  за  участие в контр-
революционном  заговоре.  Говорят,  что  перед расстрелом он запел  «Боже, царя храни»,  хотя  никогда
не был монархистом.  (По свидетельству отца Александра Туринцева,  однажды Гумилев остался сидеть
и выплеснул шампанское через плечо, когда все вокруг верноподданно  вскочили при тосте за  Государя
Императора.)  Гумилев  вел  себя  со  своими  палачами  как  истинный заговорщик,– гордо,  презритель-
но. Впоследствии  оказалось,  что  ни  в  каком  заговоре  он  на  самом  деле  не участвовал.  Как можно
судить  по воспоминаниям Одоевцевой, его,  видимо, подвела склонность к разговорчивой  таинственно-
сти, которой он но-мальчишескн щеголял.  После антологии Ежова и Шамурнна (1925)  книги  Гумилева
долго  не  переиздавали,  однако  их  можно  было  найти  в  букинистических  магазинах  и  в  самиздате.
Редактор  «Огонька»  Коротич  рассказывал мне,  как он был потрясен, когда партийный крутой идеолог
Егор Лигачев  в  своем цэковском  кабинете  с  гордостью показал ему сафьяновый томик самиздатовско-
го  Гумилева.  Лишь  при  Горбачеве  состоялся  пересмотр  «дела Гумилева»  и  с  него  было полностью
снято   обвинение   в   контрреволюционном   заговоре,   что   воскресило   его   поэзию   теперь  уже  для
широкого читателя, но не могло воскресить автора.

'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(1)
. . . . . . ШЕСТОЕ ЧУВСТВО
.
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
.
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем;
.
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;
.
Так век за веком – скоро ли, Господь? –
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
. . . .
1921
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(2)
. . . . . . СЛОВО
.
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это – Бог.
.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
. . . .
1921
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(3)
. . . . . . ПАМЯТЬ
.
Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
.
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
.
Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.
.
Дерево да рыжая собака –
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.
.
И второй... Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь – его подруга,
Коврик под его ногами – мир.
.
Он совсем не нравится мне, это
Он хотел стать богом и царем,
Он повесил вывеску поэта
Над дверьми в мой молчаливый дом.
.
Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.
.
Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.
.
Память, ты слабее год от году,
Тот ли это или кто другой
Променял веселую свободу
На священный долгожданный бой.
.
Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую грудь.
.
Я – угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.
.
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.
.
И тогда повеет ветер странный –
И прольется с неба страшный свет,
Это Млечный Путь расцвел нежданно
Садом ослепительных планет.
.
Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо; но все пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.
.
Крикну я... но разве кто поможет,
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(4)
. . . . . . СЛОНЕНОК
.
Моя любовь к тебе сейчас – слоненок,
Родившийся в Берлине иль Париже
И топающий ватными ступнями
По комнатам хозяина зверинца.
.
Не предлагай ему французских булок,
Не предлагай ему кочней капустных –
Он может съесть лишь дольку мандарина,
Кусочек сахару или конфету.
.
Не плачь, о нежная, что в тесной клетке
Он сделается посмеяньем черни,
Чтоб в нос ему пускали дым сигары
Приказчики под хохот мидинеток.
.
Не думай, милая, что день настанет,
Когда, взбесившись, разорвет он цепи
И побежит по улицам, и будет,
Как автобус, давить людей вопящих.
.
Нет, пусть тебе приснится он под утро
В парче и меди, в страусовых перьях,
Как тот, Великолепный, что когда-то
Нес к трепетному Риму Ганнибала.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(5)
. . . . . . * * *
.
Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою,
В этом мире сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю.
.
Часто больно мне и трудно мне,
Только даже боль моя какая-то,
Не ездок на огненном коне,
А томленье и пустая маята.
.
Ничего я в жизни не пойму,
Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится,
Было хуже Богу моему
И больнее было Богородице».
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(6)
. . . . . . ОСНОВАТЕЛИ
.
Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: «Здесь будет город».
«Город как солнце»,– ответил Рем.
.
Ромул сказал: «Волей созвездий
Мы обрели наш древний почет».
Рем отвечал: «Что было прежде,
Надо забыть, глянем вперед».
.
«Здесь будет цирк,– промолвил Ромул,–
Здесь будет дом наш, открытый всем».
«Но нужно поставить ближе к дому
Могильные склепы»,– ответил Рем.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(7)
. . . . . . У КАМИНА
.
Наплывала тень... Догорал камин,
Руки на груди, он стоял один,
.
Неподвижный взор устремляя вдаль,
Горько говоря про свою печаль:
.
«Я пробрался в глубь неизвестных стран,
Восемьдесят дней шел мой караван;
.
Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города,
.
И не раз из них в тишине ночной
В лагерь долетал непонятный вой.
.
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.
.
Но трусливых душ не было меж нас,
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
.
Древний я отрыл храм из-под песка,
Именем моим названа река.
.
И в стране озер пять больших племен
Слушались меня, чтили мой закон.
.
Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна;
.
Я узнал, узнал, что такое страх,
Погребенный здесь, в четырех стенах;
.
Даже блеск ружья, даже плеск волны
Эту цепь порвать ныне не вольны...»
.
И, тая в глазах злое торжество,
Женщина в углу слушала его.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(8)
. . . . . . Я  И  ВЫ
.
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
.
Не по залам и по салонам
Темным платьям и пиджакам –
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
.
Я люблю – как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
.
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь,
И блудница крикнут: «Вставай!»
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(9)
. . . . . . ЗАРАЗА
.
Приближается к Каиру судно
С длинными знаменами Пророка.
По матросам угадать нетрудно,
Что они с востока.
.
Капитан кричит и суетится,
Слышен голос, гортанный и резкий,
Меж снастей видны смуглые лица
И мелькают красные фески.
.
На пристани толпятся дети,
Забавны их тонкие тельца,
Они сошлись еще на рассвете
Посмотреть, где станут пришельцы.
.
Аисты сидят на крыше
И вытягивают шеи.
Они всех выше,
И им виднее.
.
Аисты – воздушные маги.
Им многое тайное понятно:
Почему у одного бродяги
На щеках багровые пятна.
.
Аисты кричат над домами,
Но никто не слышит их рассказа,
Что вместе с духами и шелками
Пробирается в город зараза.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(10)
. . . . . . ЖИРАФ
.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий  полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(11)
. . . . . . ПОТОМКИ  КАИНА
.
Он не солгал нам, дух печально-строгий.
Принявший имя утренней звезды,
Когда сказал: «Не бойтесь вышней мзды,
Вкусите плод, и будете, как боги».
.
Для юношей открылись все дороги,
Для старцев – все запретные труды,
Для девушек – янтарные плоды
И белые, как снег, единороги.
.
Но почему мы клонимся без сил,
Нам кажется, что кто-то нас забыл,
Нам ясен ужас древнего соблазна,
.
Когда случайно чья-нибудь рука
Две жердочки, две травки, два древка
Соединит на миг крестообразно?
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(12)
. . . . . . * * *
.
У меня не живут цветы,
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день-другой и завянут,
У меня не живут цветы.
.
Да и птицы здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А наутро – комочек из пуха...
Даже птицы здесь не живут.
.
Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.
.
Мне продавший их букинист,
Помню, был горбатым, и нищим...
...Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(13)
. . . . . . ХОККУ
.
Вот девушка с газельими глазами
Выходит замуж за американца,
Зачем Колумб Америку открыл?
. . . .
1917
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(14)
. . . . . . РАБОЧИЙ
.
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
.
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(15)
. . . . . . ЗАБЛУДИВШИЙСЯ  ТРАМВАЙ
.
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,–
Передо мною летел трамвай.
.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен...
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
.
Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы проскочили по трем мостам.
.
И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик,– конечно, тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.
.
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
.
Вывеска... Кровью налитые буквы
Гласят: «Зеленная»,– и знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.
.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон...
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
.
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла?
.
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться императрице
И не увиделся вновь с тобой.
.
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
.
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравье
Машеньки и панихиду по мне.
.
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить...
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(16)
. . . . . . КАПИТАНЫ
               (отрывок)
.
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
.
Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
.
Чья не пылью затерянных хартий –
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
.
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
.
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(17)
. . . . . . ИНДЮК
.
На утре памяти неверной
Я вспоминаю пестрый луг,
Где царствовал высокомерный,
Мной обожаемый индюк.
.
Была в нем злоба и свобода,
Был клюв его как пламя ал,
И за мои четыре года
Меня он остро презирал.
.
Ни шоколад, ни карамели,
Ни ананасная вода
Меня утешить не умели
В сознаньи моего стыда.
.
И вновь пришла беда большая,
И стыд, и горе детских лет:
Ты, обожаемая, злая,
Мне гордо отвечаешь: «Нет!»
.
Но все проходит в жизни зыбкой –
Пройдет любовь, пройдет тоска,
И вспомню я тебя с улыбкой,
Как вспоминаю индюка.
. . . .
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
дополнительно:
                Николай Степанович Гумилёв
                родился  – 3 [15] апреля 1886, Кронштадт
                умер        – 26 августа 1921, под Петроградом
                прожил   – 35 лет
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . З Н А Й « Н А Ш И Х » ! . . . . . . . . . . . . . . . . .  http://www.stihi.ru/avtor/mc00001
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сергей Мигаль Екб . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  http://www.stihi.ru/avtor/mc001
'