Сон

Сон бирюзовый пришёл ночью ко мне
будто бы мир затянулся в петлю,
и пишет из последних мглой на стене
прошлое, которое не люблю.
По нервным буквам зайцем прыгает луч
холодного Солнца иль тусклых звёзд,
впаянных в небо за занавеской туч,
где кто-то злой прячется в полный рост.
А мрачный текст пробивает собой мысль
о трёх причинах явиться и пасть,
меняя бездну на суетную высь,
где можно легко и смешно пропасть.
При жизни!..
При жизни делался венец
для между снов отсечённых голов.
Пусть не был ловцом, но теперь я - ловец!
Ловец сказанных без раздумий слов.
И, кажется, горы встают здесь вокруг,
чтоб то ли бессмысленно защищать,
то ли избавиться от людских потуг,
как бог избавляется от прыща.
Время закатано в рулон тишины,
и торгуется со скидкой на вес
с лотков потерянной в феврале весны,
чьи поиски проспонсировал бес.
Кто-то нашёл, но до меня не донёс,
и объявленье висит на столбе
рядом с пророчествами о тоннах слёз
по так глупо выдохнутой судьбе.
А ещё толпы бредущих в никуда
снуют муравьями в майском бору,
стараясь поместить невнятное «да»
в не ясно кем начатую игру.
И вдруг к стене кошкой подходит она -
чья-то потеря из мифов о снах.
Лица нет, но есть голова и спина,
впитавшие в себя весь земной страх.
Пытается проникнуть в мою строку,
ногтями на штукатурку нажав -
тетка в жёстком средневозрастном соку,
пожирающая жизни с ножа.
На ласку расчитывать с такой нельзя...
Разве - на чуть шепотной матерок,
в котором звуки будущего скользят,
давая настоящему урок.
Чего захотела?
Зачем она здесь?
Не знаю.
Не знаю, но тщусь узнать
этот секрет.
Может, пускай и не весь,
а так, процентов на четыре-пять.
Мне хватит для понимания сути
того, что в принципе происходит
в этой приснившейся мне сейчас мути,
тонущей в сознания восходе.
Я - не оценщик, не кутюрье, не вор.
Я - всего лишь кэшбэк за суету,
поглотившую собой серый простор,
этой жизни, взрастившей не ту ту.
И тёток придуманных бояться мне
ну никак, согласись, не годится.
Они ещё не умирали во сне,
а я там уже успел родиться.
И я ведь знаю, что пока не умру,
пускай и меняясь на раз лицом,
когда носят лифчики, как кобуру,
а в носу - серебряное кольцо.
Вот так вот подумав, и мир осознав,
я вдруг выдохнул дым отражений
на куски завета из десяти глав -
последнего воображения.
И, звонко чихнув, проснулся под утро,
выплеснувшись на улицы дождём.
Душа, сердце, дух - это точно мудро,
хотя бы потому, что жило в Нём
до того, как ночной сон бирюзовый
пришёл ко мне, пробуя напугать
написанным кем-то на камне словом,
в котором реальность нужно узнать.