По плечики

Пасечник дядя Толя встретил меня приветливо.
- О, кого я вижу, - затрубил низким грудным голосом, едва я успела выйти из машины. - Я как-то вспоминал тебя, думаю, совсем старика забыла, или, может, мед разлюбила, - и глаз не кажет.  Рад тебе, скрывать не стану. Угощу от души, медок у меня нынче знатный.
Дядя Толя небрежно откинул крышку фляги. Я заглянула внутрь и обомлела. Такое великолепие трудно представить: янтарный мед, прозрачный, как слеза, обнажил дно сорокалитровой посудины. 
- Почти полная, - еле выдохнула я,  парализованная от восторга.
- По плечики, - со знанием дела поправил дядя Толя. – Положено так.
Выяснять, кем и что положено,   не стала. Стояла, смотрела, как пасечник щедро черпает из фляги мед деревянной плошкой, как тот  тянется и на солнце вроде искрится, вдыхала пьянящий аромат и счастливо улыбалась.
Мы пили час с медом и с черным хлебом. Дядя Толя про мед знал все и про то, как он отлично сочетается с,  казалось бы,  не сочетаемыми продуктами.
- С черным хлебом – это что, - говорил он. – Жалко огурцов у меня здесь нет. А то б я тебя такой вкусняхой накормил, за уши не оттянешь. Огурцы с медом поди и не ела ни разу?
- А так можно?
- Нужно! Обязательно попробуй, тебе понравится.
Дядя Толя из скамеечных философов. Он любит  размышлять о жизни. Говорит разумные вещи и всегда удивляется, если вдруг сказанное  для него же и становится откровением. У него глаза в такие моменты загораются, как звезды, и он весь сразу приосанится, и вроде даже помолодеет.
- Я тебе нынче про плечики говорил, - обронил он будто невзначай. – Плечики – это край. Меньше – недостает. Больше – переизбыток. А для человека и то, и другое – дурное.
- Долить можно, или отчерпнуть, - ответила лениво.
- Я не про мед сейчас. А про порядок вещей. А мед здесь для примеру. Налей я медку ниже плечиков, - пустовата фляга. Налей – выше, расплескается. И так и эдак – худо.  А вот по плечики – самый раз. Так же и с человеком. По плечики всего в нем должно быть.
- Интересная  у вас философия, дядь Толь, - отвечаю ему. – Ну, а скажем, если в человеке таланта выше плечиков, разве это плохо?
- Плохо. Расплескается, растеряет, а потом до плечиков добирать другим будет. Тут уж кто чем, но мало кто хорошим. Дрянью всякой.
Мы еще договорили с пасечником, я засобиралась  в дорогу. Он торжественно вручил мне баночку меда по плечики.
Про плечики я помнила ровно до дня, когда закончился в банке мед.
…Не успела сбросить с себя куртку, как раздался телефонный звонок.
На том конце истошно орала женщина про произвол, самодурство, халатность и коррупцию. Орала заразительно. Мне стало интересно. Я предложила ей представиться, сказать, где она находится и подождать моего визита к ней. На удивление она стразу успокоилась, назвала себя и свой адрес.
Сделала звонок участковому, уточнила, действительно ли живет по указанному адресу такая женщина. Он подтвердил. Спросила, как она вообще. Он сказал, что сама все узнаешь. Этим словам не придала особого значения, решив, что так предупредил о склочности тетки.
Дверь была открыта. Я вошла и первое, что мне бросилось в глаза, - эта фляга с обрезанным горлышком, наполненная окурками по плечики. Едва зародившаяся надежда убраться, пока никто не заметил моего присутствия, в перекос устоявшемуся утверждению, умерла первой.
Передо мной появилась женщина с распухшим лицом, всклоченными волосами и в линялом халате.
- Наталья? – спросил я.
- Я это, – ответила женщина. Бесцеремонно схватила за руку и повела в дом.
Все понятно стало с первого взгляда. Наталья была глубоко больным человеком. В периоды обострения ей мерещились везде и всюду враги, себя она видела единственной хранительницей устоев честной жизни во всей вселенной. Грустно. И страшно.
Через минуту она рыдала у меня на груди, всхлипывала, пыталась что-то объяснить. Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась. Еще через пару минут, она уже смеялась, трясла меня за плечи, называла Иркой, рассказывала про мужа, подозревала тогда, да и сейчас, выдуманного.
Розетки, выключатели были вывернуты наружу. Поймав на них мой взгляд, Наталья рассказала, что так разделалась с теми, кто ее подслушивает.
Улучив секунду, набрала сообщение водителю с одним словом «бегом».
Несколько минут ехали молча. Ну,  как молча. Водитель молчал и подглядывал в зеркало, как я стараюсь плакать беззвучно.  Получалось не очень.
- Сильно испугалась?
- Сильно.
- А я тоже офигел, как только флягу с бычками увидел. В дом влетел на всех парах, глянул на тебя и вообще… Видела бы ты себя: глазищи на все лицо, бледная, руки дрожат. Чашку взять не можешь, а она нависла горой над тобой и одно, пей, говорю, чай. А чашка лет сто не мытая… Ужас!
Водитель засмеялся. Мне стало себя безумно жалко. Стала сбивчиво рассказывать ему про плечики.
- Она уже по плечики. Я боялась сказать и сделать что-то, что сможет ее расплескать. Понимаешь?
- Выпить тебе надо. Расслабиться. У меня есть. Будешь?
- Уволю!
- Ну, нет, так нет.
… На пасеке дядя Толя колдовал над рамками.
- А я банку привезла, - закричала ему издали.
- Ну чего орешь, скаженная, - пожурил по-доброму. – Молодец, что заглянула. У меня медовуха поспела. Попробуешь?
- Попробую.
- Скажешь, когда хватит.
- По плечики.
Дядя Толя довольно заулыбался.